Мировая история

Такая тенденция усилилась уже в X веке до н. э. из-за роста населения, когда удобных для земледелия земель стало явно не хватать.

В конечном счете, наступила великая эпоха колонизации; к ее завершению в VI веке греческий мир простирался далеко за пределами бассейна Эгейского моря от Черного моря на востоке до Балеарских островов, Франции и Сицилии на западе и Ливии на юге. Но переселение это продолжалось несколько веков, на протяжении которых кроме демографического фактора следует отметить роль еще несколько важных обстоятельств. В то время как Фракию заселяли колонисты-земледельцы, занимавшиеся поиском свободных земель, остальные греки осели в Леванте или Южной Италии в качестве купцов в расчете либо на потенциальное богатство, либо ради выхода на металлы, в которых они нуждались, но не могли найти в Греции. Некоторые черноморские греческие города возникали там, где можно было организовать торговлю, а другие в местах, где имелся потенциал для занятия земледелием. И при этом торговцы и земледельцы были не единственными миссионерами, занимавшимися распространением греческого уклада жизни и преподаванием греческого языка среди народов, населявших внешний мир. Хронологические записи других стран служат для нас свидетельством появления там греческих наемников начиная с VI века (когда они воевали на стороне египтян против ассирийцев) и дальше. Все приведенные выше факты должны были оставить важные социальные и политические последствия для родины самих греков.

Несмотря на службу в зарубежных армиях и яростные ссоры между собой, всегда подчеркивая различия в традициях и духовной сфере между беотийцами, дорийцами или ионийцами, греки никогда не забывали о своей общей этнической принадлежности и отличии от других народов. Это имело практическую важность; греческих военнопленных, например, нельзя было обращать в рабов, в отличие от «варваров». Это определение стало порождением самоосознанного эллинизма, однако тогда оно звучало содержательнее и не так презрительно, как в современной речи; к варварам относились народы остальной части мира, то есть те, кто не владел разборчивым греческим языком (каким бы то ни было его диалектом), а произносил некую тарабарщину, непонятную простому греку. На великие религиозные праздники греческого года, когда народ из многих городов собирался вместе, тех, кто не владел греческим языком, не пускали.

Религия служила еще одной основой греческой идентичности. Греческий пантеон выглядит явлением чрезвычайно сложным и представляет собой сплав массы мифов, сочиненных обитателями многочисленных общин, проживавших на обширной территории в разное время. Между этими мифами порой отсутствует связь или даже просматриваются противоречия, преодоленные позже благодаря рациональному подходу. Некоторые из этих мифов пришли извне, как азиатский миф о золотых, серебряных, бронзовых и железных веках. В основе греческого религиозного опыта лежали местные предрассудки и вера в подобные легенды. Причем религиозный опыт греков в значительной мере отличался от религиозного опыта других народов его исключительно гуманизирующей направленностью. Греческие боги и богини при всем их божественном положении и власти выглядят поразительно человечными. Во многом позаимствованные у египтян и народов Востока, в греческой мифологии и произведениях искусства боги обычно представляются как мужчины и женщины, обитающие в мире, лишенном чудовищ Ассирии и Вавилонии. Нет там и многорукого Шивы. Греки устроили буквально революции в религиозной сфере; обращение к ней означало, что человек – существо богоподобное. Мысль эта уже прослеживается у Гомера; быть может, он наравне с остальными греками замахнулся на сверхъестественную суть человека и не оставил большого места предметам массового поклонения. Он представляет богов, вставших на сторону того или иного из противников во время Троянской войны, в слишком человеческом виде, тем более они ввязались в спор друг с другом; а когда Посейдон изводит своими капризами героя «Одиссеи», Афина принимает участие в его судьбе. Один поздний греческий критик сетовал на то, что Гомер «приписал богам все те качества, которые считаются постыдными и заслуживающими порицания в мире людей: воровство, супружескую измену и обман». Мир богов у греков мало отличался от мира людей.

«Илиада» и «Одиссея» уже упоминались как источники сведений о доисторических временах; эти произведения тоже сыграли свою роль в определении контуров будущего. На первый взгляд они представляются занимательными объектами для воздаяния должного народу. В «Илиаде» содержится изложение краткого эпизода из легендарной, давно прошедшей войны; «Одиссея» же больше напоминает роман, автор которого повествует о скитании одного из величайших литературных персонажей по имени Одиссей по пути домой с той же самой битвы. Этим весь сюжет и исчерпывается. Но их почему-то стали почитать как некое святое писание.

Масса времени и литры чернил потрачены на споры о том, как их удалось сочинить. Наиболее вероятным теперь представляется, что они приняли свой теперешний вид в Ионии чуть раньше 700-х годов до н. э. Существенный момент состоит в том, что некто собрал материал, накопившийся за 4 века в сказаниях поэтов-песенников, и соткал его в единую устоявшуюся материю, и в этом смысле данные произведения считаются кульминацией эпохи греческой героической поэзии. Притом что эти произведения могли записать в VII веке, стандартную версию этих стихов приняли только в VI веке; к тому времени их уже считали авторитетным изложением ранней греческой истории, источником нравов и модели поведения, а также главным показателем литературного образования. Таким образом, они стали не только первыми документами греческого самоопределения, но и воплощением основных ценностей классической цивилизации. Позже им предстояло превратиться в нечто большее: вместе с Библией они стали источником западной литературы.

Какими бы гуманными по Гомеру ни выглядели его боги, обитатели греческого мира к тому же испытывали глубокое уважение ко всему оккультному и мистическому. Это уважение нашло свое воплощение в таких явлениях, как приметы и пророчества. Алтари пророчеств Аполлона в Дельфах или в Дидиме на территории Малой Азии служили местами паломничества и источниками загадочных советов. Проводились обрядовые поклонения, участники которых занимались «мистериями» с воспроизведением великих природных процессов начала цветения и роста, наблюдавшихся при прохождении сезонов. Популярная религия в литературных источниках занимает далеко не первое место, но она никогда полностью не отрывалась от религии «респектабельной». Важно не забывать о таких иррациональных недрах, тем более что достижения греческой элиты на протяжении более поздней классической эпохи выглядят внушительными и надежно опираются на здравый рассудок и логику; само безрассудное начало, однако, никуда не девалось, и в раннем периоде формирования, о котором идет речь в настоящей главе, это бросается в глаза.

