– Я тоже не знаю, как функционируют другие религии, – признался брат Коун. – Подозреваю, что они включают в себя молитвы и обещания подношений за определенные услуги? Но Мистерии не таковы. Видите ли, наш бог мертв.
Кирин кашлянул:
– Твой бог мертв? Прошу прощения?
Мягкобрюх говорил что-то о свете и о храме на Радужном озере, но о поклонении умершему богу он ничего не рассказывал.
Джанель начала было рассказывать, но быстро замолчала.
Брат Коун улыбнулся:
– Мы следуем учению Селанола, стараемся распространять его свет по миру и защитить людей от демонов, сражаясь с которыми он погиб.
– Селанол? Я никогда о нем не слышал, – сказал Кирин.
– Он восьмой из Восьми Бессмертных. В память о нем мы отдаем себя и надеемся получить опыт и поощрение просвещенной жизни. Но поскольку наш бог мертв, он не может отвечать на молитвы, поэтому мы должны довольствоваться собственными магическими дарами. – Коун на миг замолчал. – Мои взгляды на магию довольно неортодоксальны.
Кирин ошеломленно откинулся на спинку стула:
– Ух ты! – Имя было незнакомым, но среди Восьми было всего одно «свободное» место, и только один из них мог считаться «мертвым», хотя разные регионы всегда предлагали своих кандидатов на эту роль. Сам Кирин вырос, думая, что Восьмым богом был Гризт Безумный, связавший всех демонов. Так же как и прочие истории, это было неверным.
Настоящего Восьмого Стража звали Саррик, а не Селанол. И Кирин подозревал, что, если бы он был тем, кого имел в виду Коун, жрец бы ужаснулся, узнав, что на самом деле случилось с «богом» солнца и звезд. Кирин уж точно ужаснулся.
– Так вот почему ваша религия была объявлена вне закона?
– О нет. Наша религия была запрещена, потому что мы утверждаем, что боги – это всего лишь смертные, которые, используя магию, наделили себя великой силой, и поэтому им не следует поклоняться.
Кирин уставился на него:
– Хм. Да, я понимаю, как это может огорчить людей. – Он пошевелился на стуле, по-прежнему не сводя взгляда с брата Коуна.
Разумеется, жрец и тут не ошибался. Изначально Восемь были не богами, которым поклонялись, а защитниками, которым было поручено спасти остальных людей от вторжения демонов. Но Саррик умер не во время битвы с демонами. Его убили, предали. Тем не менее Кирин вполне мог понять, как повествование могло превратиться в утверждение, что он умер именно так. Или как со временем имя «бога» изменилось с Соланаррика на Селанола.
Кирин надеялся, что в Мистериях Вишаев не существовало какого-нибудь верования в то, что Селанол вернется, чтобы спасти всех, но он не удивился бы, если бы такое существовало. Оглянувшись, он увидел, что на лице Джанель застыло пустое выражение. Казалось, она изо всех сил сжимает кулаки под столом, чтобы удержаться от коммента-риев.
У него возникло такое впечатление, что обсуждение «богов» было ее больным местом[35 - Боже мой, с чего бы это? Может быть, потому, что Восемь сознательно мошенничали многие тысячелетия? Меня просто поражает мысль, что Кирин по-прежнему поклоняется Тадже. Он вроде бы не настолько наивен.].
И потому, чтобы сменить тему, Кирин сказал:
– Джанель, мне интересно: барон Тамин просто так взял и рассказал тебе о своих планах?
Она печально улыбнулась:
– Можно сказать и так.
Рассказ Джанель.
Площадки для турнира в Мерейне, Знамя Барсина, Джорат, Куур
Чужаки почти не понимают, насколько для жизни Джората важны турниры. Участвующие в соревнованиях рыцари являются героями. В других провинциях рыцарство, если оно существует, – предназначение благородной крови, владеющая мечом рука аристократии. В Джорате мы не наделяем этой сбруей наших рыцарей. Они наши лучшие конники, спорт-смены и фехтовальщики, обученные и финансируемые для того, чтоб представлять интересы своего сеньора на поле чести. Любой может претендовать на то, чтобы стать рыцарем.
Любой, кроме правящего аристократа.
Поэтому стоит ли удивляться, что здесь так любят рыцарское сословие?
