Хроники Кадуола: Станция Араминта

В Прибрежной усадьбе с видом на реку Льюр, в полутора километрах к югу от пансионов и учреждений управления, поселился Консерватор – главный управляющий всемирного Заповедника и верховный суперинтендант станции Араминта. По уставу Консерватором мог становиться только действительный член Общества натуралистов и уроженец Стромы, небольшого поселка на побережье Троя.

Вскоре после основания Араминты на территории станции устроили гостиницу для приезжих, аэропорт, больницу, школы и даже театр – так называемый «Орфеум». С тем, чтобы обеспечить поступление инопланетной валюты, поселенцы разбили виноградники и научились производить на экспорт благородные вина, а приезжих приглашали останавливаться в любой из дюжины заповедных дач, сооруженных в достопримечательных районах планеты. Дачи обслуживались так, чтобы исключалось какое бы то ни было воздействие на туземную окружающую среду. Обеспеченные туристы совершали круговые экскурсии, проводя по два-три дня в каждом заповедном приюте.

По мере увеличения объема экспорта и количества туристов возникла новая проблема. Каким образом всего лишь двести сорок человек – предусмотренный Хартией штат станции Араминта – могли обслуживать растущий конгломерат учреждений и предприятий? Потребовался компромисс, и многие функции, в том числе управленческие, стали выполняться вспомогательным персоналом – так называемыми «временными наемными работниками» (хотя в действительности эти люди постоянно проживали на Кадуоле).

Со временем – мало-помалу, сначала незаметно, затем очевидно – «наемники» образовали отдельную касту. Человек, родившийся в одном из пансионов, но не получивший статус «постоянного служащего управления» в связи с ограничением численности штатного персонала, становился наемным работником и занимал, таким образом, более низкое общественное положение. Многие «лишние люди» эмигрировали, другие находили возможность занять более или менее подходящую должность в управлении.

По уставу дети, пенсионеры, домашняя прислуга и «наемные работники, временно проживающие на территории управления Заповедника», не входили в число штатного персонала. Воспользовавшись этой лазейкой, к категории «наемных работников» стали относить сельскохозяйственных рабочих, служащих гостиниц и заповедных дач, механиков из аэропорта и, по сути дела, множество обитателей станции, выполнявших самые различные обязанности. Постольку, поскольку «наемники» не получали статус «постоянных служащих», Консерватор смотрел на происходящее сквозь пальцы.

Для наемных специалистов создавались приемлемые условия, но возникла острая нехватка доступных по первому требованию, незлобивых работников, согласных заниматься физическим трудом за небольшую плату. Простейшее решение напрашивалось само собой. Достаточно было воспользоваться услугами населения атолла Лютвен, находившегося в океане, в пятистах километрах к северо-востоку от станции Араминта. Там прозябали йипы – потомки беглой прислуги, нелегальных иммигрантов и прочего сброда.

Таким образом йипы образовали низший уровень социально-экономической иерархии станции Араминта. Они жили в «таборе» – огороженном квартале общежитий около аэропорта. Каждому йипу, допущенному на территорию станции, выдавали разрешение на временное трудоустройство, действительное в течение шести месяцев. Хранители Заповедника вынуждены были терпеть такое сомнительное истолкование положений Хартии, но отказывались идти на дальнейшие уступки: по их словам, любое официальное признание права йипов на постоянное проживание в конечном счете привело бы к заселению йипами всего Дьюкаса, что было совершенно недопустимо.

Со временем плотность населения атолла Лютвен стала непомерно высокой. Консерватор известил об этом штаб-квартиру Общества натуралистов на Земле, призывая к самым решительным мерам, но Общество переживало трудные времена и не смогло оказать никакой помощи.