В литературных источниках и признанной традиции тоже, пусть даже совсем не точно, говорится о социальных и политических атрибутах Древней Греции. Гомер представляет нам картину общества царей и аристократов, но общества уже отжившего свое к моменту, когда он взялся за его изображение. Титул царя иногда продолжал существовать, и в одном месте, то есть в Спарте, постоянно правили два царя сразу. К историческим временам власть перешла от монархов к родовой знати практически во всех греческих городах. Постоянную напористость и самостоятельность греческой общественной жизни можно объяснить поглощенностью военной аристократии проблемой храбрости; Ахиллес в том виде, в каком его представляет нам Гомер, выглядит таким же задиристым и ранимым персонажем, каким был любой средневековый европейский барон. Греки не удосужились создать некую прочную империю, так как основанием ей должен был служить фундамент из известной степени подчинения блага меньшего благу большему или некоторой готовности согласиться с дисциплиной упорядоченной службы. Это было бы совсем неплохо, только греки с их эллинским гонором не могли собрать в единое государство даже свою собственную родину.

Ступенькой ниже родовой знати древних городов стояли жители прочих слоев все еще весьма примитивного общества. Вольные граждане работали на собственной земле или иногда на чужой. Состояние не переходило к новому владельцу быстро или легко до тех пор, пока деньги не сделали его доступным в виде, позволяющем более упрощенную передачу, чем передача земли. Гомер измерял ценность в волах, и он явно предвидел появление золота и серебра в качестве предметов передачи в процессе вручения даров, но не как средства обмена. Это послужило фоном для формулирования более поздней идеи о том, что торговля и выполнение подсобных задач не пользуются уважением; взгляд на аристократию оставался неизменным. Теперь проще понять, почему в Афинах (и, возможно, повсеместно) торговлей на протяжении длительного времени занимались метеки, или переселенцы из зарубежья, не пользовавшиеся никакими гражданскими привилегиями, но зато оказывавшие греческим гражданам услуги, которые те сами себе отказались бы оказывать.

Рабство воспринималось, разумеется, как дело само собой разумеющееся, хотя много непонятного окружает само его учреждение. Оно со всей очевидностью позволяет самое вольное толкование. В допотопные времена, если Гомер именно их имел в виду, в большинстве своем в рабов обращали женщин, служивших добычей победителя, а убийство плененных мужчин позже уступило место и их обращению в рабство. Крупномасштабное рабство на плантациях, каким оно было в римских или европейских колониях новейших времен, встречалось крайне редко. Многие греки в V веке, числившиеся вольными гражданами, владели одним или двумя рабами, а по одной оценке в период высшего расцвета Афин около четверти населения этого государства составляли рабы. Рабы могли рассчитывать на освобождение; один раб в IV веке стал весьма известным банкиром. Весь мир в то время строился на предположении о том, что рабство вечно, и поэтому вряд ли кому на ум приходило желание оспаривать то, что греки считали бесспорным. Не существовало ни одного дела, выполнение которого обходилось бы без рабов, – от земледельческого труда до обучения (наше слово «педагог» изначально относилось к рабу, который сопровождал мальчика из знатного рода в школу).

Рабы могли, а иностранные граждане должны были служить одними из многочисленных каналов, посредством которых греки продолжали подвергаться влиянию Ближнего Востока еще на протяжении долгого времени после того, как цивилизация снова появилась в бассейне Эгейского моря. Гомер упоминал demiourgoi (иноземных ремесленников), которые наверняка принесли с собой в города эллинов не только техническое умение, но и сведения о других народах. В более поздние времена мы слышим о греческих мастерах, осевших в Вавилоне, и можно привести множество примеров, когда греческие солдаты нанимались на службу при иноземных царях. Когда персы брали Египет в 525 году до н. э., греки воевали с обеих сторон. Некоторые из ветеранов той войны должны были возвращаться на свою эгейскую родину обогащенными новыми представлениями и впечатлениями. Между тем существовало непрерывное торговое и дипломатическое общение между греческими городами в Азии и их соседями.

Разнообразие постоянных обменов, вытекающих из предприимчивости греков, весьма затрудняет разграничение местного и иноземного вклада в культуру Древней Греции. Одной из соблазнительных сфер можно назвать искусство; точно так же, как у жителей Микен, которые отразили азиатские образцы, у греков сюжеты с животными, украшающие бронзовые изделия, или позы богинь, например Афродита, напоминают искусство Ближнего Востока. Позже мастера монументальной архитектуры и скульптуры Греции подражали египетским коллегам, по египетским памятникам старины шлифовались стили произведений, сотворенных греческими ремесленниками в Навкратисе. Притом что конечный продукт в виде зрелого искусства классической Греции считается единственным в своем роде, его корни лежат далеко в прошлом, когда случилось восстановление связей с Азией в VIII веке. Не поддающимся скорому описанию остается последующее неспешное освещение процесса культурного взаимодействия, которое к VI веку шло в обоих направлениях, так как Греция к тому времени выступала в роли одновременно и ученика и учителя. Например, царство Лидия, принадлежащее легендарному Крёзу, считающемуся богатейшим в мире человеком, подверглось эллинизации со стороны его греческих городов-данников; подданные Крёза переняли от греков искусство и, более того, позаимствовали у них алфавит, косвенно приобретенный через Фригию. Таким манером в Азию вернулось то, что было у нее получено раньше.

