Жонглирующий планетами

Цикл "солнечных пятен" составляет четырнадцать лет, и в середине этого цикла есть период в четыре недели, который можно назвать "периодом минимального солнечного пятна".

В этот период производство электроэнергии на Солнце и, следовательно, снабжение всех планет, опускается намного ниже нормы.

Именно этот период, который только что прошел, и принес нам такое бедствие.

Марсиане не ощущали наших посягательств на расточительное использование электроэнергии до последнего периода минимального солнечного пятна, который был в 1893 году. Тогда они сильно пострадали, не предпринимая никаких наступательных действий против нас – хотя тогда у них были те же средства для принуждения нас к прекращению генерации, что и сейчас. Но их самосохранение в течение этого периода и периодов, которые будут наступать через каждые четырнадцать лет после этого, требовало, чтобы они поступили так, как они поступили.

Это был выбор между тем, умереть кому-то из нас или умереть всем вместе.

В 1921 году, через четырнадцать лет, генерация снова должна прекратиться на четыре недели.

Время прекращения будет указано световым сигналом с Марса – вспышками, которые составят букву "Y" в нашем телеграфном алфавите Морзе. Время, когда генерация может возобновиться, будет обозначено прекращением сигнала.

Это должно продолжаться в течение всего грядущего времени.

Внимайте, все народы земли, иначе штраф будет более ужасным, чем тот, который мы только что заплатили, и моя жертва будет напрасной.

Ибо, чтобы узнать то, что я рассказал, я согласился отдать свою жизнь. С какой радостью я иду на этот обмен! Я бы и сам просил об этом, если бы мне не предложили.

Ибо, позволив мне узнать это, марсиане были вынуждены показать мне другие удивительные вещи, всеобщее знание которых поставило бы их под угрозу, и которые они не желают доверить человечеству. Во всем, что касается репутации, имя доктора Элдриджа стоит высоко, но марсиане не знают меня, и я не осуждаю их.

Сейчас мне будет позволено написать эту запись (тот факт, что они будут знать, что я не пишу ничего, что они не дали мне разрешения разгласить, намекает на чудеса, которые открылись мне), а затем наступит – Смерть, которая сделала многих несчастными, а многих счастливыми.

Ваш, Жак С. Элдридж"

Флот коалиции не отплыл. Соединенные Штаты торжествуют. Мир спокоен. Но 1921 год надвигается на нас. Прислушаемся ли мы к сигналам?

Мы обязаны, ибо некому помочь нам теперь, когда великая душа того, кто когда-то спас нас, отправилась в путешествие по просторам космоса, в которые так часто путешествовал его разум.

1904 год

Любопытный случай с Томасом Данбаром

Гертруда Мейбл Барроуз

Я вернулся к сознательному существованию со вздохом у моих ушей, похожим на глубокое дыхание огромного чудовища, оно было повсюду, пронизывало пространство, заполняло мой разум, исключая мысли.

Просто звук – обычный, даже успокаивающий по своей природе, но он, казалось, имел какое-то странное значение для моего затуманенного мозга. Это была мысль, пытавшаяся пробиться вовнутрь.

Затем волна за волной шепота, который смывал все мысли, пока я снова не ухватился за какую-то путаную и блуждающую идею.

И только явственное ощущение прохладной, твердой руки, лежащей на моем лбу, позволило мне наконец подняться через этот бурлящий океан вздохов. Как ныряльщик с глубины, я всплыл – и внезапно, казалось, вышел в мир.

Я широко раскрыла глаза и посмотрела прямо в лицо человеку. Мужчина – но перед глазами все плыло, и поначалу его лицо казалось не более чем частью затянувшегося сна.

И фантастические восточные видения! Какое лицо! Оно было испещрено морщинами, как женская ладонь, и в разных направлениях.

Оно было желтого оттенка и круглое, как у младенца. А глаза были узкие, черные и раскосые, блестящие, как у белки.

Сначала я так о них и думал; но иногда, если случайно взглянуть на него, они, казалось, расширялись и приобретали странную глубину и оттенок.

Ростом он был не выше четырех футов пяти дюймов, и, как назло, этот маленький, изможденный любопытный человек с лицом китайского бога был одет в очень аккуратный и подобающий послеобеденный наряд очень аккуратного и подобающего американского джентльмена!

Долгий вздох все еще звучал в моих ушах, но уже не воевал с мыслями. Я лежал на аккуратной белой кровати в просто обставленной комнате. Я поднял руку (для этого потребовалось неимоверное усилие), продрал глаза и уставился на человека, сидевшего рядом со мной.

Выражение его лица было добрым, и, несмотря на его некрасивость, в этом странном лице было что-то такое, что располагало меня к дружелюбию.

– Что… что со мной? – спросил я, и с удивлением отметил, что вопрос прозвучал просто шепотом.

– Ничего, кроме того, что вы очень слабы.

Его голос был полным, сильным и обладал особым резонирующим качеством. Он говорил на безупречном английском языке, с какой-то четкой вязью в словах.

– Вы попали в аварию – на вас наехал автомобиль, но теперь вы в порядке, и вам не нужно об этом думать.

– Что это – этот шепчущий шум? Мы рядом с морем?

Он улыбнулся и покачал головой. Его улыбка лишь подчеркивала морщины – она не смогла их умножить.

– Вы очень близко к моей лаборатории – вот и все. Вот, выпейте это, а потом отдохните.

Я повиновался ему покорно, как ребенок, слабый душой и телом.

Я немного удивился, почему я с ним, а не в больнице или с друзьями, но вскоре успокоился. Я действительно был тогда очень слаб.

Но перед сном я все же задал еще один вопрос.

– Не могли бы вы сказать мне, если вы не против, ваше имя?

– Лоуренс.

– Просто Лоуренс? – прошептал я.

– Да, – улыбнулся он (и на его лице проступили морщины), – просто Лоуренс. Не более.

Потом я уснул.

И я почти ничего не делал, кроме как спал, просыпался, ел и снова спал в течение примерно пяти дней. И за это время я узнал удивительно мало о своем хозяине и его образе жизни.

От большинства вопросов он ловко уклонялся, но рассказал, что это его машина чуть не разрушила мое бренное тело, Лоуренс сам забрал меня с места аварии, не дожидаясь скорой помощи, сказав полиции и прохожим, что я его знакомый. Он отнес меня в свой дом, потому что, по его словам, чувствовал некоторую ответственность за мои травмы и хотел дать мне больше шансов на спасение, чем могли бы дать врачи.

Казалось, он сильно презирал всех врачей. Уже потом я узнал, что он очень хорошо освоил эту профессию, причем во многих странах, и действительно имел право на звание, в котором с презрением себе отказывал.

В то время я считал только, что он вылечил меня в удивительно короткие сроки, учитывая степень полученных мною травм, и что я нисколько не пострадал. Поэтому я был ему благодарен.

Он также рассказал мне, не помню по какому поводу, что его мать была японкой очень древнего происхождения, а отец – ученым и довольно богатым американцем. А его карлик-сын по какой-то своей эксцентричной прихоти решил отказаться от фамильного отчества и пользоваться только своим христианским именем.

В то время, когда я лежал в постели, я не замечал слуг, все необходимое делал Лоуренс. И никогда, ни днем, ни ночью, гудение и пыхтение машин не прекращалось.