Островное селение йипов, Йиптон, само по себе привлекало толпы туристов. Паромы, отправлявшиеся от причала станции Араминта, доставляли любителей острых ощущений к причалу йиптонского отеля «Аркадия» – нагромождения крытых пальмовыми листьями флигелей, сооруженных из бамбуковых жердей. На террасе отеля привлекательные островитянки подавали ромовые пунши, джин с сахаром и мускатными орехами, расслабляющие вечерние настойки, разбавленные «пиратские» коктейли с ромом, солодовое пиво и пальмовое вино, замутненное кокосовым молоком. Все эти напитки смешивались из ингредиентов, произведенных винокурнями и пивоварнями непосредственно на островках атолла Лютвен. Другие услуги, самого интимного свойства, охотно предлагались гейшами близлежащего «Кошачьего дворца», чье обходительное умение угождать прихотям изобретательных клиентов заслужило сомнительную популярность на планетах Пряди Мирцеи и в местах более отдаленных – хотя ничто и никогда не делалось бесплатно. В Йиптоне даже стоимость зубочистки, взятой с прилавка после обеда, не забывали включить в счет постояльца.

После того, как Умфо (правитель йипов) находчиво преобразовал местную пенитенциарную систему в калейдоскоп щекочущих нервы платных аттракционов, непрерывный поток туристов многократно увеличился.

4. СТРОМА

Решение другой проблемы, связанной с положениями Хартии, привело к менее двусмысленным последствиям. В первые годы после учреждения станции Араминта члены Общества натуралистов, нередко посещавшие Кадуол, останавливались в Прибрежной усадьбе. В конце концов Консерватор восстал и отказался терпеть бесконечные приезды-отъезды гостей, лишавших его всякой возможности заняться неотложными местными делами. Он предложил создать в пятидесяти километрах к югу от Араминты второй небольшой анклав и построить там снабженные всеми удобствами коттеджи для натуралистов, желающих провести на Кадуоле несколько недель или месяцев. План Консерватора, представленный на рассмотрение ежегодного конклава Общества натуралистов на Земле, не встретил единогласного одобрения. Консервационисты – приверженцы строгого соблюдения принципов охраны природы – жаловались на то, что Хартия теряла всякий смысл, будучи переполнена оговорками, противоречащими ее основным положениям. Их либеральные противники отвечали: «Все это очень хорошо. Но где мы будем жить, посещая Кадуол, чтобы проводить исследования или просто наслаждаться красотами и причудами девственных экосистем – в походных палатках?»

После длительных споров и обсуждений конклав утвердил компромисс, не удовлетворивший никого. Было решено учредить на Кадуоле второй, гораздо меньший анклав – но только с тем условием, что он будет находиться в определенном месте, а именно на крутом, почти отвесном склоне над фьордом Строма, вклинившимся в берега Троя. Выбор участка, смехотворно неподходящего для строительства, свидетельствовал об очевидном стремлении многих влиятельных членов конклава воспрепятствовать осуществлению нового плана.

Вызов, однако, был принят, и на Кадуоле возникла Строма – причудливое скопление опирающихся на уступы скал черных и темно-коричневых домов, узких и высоких, с белыми, голубыми и красными дверными и оконными рамами. Тротуары, соединенные каменными лестницами, разделяли поселок на восемь ярусов. Из окон и со смотровых площадок открывались величественные виды на фьорд.

На Земле Общество натуралистов пало жертвой слабохарактерного руководства и общей неспособности этой организации найти себе полезное применение. Заключительный конклав постановил, что все записи и документы Общества надлежит хранить в Центральном библиотечном архиве, и председатель в последний раз ударил в гонг, оповещая натуралистов о роспуске собрания.

На Кадуоле жители Стромы никак не отметили прекращение существования Общества. С тех пор их доходы ограничивались прибылью от частных инопланетных капиталовложений, но к тому времени такое положение вещей фактически продолжалось уже многие годы. Молодые люди все чаще покидали Строму, чтобы поискать счастья на других планетах. Многих больше никогда не видели; иные добивались успеха и возвращались в родной поселок, привозя с собой целые состояния. Так или иначе, Строма кое-как выживала и со временем достигла даже некоторого благополучия.

5. ГЛОУЭН КЛАТТОК

С тех пор, как Рудель Нейрманн впервые высадился на Кадуоле, прошло примерно девять веков. На станции Араминта лето подходило к концу – скоро, в начале осени, Глоуэну Клаттоку исполнялось шестнадцать лет, в связи с чем ему предстояли формальное исключение из категории «несовершеннолетних» и зачисление в разряд «кандидатов» на постоянную должность в штате управления. По этому случаю Глоуэну должны были сообщить его показатель статуса (ПС), рассчитанный компьютером после обработки массы генеалогических данных.