Задолго до 500-х годов до н. э. греческая цивилизация отличалась такой сложностью, что в любой момент легко потерять связь с истинным положением дел. По стандартам ее времени, Древняя Греция выглядела стремительно меняющимся обществом, причем одни ее изменения заметить легче, чем другие. Одним из важных событий к концу VII века представляется вторая и более значительная волна переселенцев, часто прибывавших из восточных греческих городов. Их колонии появились в силу аграрных трудностей и бурного роста народонаселения на родине. Потом наступила очередь подъема торговли: новые хозяйственные отношения, завязывавшиеся в виде торговли с негреческим миром, стали проще. В качестве свидетельства такого подъема можно привести увеличение объема обращения серебра. Царь Лидии первым приступил к чеканке настоящих монет, отличавшихся стандартным весом и вытиском. А в VI веке деньги начали широко использоваться во внешней и внутренней торговле; только в Спарте противились их внедрению. Проблему нехватки земли на родине попытались решить методом узкой специализации. Правитель Афин обеспечил ввоз необходимых его подданным объемов зерна через специализацию на изготовлении огромного количества глиняной посуды и постного масла; с Хиоса отправляли на продажу постное масло и вино. Некоторые греческие города попали в гораздо большую зависимость от иностранного зерна, ввозимого, в частности, из Египта или греческих колоний Черного моря.

Торговая экспансия означала не только то, что земля перестала служить единственным магистральным источником богатства, но также и то, что больше людей могло купить землю, которая стала основным показателем статуса в обществе. Торговая экспансия потребовала радикальных преобразований в военной и политической сферах. Древним греческим идеалом войны считалось единоборство, то есть вид сражения, естественный для общества, выставлявшего воинов-аристократов, верхом или на колеснице, для встречи на поле боя с равными им представителями знати, в то время как легковооруженные слуги выясняли отношения с равными себе. Нувориши могли приобрести доспехи и оружие для оснащения самого передового на то время военного инструмента в виде полка гоплитов или тяжеловооруженных пехотинцев, на протяжении двух веков служившего становым хребтом греческих армий и обеспечивавшего им превосходство над врагами. Они одолевали врага своим дисциплинированным единством, а не отчаянной храбростью отдельных бойцов.

Гоплиты защищали голову шлемами, грудь – кирасами и несли с собой щиты. Их главным оружием было копье, предназначавшееся не для метания с некоторого расстояния, а для нанесения колющих и режущих ударов в рукопашной схватке, происходившей после сближения с противником в организованном строю гоплитов. Причем основной пробивной силой выступал как раз такой строй. Они разгонялись в виде организованной массы, чтобы смять противника своей инерцией, при этом их успех полностью зависел от способности организовать дисциплинированную боевую единицу. Сутью новой войны стало развитие способности к коллективным действиям. Притом что теперь к участию в сражениях привлекалось гораздо большее число воинов, расчет тем не менее делался не только на количество, как доказали три века греческих побед над азиатскими армиями. Большую роль стали играть такие факторы, как дисциплина и тактическая выучка, а для них требовалась соответствующая регулярная подготовка, а также расширение социальной прослойки воинов. Таким образом, потребовалось привлекать больше мужчин к обеспечению властных полномочий, считавшихся в древности практической монополией властей предержащих.

В те годы пришлось пойти и еще на некоторые нововведения. Греки додумались до политической деятельности; задумка обратиться к коллективным проблемам через обсуждение вариантов возможного выбора решений в публичном поле принадлежит им. Масштаб содеянного греками сохранился в языке, которым мы до сих пор пользуемся, так как слова «политика» и «политический» происходят от греческого слова «полис» (polis), или «город-государство». Он служил каркасом жизни греков. Полис – нечто много больше для грека, чем простое скопление народа, решившего жить в одном месте из хозяйственных соображений. И это проявляется еще в одном греческом обороте речи: греки не могли сказать, что Афины делают то-то или Фивы занимаются тем-то (как сказали бы англичане), а упоминали конкретно афинян и жителей Фив (как принято по нормам русского языка). Часто жестко разделенное население полиса, или города-государства, представляло собой общину, сплоченное единство людей, осознающих общие интересы и объединяющие цели.

Такое коллективное единомыслие можно назвать сутью существования города-государства; все недовольные порядками в своем городе могли поискать альтернативу в другом месте. Такая свобода выбора обеспечивала высокую степень единства горожан, но одновременно обусловливала узость их воззрений; греки навсегда сохраняли привязанность к своей местной автономии (еще одно греческое слово), и жители города-государства всегда взирали на внешний мир с настороженностью и подозрением. Постепенно у жителей полисов появились свои боги-хранители, свои праздники и свое церковное представление, соединившее живущих людей с прошлым, а также служившее обучению их традициям и законам. Так город-государство превратился в организм, существующий, сменяя поколения. В годы ветхозаветной старины категория граждан, то есть тех, кто составлял политически активную общину, сводилась к гоплитам, на которых держалась защита города-государства. Неудивительно, что в дальнейшем греческие реформаторы, обеспокоенные последствиями действий сторонников политического экстремизма, будет часто с надеждой обращаться к сословию гоплитов, видя в них устоявшийся прочный фундамент полиса.

У истоков городов-государств лежали и некоторые другии реалии: география, экономика, родство. Многие из этих городов выросли на очень древних территориях, заселенных в микенские времена; другие были новее, но почти всегда города-государства располагались в узких долинах, едва обеспечивавших их существование. Некоторым из них повезло больше: Спарту основали в просторной долине. Другим не посчастливилось совсем: Аттике досталась совсем тощая земля, и по этой причине граждан Афин приходилось кормить привозным зерном. Местный диалект усиливал ощущение независимости, укреплял чувство общего племенного происхождения, продолжавшее жить в массовых публичных поклонениях.