Рыцари находятся на вершине, доступной любому, кто, независимо от его происхождения, достаточно смел, достаточно храбр и достаточно силен. Рыцари – это победители, которые могут представлять лордов, торговцев, города, но они поднялись из простолюдинов. Толпы людей, приходящих посмотреть на проявление их доблести, можно описать словами: «Любые кобыла, жеребец или мерин, которые только могут присутствовать».
Турнир – сердце джоратского общества.
И потому, чтобы понять, насколько это сердце прогнило, много времени мне не понадобилось.
Оставив кобылу Дорну, брата Коуна и Нинавис, я нашла ложу для знати во главе полупустых трибун, рядом с которыми на столбах развевалось несколько измученных вымпелов, принадлежащих джоратским торговым ассоциациям, прибывшим с утренним открытием Привратного Камня – путешественники из других частей Джората прибыли торговать. Толпившиеся прошлой ночью во дворе крепости рыцари собрались сбоку. Их деморализованные, напряженные позы говорили, что людям были совершенно неинтересны предстоящие соревнования: они явились сюда лишь потому, что от этого зависело их жалование. Мрачная атмосфера казалась более подходящей для похорон, чем для турнира.
Если меня и беспокоило то, с каким отвращением люди относились к турниру, то от одного взгляда на пару деревянных столбов, торчащих из земли напротив ложи знати, мой лаэвос встал дыбом. У основания каждого столба были сложены высокие штабеля хвороста и веток, выжженная земля вокруг свидетельствовала о многочисленных кострах, а сами бревна с прикрепленными к ним цепями были по всей длине покрыты знаками.
Рядом с каждым предполагаемым костром стояла большая клетка, накрытая промасленной тканью. И мне совсем не надо было ее поднимать для того, чтобы догадаться, что под нею, и уж тем более сообразить, почему охранники сказали, что им понадобится четное количество.
Я нашла спутников Нинавис.
– Я ничего интересного не пропустила? – входя в ложу балона, спросила я, пытаясь скрыть свой гнев. Я пропустила открывающую молитву – церемонию посвящения турнира Восьмерым. Вероятно, я также пропустила по крайней мере несколько первых соревнований. Будем надеяться, что это не столь уж важно.
Тамин прервался на середине глотка.
– Джанель! Я боялся, что ты заболела. – Усмехнувшись, он подошел ко мне и, положив руку мне на шею, прижался лбом к моему лбу.
Или, по крайней мере, попытался.
– Ты в порядке? – отстранился он.
Я коснулась его руки – вместо приветствия, в котором я ему отказала.
– Путешествие было очень трудным.
Тамин, впервые с тех пор, как я приехала, выглядел неуверенно. Сглотнув комок, он махнул рукою в сторону:
– Граф Джанель, позвольте представить вам стража Лората – из одного из моих знамен. – Он указал на старика, явно находящегося в старческом слабоумии и слишком слабого, чтобы стоять самостоятельно. Для стража он был слишком немощен, но я придержала свой язык.
Страж Лорат, как раз кормивший у себя на коленях маленького щенка дола – и это занимало его гораздо больше, чем турнир, – поднял глаза на меня.
– Страж, – склонила я голову.
Пожилой страж пробурчал что-то неразборчивое, и стоявшая рядом с креслом служанка бросилась к нему и прижалась ухом к его губам, прислушиваясь, что он бормочет. Щенок принялся облизывать свои лапы.
Сиделка выпрямилась и повернулась ко мне. У нее был поразительный окрас: это была сероглазая бледно-молочная кобыла всех оттенков обесцвеченности – с кожей, покрытой тонкой сеткой голубых и фиолетовых вен. Можно было бы подумать, что она тоже проклятая льдом йорка, но для этого ее черты были слишком неправильными. У йорцев были маленькие носики и пухлые губы, а у нее вытянутые черты лица, тонкие губы и прямой нос.
– Страж приветствует вас. – Ее акцент выдавал, что она провела долгое время на западе[36 - Это потому, что я родилась на западе.]. – Он извиняется, что не может обратиться к вам, как полагается, но из-за красной лихорадки ему трудно говорить.
– Разумеется, – сказала я, обращаясь к нему. – Для меня удовольствие встретиться с вами. – Я улыбнулась сиделке: – Спасибо за помощь с переводом.