Показатель статуса редко становился неожиданностью для кого-либо, а тем более для того, кому он присваивался – это число, определявшее будущие возможности продвижения по службе очередного наследника одного из шести кланов, начинали прогнозировать и рассчитывать на пальцах сразу после его появления на свет.

Так как по уставу в каждом из пансионов могли проживать не более сорока «штатных служащих» (двадцать мужчин и двадцать женщин), ПС не больше 20 означал автоматическое зачисление в штат управления. Показатель статуса, равный 21 или 22, давал его обладателю превосходные шансы занять освободившуюся вакансию, а ПС, равный 23 или 24, внушал достаточно основательные надежды на такое стечение обстоятельств. Любой показатель статуса больше 24 считался сомнительным – в таких случаях все зависело от конкретной ситуации, сложившейся в пансионе. ПС больше 26 обескураживал и служил поводом для печальных размышлений о будущем.

Глоуэн занимал незавидное место в генеалогической таблице. Его мать, к тому времени уже покойная, родилась и выросла на другой планете, а отец, Шард Клатток, служащий отдела B, был третьим сыном второго сына. Глоуэн, юноша трезвый и не склонный к самообману, надеялся получить ПС, равный 24, и, таким образом, какую-то возможность со временем стать одним из штатных служащих станции Араминта.

6. ДНИ НЕДЕЛИ

Последнее предварительное замечание касается дней недели. На Кадуоле, так же, как и на большинстве других населенных людьми планет Ойкумены, сохранилась традиционная семидневная неделя. На протяжении столетий, однако, понятия о фонетической благозвучности успели существенно измениться, и архаические земные названия дней недели («понедельник», «вторник» и т. п.) стали казаться нелепыми и труднопроизносимыми, в связи с чем их постепенно заменили местные наименования семи металлов, образовавшие так называемую «звонкую неделю». Сначала их произносили с приставкой «айн», означавшей «день» (например, «айн-орт», то есть «день железа»), но впоследствии приставку стали опускать.

Дни недели на Кадуоле:

орт («железо»)

цейн («цинк»)

инг («свинец»)

глиммет («олово»)

верд («медь»)

мильден («серебро»)

смоллен («золото»)

Глава 1

1

Глоуэну Клаттоку исполнялось шестнадцать лет, по каковому случаю предстояло скромное торжество: Фратано, управляющий пансионом, должен был выступить с официальным приветствием и, что важнее всего, объявить показатель статуса Глоуэна – число, от которого во многом зависело будущее молодого человека.

Для того, чтобы избежать лишних неудобств и сэкономить средства, церемонию решили совместить по времени с еженедельной «трапезой клана» – присутствие на этом традиционном ужине было обязанностью всех Клаттоков, проживавших в пансионе, причем ни возраст, ни какое-либо недомогание не считались достаточным оправданием для уклонения.

Утро трапезного дня прошло спокойно. Отец Глоуэна, Шард, подарил сыну пару серебряных с бирюзой эполет, какие, если верить журналам мод, красовались на плечах хорошо воспитанных постояльцев самых привилегированных курортных отелей Ойкумены.

Как обычно, Шард и Глоуэн завтракали у себя в квартире. Они жили вдвоем – мать Глоуэна, Марья, погибла, когда ее сыну было три года. У Глоуэна сохранилось смутное воспоминание о заботливом присутствии матери. Он подозревал, что с ее исчезновением связана какая-то тайна, но Шард никогда не говорил на эту тему.

Факты не вызывали сомнений. Шард повстречался с Марьей, когда она прилетела с родителями на станцию Араминта. Шард сопровождал группу туристов – в том числе будущую невесту – в экскурсионной поездке по заповедным приютам, а впоследствии снова повидался с Марьей в Сарсенополисе на Девятой планете системы Аль-Фекки. Там они поженились, и вскоре после этого вернулись на станцию Араминта.