К началу исторических времен эти факторы уже поспособствовали возникновению чувства принадлежности к своей общине и индивидуальности, в силу которых греки фактически не могли себе представить жизни без родного города-государства: некие туманные лиги и конфедерации в расчет не брались. Участие граждан в жизни города было самым непосредственным; мы бы сочли его даже чрезмерным. Но из-за его масштаба город-государство мог обойтись без тонко настроенной бюрократии; сословие граждан, всегда составлявшее гораздо меньшую часть всего его населения, всегда можно было созвать на собрание в заранее оговоренном месте. Крайне маловероятно, что правитель города-государства стремился к мелочному бюрократическому регулированию дел его граждан; что-либо подобное находилось далеко за пределами полномочий его учреждений. Если судить по свидетельствам из Афин, а об этом государстве мы имеем больше всего информации, почерпнутой из надписей на камнях, разграничение полномочий власти, суда и законотворчества у древних греков происходило несколько иначе, чем в современном обществе; по аналогии с Европой Средневековья, исполнительный акт можно было оформить как решение суда в толковании действующей нормы права. Судоустройство, формально говоря, определялось ассамблеей граждан.

Число и квалификация членов этого ведомства определяла учредительный характер самого государства. От него в большей или меньшей степени зависели полномочия постоянного правительства в форме магистратов или судов. Ничто не напоминало бюрократию, уже наблюдавшуюся нами в царствах Ближнего Востока или в Китае периода Сражающихся царств (и даже еще большую при династии Хань). Правда, однозначные выводы по таким вопросам делать рискованно. Тогда существовало больше 150 городов-государств, и о многих из них нам ничего не известно; о большинстве остальных мы располагаем совсем скудными сведениями. Очевидно, что существовали большие различия между способами ведения городских дел, но общие подходы предположить можно. Поскольку богатство становилось все более широко распространенным, аристократия, потеснившая царей, сама превратилась в объект соперничества и нападок. Новые люди стремились заменить их правительствами, представители которых относились к традиционным интересам с меньшим почтением; в результате наступила эпоха правления тех, кого греки назвали тиранами. Они часто располагали большими деньгами, но к власти приходили за счет своей популярности у народа, и многие тираны должны были выглядеть доброжелательными деспотами. Они восстановили мир, нарушенный по причине социальных дрязг, вероятно усилившихся из-за затруднений, связанных с нехваткой земли для всех желающих. Мир способствовал экономическому росту, равно как обычно добрые отношения, связывавшие тиранов друг с другом. VII столетие было для них Золотым веком. Но все-таки век тиранов длился не долго. Не многие тирании просуществовали больше одного поколения. В VI веке до н. э. практически повсеместно течение жизни повернуло в сторону коллективного правления; стали появляться такие формы правления, как олигархия, конституционное правительство и даже зачаточная демократия.

Выдающимся примером послужили Афины. На протяжении длительного времени казалось, что в Аттике вполне достаточно пусть и тощей земли для того, чтобы предотвратить общественные волнения в Афинах, которые в других государствах вызвали движение колонистов. К тому же в ее хозяйственной системе с самого начала предусматривалась особая живучесть во многих отношениях; по гончарному производству уже в VIII веке до н. э. было видно, что Афины занимают положение лидера в сфере торговли и ремесел. Однако в VI веке до н. э. Афины тоже потряс конфликт между богатыми и бедными гражданами. Масло и вино (и емкости для их хранения) стали основными товарами афинского экспорта, а зерно оставалось дома. Одновременно через серию реформ уравняли права старого поместного сословия с недавно разбогатевшими нуворишами через новый народный совет, призванный исполнять функций экклесии, то есть общего собрания всех граждан. Сразу ликвидировать раскол в афинском обществе с помощью таких изменений не получилось. Век тиранов завершился только с изгнанием последнего их представителя в 510 году до н. э. Тогда в Греции наконец-то начали функционировать учреждения, посредством которых греки парадоксальным образом пришли к самому демократичному способу государственного управления. И это притом, что в Греции насчитывалось рабов больше, чем в любой империи.

Все политические решения принимались большинством голосов экклесии (участники которой к тому же выбирали главных судей и полководцев). Действенные меры предусматривались для организации граждан в объединения, предназначенные для того, чтобы предотвратить появление отдельных группировок городских жителей, противопоставлявшихся земледельцам или купцам. Наступала великая эпоха процветания, когда Афинам предстояло по сознательной инициативе властей организовывать праздники и поклонения, выходившие за пределы города и становящиеся достоянием всех греков. Это походило на попытку Афин стать лидером греческого мира.

Многое было сделано на противопоставлении Афин и их великого соперника Спарты. В отличие от Афин перед Спартой стояла задача не совершенствования ее учреждений, а противодействия их изменению. В Спарте нашел воплощение самый консервативный подход к этой проблеме, состоявший в ее решении на протяжении достаточно длительного периода времени посредством укрепления общественной дисциплины дома и покорения соседей, что позволяло спартанцам удовлетворять потребность в земле за счет других народов. Очень скоро по этой причине произошло окостенение спартанской общественной структуры. Спарта превратилась в настолько жестко традиционное государство, что появилось предположение о том, что ее легендарный законодатель по имени Ликург даже запретил записывать ее законы; положения всех законов внедряли в рассудок спартанцев с помощью строгого воспитания с юных лет как мальчиков, так и девочек.

Спарта обошлась без каких-либо тиранов. Правление ею поручалось двум ведомствам: совету старейшин и пятерке магистратов, названных эфорами, в то время как двух наследных царей наделяли особыми военными полномочиями. Эти олигархи подчинялись исключительно и в случае крайней необходимости ассамблее спартиатов (которых, если верить Геродоту, в начале V века до н. э. насчитывалось около 5 тысяч человек). Таким образом, Спарта представляла собой великую аристократию, своим происхождением, на чем сходятся древние писатели, обязанную сословию гоплитов. Спартанское общество осталось земледельческим; купеческому сословию пути не давали. Спарта даже осталась в стороне от движения колонизации, и спартанцы предприняли всего лишь одно мероприятие подобного рода. Из-за этого среди спартиатов возникла своего рода военизированная уравниловка, основанная на готовности каждого пожертвовать собой ради своего государства. Хотя время шло и позиция царей позволила немного смягчить условия их жизни, спартиаты так и не узнали, что такое богатство или уют. До самого наступления классических времен они все носили одинаковую одежду и питались в общинных столовых. Условия их жизни характеризовались одним словом – «спартанские», отразившим идеализацию бойцовских качеств и жесткой дисциплины.

