Иисус Христос – Сын Человеческий

Храм мрачным маревом укутан, никто не узнает лиц своих собратьев, ибо опасность ослепила всех».

И когда добрались мы до Вифании, потребовал он: «Пойдемте в Иерусалим. Город заждался нас. Я хочу говорить со множеством. Я зажгу пламя многих, но в моей казни вы все обретете жизнь новую и свободу. У Иудеи будет свой царь, она обратит в бегство легионы Рима.

Но не я царь Иудейский. Диадема Слова создана для иной головы. И кольцо Соломона тесно для моего пальца.

Но я буду бурей в этом небе и песней в ваших душах.

Я останусь в вашей памяти.

Люди назовут меня Иисусом Помазанником».

Все это говорил он на пути в Иерусалим пред самым въездом в город. И слова его врезались в наши сердца, как будто их выбивал скульптора молоток.

Но был ли Богом он? Он не был Богом и не был он царем Иудейским. Он был тремя временами года пророков.

Свидетельские показания Нафанаила

Иисус не был кротким

Они говорили, что Иисус из Назарета был смиренным и кротким.

Они говорили, что он был справедливым человеком, законопослушным и тому подобное, короче, был слабаком, и часто его сбивали с толку строгость и сила противников; и что если доводилось ему сталкиваться с людьми авторитетными и уважаемыми, он становился подобен агнцу пред рыкающим львом.

Но я говорю, что Иисус пользовался уважением среди людей, он был ведом бедноте и проповедовал на холмах Галилейских и в городах Иудеи и Финикии.

Этот человек нашел в себе силы сказать: «Я живу, а значит, иду путем истины».

Этот кроткий и любящий человек смог заявить: «Я – в Боге, Отце нашем; а наш Бог, Отец всевышний – во мне».

Этот смиренный человек посмел во всеуслышанье вскричать: «Тот, кто не верит в меня, не верит ни в саму жизнь, ни в жизнь вечную!».

Этот нерешительный человек говорил: «Я пришел дать вам не мир, но меч».

Ведь осмелился он, мягкотелый слабак, сказать: «Царство мое выше ваших царств земных».

Он нашел в себе немыслимое мужество повторять все вновь и вновь: «Уничтожьте эти храмы, и я возведу вам новый в три дня».

Да смог ли бы трус пред лицом власть имущих выкрикнуть: «Лжецы, сквернословы, мерзавцы и дегенераты!»?

Смог ли бы трус сказать властителям Иудеи все это? Кроткий и смиренный?

Нет. Орел не создает гнездо свое в ветвях плакучей ивы.

Я испытываю отвращение, слыша, как называют Иисуса смиренным и кротким, справедливо-законопослушным с жестокосердными. Может быть, Иисус и не был Богом, но ничтожным его тоже не назовешь.

Да, мое сердце задыхается от отвращения к таким глупцам, говорящим так. Горний дух не может быть беспечно-кротким и доверчиво-смиренным.

Свидетельские показания Сабы Антиохийской

О Савле из Тарса

В тот день я услышала Савла из Тарса, проповедовавшего Христа среди иудеев города сего. Теперь он звался Павлом, апостолом Кротчайшего.

Я знала его еще в юности, и в те дни он преследовал друзей Назаретянина. Я помню его экстаз страстный, когда товарищи его побивали камнями блестящего юношу по имени Стефан.

Этот Павел – странный человек. Его душу не назовешь душой свободного человека. В нем с давних лет на первом плане присутствует животное начало, он – охотник, обожающий наносить раны своим жертвам.

Он не говорил ни об Иисусе, ни цитировал слова его. Он предсказывал Мессию, о котором говорили старики-праотцы.

А сам он – иудей ученый, он обращался к товарищам своим иудеям по-гречески. Впрочем, греческий его слаб, и Савл неправильно произносил слова.

Но он – человек скрытой силы. Скорей всего, Савл сам об этом пока не догадывался.

Те, кто знал Иисуса и слышал его наставления, говорят, что был он человеком мысли, свободным от сегодняшнего дня бытия.

Но Павел упустил шанс отделиться от людей вечного Сегодня, которое вбито в его имя тяжелым молотом обреченности.

Назаретянин учил нас проживать свой час в страсти и экстазе.

Человек из Тарса не видел нашей жизни за древними книгами.

Иисус даровал дыхание в бездыханной казни. И в моей одинокой ночи я верю и я понимаю.

Когда сидел он на скамье, он рассказывал истории, что заканчивались счастливым праздником, а его веселье искрилось пиршественной пищей и вином.

А Павел предпочитал предписывать нам, когда следует преломлять хлеб и наполнять чаши радости.

Он предлагал страдать, позабыв о любви.

Говорит Сын Человеческий «Мой друг»

Друг мой, я – не тот, кто есть на самом деле. Кажущийся, но одетый в реальность, я ношу узор заботы на одежде, что ограждает меня от допросов и от моей неосторожности. «Я» во мне, друг мой, живет в доме тишины, и здесь останется навечно, непостижимое, недостижимое. Я не хотел бы верить в то, что говорю я, да и не верю я в то, что делаю, – для меня слова – не что иное, как твои мысли в звуках, а мои поступки – отраженье твоих собственных надежд в чистом виде. Когда ты говоришь: «С востока ветер задувает», я отвечаю: «Да, точно, не с востока дует он». А все потому, что не хотел бы я знать, что ум мой не поставит точку ни в жизни ветра, ни в жизни океана.

Ты не можешь понять мои океанские надежды, да и я не хотел бы понимать тебя. Я хотел быть всегда одиноким океаном.

Если дни, то с тобой, друг мой, если ночи, то со мной. До сих пор, даже если я и говорил о полдне, что танцует над холмами, и о багряных тенях, что подкрадываются к нему, это был разговор о пути по ту сторону долины; ты не можешь услышать песню моей тьмы, тебе не увидеть мои крылья, бьющиеся о звезды, – и я теряю сознание от нежелания слышать или видеть. Я хотел бы стать одинокой ночью, остаться один на один с ночью.

Когда ты властвуешь в твоих небесах, а я обрушиваюсь в мой ад, даже когда ты кричишь мне сквозь необузданную бездну: «Мой компаньон, товарищ мой», и я кричу в спину тебе: «Товарищ мой, мой компаньон» – даже тогда я не хотел бы показать тебе мой ад. Пламя тщится обжечь зрение, а чад – набиться в легкие. И я люблю мой ад. Я хочу быть в одиночестве моего ада.

Ты любишь истину и красоту, и закон, и я ради Слова готов любить все это. Но в сердце моем смеюсь я над этой любовью. До сих пор мне не хотелось бы всматриваться в оскал моего смеха, не хотелось бы явить его другим. Я хотел быть одиноким смехом, хотел остаться наедине с моим одиноким смехом.

Друг мой, ты – творение добра, предусмотрительности и мудрости; более того, ты – творенье Превосходства – а я всего лишь тот, кто говорит с мудрыми и предусмотрительными. И до сих пор я был безумен. Но я скрывал мое безумие. Я хотел быть одиноким безумием.

Друг мой, ты – не мой друг, неужели ты этого еще не понял? Моя тропа – не твоя тропа, но пока что мы идем по ней вместе, рука об руку.

Свидетельские показания Саломеи, женщины-подруги

Ты есть мелодия, что в моих слезах к небесам взлетает, мысль нежнейшая, которой не постичь мне.