Женитьба Шарда на инопланетянке стала неожиданностью для клана Клаттоков и вызвала яростную суматоху, спровоцированную главным образом некой Спанчеттой, дочерью племянника управляющего пансионом, Фратано. Спанчетта, будучи замужем за уступчивым и безропотным Миллисом, к тому времени уже родила сына, Арлеса. Тем не менее, она давно и упорно, бесстыдно и тщетно пыталась завлечь Шарда в свои объятия.

В те годы Спанчетта была полногрудой, крупной молодой женщиной со жгучими черными глазами, буйным темпераментом и высокой перевязанной копной темных кудрей, вздымавшейся над головой наподобие взъерошенного конуса. Стремясь найти законное обоснование для не находящего выхода бешенства, Спанчетта воспользовалась затруднениями своей сестры Симонетты, которую в доме Клаттоков продолжали именовать детским прозвищем «Смонни».

Подобно Спанчетте, круглолицая Смонни отличалась выпуклостью форм, широкими покатыми плечами и склонностью покрываться испариной в разгоряченном состоянии. В отличие от чернокудрой и черноглазой Спанчетты, однако, на долю Смонни выпали волосы цвета жженого сахара и пронзительно-золотистые карие глаза. Симонетте нередко приходилось выслушивать бесконечно раздражавшие ее шутливые замечания по поводу того, что ей достаточно было бы хорошенько загореть, чтобы сойти за девушку с атолла йипов.[3 - Союзы между йипами и типичными обитателями Ойкумены не давали потомства. По-видимому, йипы настолько обособились в эволюционном отношении, что их можно было считать отдельным подвидом человека – по меньшей мере, таково было распространенное мнение. Йипы, как мужчины, так и женщины, отличались привлекательной внешностью; миловидность их девушек даже вошла в поговорку.]

Смонни добивалась своего с ленивой целеустремленностью. Спанчетта предпочитала бурный натиск, громкие слова и деспотические манеры; ее сестра действовала со льстивой, вкрадчивой или капризной настойчивостью, подтачивающей терпение противника подобно струйке воды, нашедшей слабину в плотине и в конечном счете заставляющей рухнуть непреодолимое, казалось бы, препятствие. Праздное времяпровождение не позволило Смонни сдать выпускные экзамены в лицее, и ей отказали в статусе служащей управления. Спанчетта не замедлила объявить виновником происшедшего Шарда, который, по ее словам, «выжил» Смонни из пансиона Клаттоков, чтобы привести в него Марью.

«Это абсурдно и противоречит всякой логике!» – возразил на обвинения Спанчетты не кто иной, как управляющий пансионом Фратано.

«Как то есть абсурдно? Ничего подобного!» – сверкнув очами, провозгласила Спанчетта. Часто дыша и вздымая грудь, она надвинулась на домоправителя, заставив того отступить на шаг: «Бедная Смонни вся извелась из-за этой инопланетянки, у нее не было никакой возможности сосредоточиться!»

«Даже если это так, Шард ни в чем не виноват. Ты сделала то же самое, когда вышла замуж за Миллиса – он тоже не Клатток, а Лаверти, и даже не постоянный служащий, а из наемного персонала, насколько мне известно».

Спанчетте оставалось только брюзжать: «Это совсем другое дело. Миллис – потомок коренных поселенцев, а не какая-то вертихвостка, свалившаяся на голову черт знает откуда!»

Фратано отвернулся: «У меня нет времени заниматься вздорными сплетнями».

Спанчетта язвительно усмехнулась: «Да уж, конечно! Не твою сестру приносят в жертву, а мою! Тебе-то что? У тебя прочное положение. И не нужно мне сказки рассказывать про то, что у тебя, видите ли, нет времени – тебе просто не терпится прикорнуть после обеда. Дудки! Сегодня не будет тебе покоя. Сейчас придет Смонни, и мы еще поговорим!»

Не самый упрямый из людей, Фратано тяжело вздохнул: «Сегодня я не могу разговаривать с Симонеттой. Но я сделаю для нее особое исключение. Ей дадут еще один месяц на подготовку и пересдачу экзаменов. Это все – больше ничего от меня не ждите. Если она снова провалится – вон из пансиона!»

Уступка управляющего нисколько не утешила Смонни. «Как я запомню за месяц все, что они проходили пять лет?» – жалобно причитала она.