Возможно, спартанская политика упрощалась или приглушалась серьезнейшей проблемой Спарты, которая заключалась в делении общества на общины граждан и остальных жителей. Большая часть жителей спартанского государства к категории граждан не принадлежала. Часть жителей Спарты были гражданами, но большинство составляли илоты (по сути рабы, привязанные к земле), которые наряду со свободными крестьянами выполняли ту же задачу выращивания продуктов, потребляемых в общинных столовых спартиатов. Изначально илотское население могли составлять местные жители, взятые в рабство в результате нашествий дорийцев, но этих рабов, как позже смердов, привязали к земле, а не сделали собственностью частных владельцев. Понятно, что позже их численность выросла в результате завоеваний чужих земель, прежде всего после аннексии в VIII веке до н. э. равнины Мессинии, исчезнувшей из греческой истории в качестве независимого государства на 300 с лишним лет. В результате над спартанским достижением нависло облако страха перед илотским восстанием, и этот факт не остался без внимания остальных греков. Отношения спартанцев с другими государствами осложнились. Все сильнее они опасались надолго отправлять свою армию за границу, чтобы в ее отсутствие дома не возникло соблазна мятежа. Власти Спарты постоянно находились начеку, а враг, которого они боялись, поджидал удобного момента у них дома.

Спарту и Афины в V веке до н. э. ждал смертельный разлад, и после него эти государства воспринимались как два полюса политического мира античной Греции. Ими конечно же не ограничивались модели государственного устройства, и здесь кроется одна из загадок греческого успеха. Следует помнить о богатстве политического опыта. Этот опыт послужил бы пищей для первых системных размышлений о великих проблемах права, долга и обязанностей, с тех пор занимавших лучшие умы человечества, по большому счету с точки зрения, обозначенной классическими греками. В доклассические времена царили авторитет обычаев и исключительно местный опыт.

Город-государство был общим наследием и практической собственностью греков, но они знали о других типах политической организации через контакты, установленные в ходе торговых отношений и в силу открытой природы многих их собственных поселений. У греческого мира имелись пограничные области, где существовала опасность возникновения конфликта с соседями. На западе они когда-то упорно продвигались в ходе практически безграничной экспансии, но два века поразительного продвижения закончились около 550-х годов до н. э., когда карфагенцы и этруски своей мощью поставили предел.

Первые поселения, располагавшиеся на местах, которые за несколько веков до этого использовались минойцами и микенцами, служат свидетельством того, что в их появлении торговля играла такую же важную роль, как земледелие. Их большая часть находилась на Сицилии и в Южной Италии, то есть на территории, которую в более поздние классические времена назовут Magna Graecia (Великая Греция). Богатейшей из этих колоний считались Сиракузы, основанные коринфянами в 733 году до н. э., и в конечном счете им суждено было превратиться в доминировавшее на западе греческое государство. Самая удобная их гавань находилась на Сицилии. За пределами данной колониальной территории поселения появились на Корсике и на юге Франции (в Массилии, позже названной Марселем), одновременно кое-кто из греков поселился среди этрусков и латинян в Центральной Италии. Греческие товары появляются даже в далекой Швеции, и греческий стиль архитектуры замечается в оборонительных сооружениях Баварии постройки VI века. Влияния более деликатные трудно определить, хотя один римский историк полагал, что греческий пример послужил предтечей цивилизации варваров на территории, позже ставшей Францией, и именно греки научили этих варваров возделывать почву и культивировать виноградную лозу. Если все произошло именно так, то потомки многим обязаны неугомонным греческим купцам.

Греки со своей энергичной экспансией явно вызвали у финикийцев зависть и желание повторить их пример. Финикийцы основали Карфаген, а карфагеняне захватили плацдарм на западе Сицилии. В конечном счете, они смогли перекрыть грекам торговлю в Испании. Однако они не могли прогнать греческих поселенцев с Сицилии, как смогли этруски, прогнавшие греков из Италии. Решающее сражение, во время которого сиракузцы разбили карфагенскую рать, состоялось в 480 году до н. э.

Этот год имел еще большее значение для греческих отношений с Азией, так как жители греческих городов Малой Азии часто находились в состоянии ссоры со своими соседями. Они претерпели много бед от лидийцев, пока не достигли соглашения с лидийским царем Крёзом, обладавшим легендарным богатством, и не принесли ему полагающуюся дань. Еще раньше греки повлияли на лидийские манеры; кое-кто из предшественников Крёза отправлял подношения для возложения к алтарям Дельфов. Теперь эллинизация Лидии стала происходить еще быстрее. Как бы там ни было, но намного более грозный соперник появился гораздо дальше на востоке. То была Персия.

Война между Грецией и Персией считается кульминационным моментом истории Древней Греции с последующим переходом ее в классическую эпоху. Так как греки придавали громадное значение своему затянувшемуся конфликту с персами, легко теряются из виду многочисленные нити, связывавшие соперников. На персидских флотах, и в меньшей степени в персидских армиях, отправленных на штурм Пелопоннеса, служили тысячи греков – главным образом выходцев из Ионии. Кир привлекал наемных греческих резчиков по камню и скульпторов, а у Дария служил лекарь грек. Вероятно, война послужила появлению антагонизма не меньше, чем его дальнейшему разжиганию, какое бы глубокое эмоциональное отвращение ни провозгласили греки к стране, народ которой относился к своим царям как к богам.

Причины той войны лежали в мощной экспансии Персии, находившейся под властью Ахеменидов. Около 540-х годов до н. э. персы покорили Лидию (то есть наступил конец правлению Крёза, якобы спровоцировавшего нападение персов своим опрометчивым толкованием высказывания дельфийского прорицателя, который будто бы сказал, что если тот пойдет войной на Персию, то сможет разрушить великую империю, но не уточнил какую). Теперь грекам и персам предстояло противостояние повсюду, куда бы ни направлялся наступательный порыв персидских армий. Когда персы покорили Египет, греческие купцы лишились там своих доходов. Затем персы переправились в Европу и подчинили себе прибрежные города до самого Македона, находившегося далеко на западе; переправиться через Дунай у них не получилось, а в скором времени пришлось уйти из Скифии. В этом регионе возник своего рода перерыв в войне. В 50-х годах V века до н. э. жители азиатских греческих городов подняли мятеж с целью избавления от персидского сюзеренитета. Поводом для мятежа можно считать поражение Дария в борьбе со скифами. Жители материковых городов или некоторых из них приняли решение выступить на помощь мятежникам. В Ионию направился флот Афин и Эретрии. В ходе последовавших операций греки сожгли бывшую столицу Лидии город Сарды (библейский Сардис), где размещалась западная сатрапия Персидской империи. Но мятежники в конечном счете потерпели поражение, а жителям материковых городов пришлось испытать на себе месть разгневанного противника.

Большие события в древнем мире обычно разворачивались неспешно, а подготовка масштабных экспедиций тем более требовала массу времени, но практически сразу после подавления ионийского восстания персы послали на греков свой флот; этот флот погиб во время шторма у Афонского мыса. Со второй попытки, предпринятой в 490 году до н. э., персы расправились с Эретрией, но потом потерпели поражение от афинян в сражении у местечка, название которого стало легендарным, – Марафон.

Притом что эта победа принадлежит афинянам, лидером на следующем этапе борьбы с Персией выступала Спарта, считавшаяся самым сильным из городов-государств на Греческой земле. Из Пелопоннесской лиги – так назывался военно-политический союз, образованный греками ради того, чтобы спартанцам не пришлось в будущем отправлять свою армию в зарубежные походы, – выделился некий национальный лидер в лице той же Спарты. Когда персы десять лет спустя возобновили наступление на греков, те практически единодушно смирились с верховенством Спарты, даже правитель Афин, которому удалось укрепить афинский флот, превратившийся в главную морскую силу лиги на море.

Греки говорили и, несомненно, верили в то, что персы пришли снова (в 480 году до н. э. через Фракию) числом в несколько миллионов человек; даже если, как теперь кажется более вероятным, персы на самом деле располагали войском в лучшем случае под 100 тысяч человек (включая несколько тысяч греков), их было достаточно много для непропорционально меньшего числа защитников греческих городов. Персидское войско медленно двигалось вдоль побережья вниз к Пелопоннесу в сопровождении огромного флота, нависавшего с флангов. При всем этом греки располагали важными преимуществами в виде прекрасно обученной военному делу тяжелой пехоты, имевшей более совершенное вооружение, высокого боевого духа и рельефа местности, лишавшего персидскую конницу превосходства над греками.

На сей раз решающее сражение произошло в море. За ним последовал еще один ставший легендарным эпизод, когда царь Спарты Леонид I с 300 воинами своей личной гвардии на два дня остановил превосходящие силы персов в Фермопильском проходе. После гибели всех защитников персам пришлось оставить Аттику. Греки отошли к Коринфскому перешейку, свой флот они сосредоточили в бухте у острова Саламин под Афинами. Время работало на пользу грекам. Стояла осень; в скором времени должна была наступить зима, к которой персы не были готовы, а зимы в Греции весьма суровые. Персидский царь Ксеркс пренебрег численным превосходством своего флота и принял решение сразиться с греками в узких проходах у острова Саламин. Его флот дрогнул, и Ксеркс начал долгое отступление к Геллеспонту. На следующий год войско, которое он оставил после своего отступления, потерпело поражение при Платеях, а греки в тот же день победили в еще одном великом морском сражении при Микале у мыса с противоположной стороны Эгейского моря. На этом греко-персидская война завершилась.

То был великий момент в греческой истории, быть может, величайший, и Спарта с Афинами покрыли себя неувядающей славой. Затем наступила очередь освобождения азиатской части Греции. И это был период непреклонной веры греков в свои силы. Их порыв не ослабевал до самой высшей точки своего проявления, когда через полтора столетия образовалась Македонская империя. Осознание греками своей самости достигло максимального предела, и людям, оглядываясь назад на эти героические дни, оставалось только задаваться вопросом, не был ли тогда навсегда упущен великий шанс объединения Греции как великой нации. Возможно, к тому же здесь заключалось нечто большее, так как отражение азиатского деспота греческими вольными гражданами заложило зерно противопоставления между тиранией и народовластием, часто используемого поздними европейцами, хотя в V веке до н. э. это противопоставление возникало в умах очень немногих греков. Но из мифов рождаются будущие реалии, и несколько веков спустя другим людям придется оглянуться в старину, на Марафон с Саламином, и увидеть в них первые из многочисленных побед в сражениях, когда Европа вставала на пути варваров и одерживала верх.

С победой над персами началась величайшая эпоха в истории Греции. Кое-кто говорит о «греческом чуде», настолько высокими представляются достижения этой цивилизации. Однако фоном для тех достижений служила настолько горькая и развращенная политическая история, что все закончилось исчезновением главного атрибута, в котором существовала греческая цивилизация, – города-государства. Сложное в деталях, это дело совсем несложно представить в общем виде.

Война с Персией после сражений при Платеях и Микале тянулась еще на протяжении 30 лет, но теперь она служила всего лишь фоном явления поважнее – обостряющегося соперничества между Афинами и Спартой. Все обошлось, и спартанцы с легкой душой отправились домой, переживая о своих илотах. В результате Афины остались бесспорным лидером тех государств, цари которых горели желанием продолжать освобождение от персов остальных городов. Они образовали конфедерацию под названием Делосская лига (союз), предназначенную для содержания общего флота, нацеленного на борьбу с персами, а командовать ею назначили афинянина. Время шло, но своих кораблей члены конфедерации в общий флот не предоставляли, ограничиваясь денежными пожертвованиями. Кто-то стал воздерживаться от платежей под тем предлогом, что угроза со стороны Персии ослабела. Вмешательство афинян, проверявших поступление средств, усилилось и стало жестче. Царя Наксоса, например, попытавшегося покинуть альянс, осадили на его острове и силой вернули в лигу. Делосская лига постепенно превращалась в Афинскую империю, и признаками этого можно назвать переезд ее совещательного органа с Делоса в Афины, использование общих денежных взносов на нужды Афин, распространение власти афинского городского суда на участников лиги и передачу важных уголовных дел на рассмотрение в афинские суды. После заключения мирного договора с Персией в 449 году до н. э. Делосскую лигу распускать не стали, хотя причины для ее сохранения не находилось. На пике существования этой лиги дань Афинам платили 150 с лишним государств.

Первые этапы этого процесса в Спарте восприняли благосклонно, довольные тем, что обязательства перекладываются на другие государства за пределами их собственных границ. Как и в остальных странах, изменения обстановки в Спарте осознавали с некоторым запаздыванием. Когда суть этих изменений до них доходила, оказывалось, что афиняне со своей гегемонией все больше влияли на внутреннюю политику греческих государств. У них часто возникал раскол по поводу содержания лиги. Вносившие налоги богатые граждане негодовали из-за необходимости вносить дань, а те, кто был беднее, ничего не платили, у них просто не находилось денег. Вмешательство афинян сопровождалось внутренней революцией, результатом которой становилась имитация афинских учреждений. Афины сами жили в условиях постоянной борьбы, которая неуклонно вела их в направлении демократии. К 460 году до н. э. эта проблема стала острой, и раздражение по поводу их поведения на дипломатическом поприще скоро приобрело идеологический привкус. Усилить раздражение Афинами могли и другие факторы. Они слыли крупным торговым государством, и положение еще одного большого торгового города – Коринфа – выглядело весьма неустойчивым. К тому же объектами прямой афинской агрессии оказались беотийцы. Таким образом, накопились предпосылки для формирования коалиции против Афин, и во главе ее в конечном счете встала Спарта, вступившая против Афин в войну, начавшуюся в 460 году до н. э. Последовали 15 лет весьма вялых вооруженных столкновений, закончившихся сомнительным миром. И только спустя еще 15 лет, в 431 году до н. э., началась большая внутренняя распря, которой суждено было сломать хребет классической Греции: речь идет о Пелопоннесской войне.

Она длилась с перерывами 27 лет, до 404 года до н. э. По сути, то была война сухопутных греков против греков морских. На одной стороне выступала Спартанская лига с Беотией, Македонией (ненадежный союзник) и Коринфом как самыми важными сторонниками Спарты; они удерживали Пелопоннес и пояс суши, отделявший Афины от остальной территории Греции. Союзники Афин располагались вдоль побережья Эгейского моря, в ионийских городах и на островах, то есть в области, принадлежавшей им со времен Делосского союза. Стратегия диктовалась доступными средствами. Армию Спарты было лучше всего использовать для захвата афинской территории с последующим ее подчинением. Афинянам было нечего противопоставить своим врагам на суше. Зато они располагали более мощным флотом. Он считается в значительной мере творением двух великих афинских государственных деятелей и патриотов – Фемистокла и Перикла, которые полагали, что великий флот позволит их городу отразить любое нападение. События развивались совсем по иному сценарию, к тому же в городе вспыхнула эпидемия чумы, а после смерти Перикла в 429 году до н. э. афиняне лишились достойного командования, но фактическая бесполезность первых десяти лет войны вытекает из данного стратегического тупика. В 421 году до н. э. пришлось заключить мир, продлившийся совсем недолго. Огорчения афинян в конце концов нашли выход в замысле по переносу военных действий вглубь суши.

В Сицилии находится богатый город Сиракузы, бывший важнейшей колонией города Коринфа, самого по себе крупнейшего из торговых соперников Афин. Овладение Сиракузами обещало глубокое поражение врага, прекращение поставок зерна на Пелопоннес, а также сулило громадные трофеи. С захватом его богатства в Афинах могли надеяться на строительство и укомплектование экипажами еще более мощного флота, достаточного для достижения окончательного и неоспоримого превосходства во всем греческом мире. Можно даже было рассчитывать на установление своей власти над финикийским городом Карфагеном и к тому же на господство в западной части Средиземноморья. Но все закончилось злополучной экспедицией на Сицилию 415–413 годов до н. э. Она сыграла решающую роль и пришлась смертельным ударом по афинским амбициям. Афиняне потеряли половину армии и весь флот экспедиции; на родине у них наступил период политического брожения и раскола. В завершение поражение послужило дальнейшему сплочению союза врагов Афин.

Теперь спартанцы попросили помощи персов и обрели ее в обмен на обещание содействовать в деле превращения греческих городов материковой Азии в вассалов Персии (какими они и были перед греко-персидской войной). При этом у спартанцев появилась возможность нарастить мощь своего флота, способного оказать помощь подчиненным Афинам городам, изъявившим желание избавиться от афинского имперского диктата. Военное и морское поражение послужило подрыву боевого духа воинства в Афинах. В 411 году до н. э. из-за неудачной революции демократический режим там на короткое время сменился олигархией. Тогда посыпались новые беды, в том числе захват врагом остатков афинского флота, а в конце концов – установление блокады. На сей раз все решил голод населения. В 404 году до н. э. с Афинами заключили мирный договор, по условиям которого все укрепления города сравняли с землей.

Такого рода события отозвались бы трагедией в истории любой страны. Переход от славных дней борьбы против Персии к возвращению персами всего ими утраченного практически без усилий благодаря расколу в стане греков представляется драмой, захватывающей воображение при каждом обращении к ней. Повышенный интерес к данному отрезку истории Греции проявляется еще и в силу того, что он послужил предметом исследования автора бессмертной книги «История Пелопоннесской войны» по имени Фукидид, сотворившего первый научно-исторический труд свидетеля тех событий. Но принципиальное объяснение причины, почему эти несколько лет нас так волнуют, когда более крупные сражения оставляют равнодушными, состоит в нашем ощущении того, что в центре всех хитросплетений боевых столкновений, интриг, бедствий и славы находится увлекательная и большая загадка. Что же там случилось: неужели греки после Микале прозевали все свои реальные возможности или затянувшийся их упадок наступил после того, как рассеялись все иллюзии, а обстоятельства, как на мгновение показалось, обещали больше, чем фактически было возможно?

У тех военных лет существует еще один потрясающий аспект. Пока шла война, дало результат величайшее достижение цивилизации, когда-либо являвшееся миру людей. Политические и военные события, случившиеся тогда, очертили те достижения в определенных направлениях, которые должны были сохраниться в будущем. Именно поэтому столетие или около того истории этой небольшой страны, судьбоносные десятилетия которой приходятся на ту войну, заслуживает столько же внимания, сколько тысяча лет империи древности.

Вначале нам следует вспомнить, на каком узком, образно говоря, постаменте возникла греческая цивилизация. В то время, разумеется, существовало множество греческих государств, причем рассеянных по обширному пространству бассейна Эгейского моря. Но даже с учетом Македонии и Крита площадь земной поверхности Греции вполне поместилась бы на территории Англии без Уэльса или Шотландии, причем только лишь приблизительно одна пятая часть этой территории подходила для возделывания. Подавляющее большинство этих государств были крошечными, с численностью населения не больше 20 тысяч; население самого крупного государства могло составлять 300 тысяч человек. В этих государствах лишь малочисленная верхушка принимала активное участие в решении проблем всего общества и пользовалась благами того, что мы теперь называем греческой цивилизацией.

Теперь наступило время понять, в чем с самого начала заключалась сущность той цивилизации. Греки уже тогда прекрасно разбирались в радостях комфорта и чувственных удовольствиях. Предметы физического наследия, оставленного ими, служили канонами красоты во многих направлениях искусства на протяжении 2 тысяч лет. К тому же греков вспоминают как великих поэтов и философов; главное наше внимание привлекают именно достижения разума древних греков. Эти достижения косвенно признаются в представлении о канонической Греции через творения более поздних эпох, а не самих греков. Конечно же кое-кто из греков V и IV веков до н. э. считал себя носителями культуры более высокого порядка по сравнению с существовавшими тогда другими культурами, но сила классического совершенства заключается в том, что в ней представлялись воззрения из более поздней эпохи, лучшие умы которой оглядывались на Грецию и находили в ней стандарты, по которым оценивали себя. Представители последующих поколений искали такие стандарты, прежде всего, в V веке до н. э., то есть в годах, наступивших после победы греков над персами. Этот V век обладает объективной значимостью потому, что в этот период произошло особое напряжение и ускорение развития греческой цивилизации, даже притом, что та цивилизация неискоренимо была связана с прошлым, устремлялась в будущее и выплескивалась наружу, растекаясь по всему греческому миру.

Корни той цивилизаций уходили во все еще относительно примитивный хозяйственный уклад; по сути, они прорастали из предыдущей эпохи. Никакая великая революция не изменила ее с времен введения денежного обращения, и на протяжении трех столетий или около того наблюдаются всего лишь последовательные или частные трансформации в направлениях или номенклатуре товаров греческой торговли. Натуральный обмен повседневными товарами еще долго сохранялся после наступления эпохи чеканки монет. Объемы производства ремесленных товаров оставались на низком уровне. Существует такое предположение, что в разгар повального увлечения самой качественной афинской гончарной продукцией ее изготовлением и украшением занималось не больше 150 ремесленников. Стержнем экономики практически повсеместно служило натуральное сельское хозяйство. Несмотря на специализацию Афин или Милета с точки зрения спроса на товары и их производства (например, присвоение наименования по основному ремесленному товару, как, например, столица шерстяных изделий), типичная община жила за счет продукции мелких земледельцев, занимавшихся выращиванием зерна, маслин, виноградных лоз и заготовкой древесины для внутреннего рынка.

Такие мужчины считаются типичными греками. Кого-то из них можно назвать людьми богатыми, подавляющее же большинство по современным стандартам следует отнести к беднякам, но даже сейчас средиземноморский климат позволяет оценить весьма низкие доходы здешних жителей как более терпимые, чем где бы то ни было еще. Торговля на всех уровнях и другие виды предпринимательской деятельности могли находиться по большому счету в руках метеков. Они занимали заметное положение в обществе, а многие из них владели весьма значительными состояниями, однако, например в Афинах, они не имели возможности приобрести землю без особого на то разрешения, хотя подлежали призыву на военную службу (в начале Пелопоннесской войны в войске числилось приблизительно 3 тысячи человек из тех, кто мог позволить себе приобрести оружие и доспехи, необходимые для прохождения службы гоплитом в пехоте). Остальные жители города-государства мужского пола, не удостоенные статуса граждан, относились к категории либо вольных людей, либо рабов.

Женщинам тоже права гражданства не предоставлялись, хотя общие рассуждения относительно их законных прав выглядят занятием весьма рискованным. Так, в Афинах они не пользовались правом наследования или владения собственным имуществом, тогда как в Спарте и то и другое считалось возможным, и они не могли заключать коммерческую сделку, превышающую стоимость бушеля зерна. Развод по инициативе жены для афинских женщин теоретически разрешался, но практиковался, как представляется, весьма редко и с большими оговорками. Мужчинам избавиться от опостылевшей жены было гораздо проще. По литературным свидетельствам можно предположить, что жизнь у замужних женщин, кроме жен богачей, по большей части была не легче, чем у ломовых лошадей. Общественные представления относительно должного поведения женщин отличались большой строгостью; даже женщинам из высших сословий предписывалось большую часть времени сидеть в заточении дома. Выходить из дома они могли исключительно в сопровождении мужчины; появление на пиру означало для женщины поставить под сомнение свою порядочность. Рассчитывать на публичную жизнь среди женщин могли исключительно артистки и куртизанки, они пользовались определенной славой, а почтенная женщина – не могла. Показательно, что в канонической Греции девочки считались неспособными к обучению. Такое отношение позволяет предположить существование примитивной атмосферы в обществе, в котором росли греческие девочки, и это общество весьма отличалось от социума, скажем, минойского Крита или Рима более поздних времен.