Смотреть в глаза отца было тяжело.
Трудно было вообще смотреть на него. У него более мужские и жесткие черты, чем у меня, но между нами так много сходства, что задолго до своего провала я гадала, не было ли это одной из причин, почему мама не могла долго смотреть на меня. Я знала, что она его любила. И по-прежнему любит, хотя нашла место в своем сердце и для нежных чувств к королю Эрнальду. Вот почему свечи никогда не гасили. Вот почему король Эрнальд никогда не заходил в эту гостиную, а мама, когда ее настигали жестокие головные боли, скрывалась здесь, а не в покоях, которые делила с мужем. Вот почему она проводила долгие часы наедине с портретом Ламонта.
Я часто думала, были ли они сердечной парой – если вообще существуют такие отношения, о которых пишут стихи и слагают песни. Две половинки целого. Говорят, что прикосновения таких людей полны энергии и их души узнаю?т друг друга. Говорят, что они даже могут являться друг другу во снах, и утрата одного становится для другого непоправимой.
Если сердечная пара – не просто легенда, тогда, наверное, мои мать с отцом были такой парой.
В груди ощущалась тяжесть, гнетущая и холодная. Иногда я гадала, не винит ли мама меня в его смерти. Может, если бы у них родился сын, отец был бы до сих пор жив? Но его нет, и мне плевать, во что верят жрецы Первозданного Жизни и что утверждают. Он должен быть в Долине и обрести покой, которого не мог найти при жизни.
В глубине холода загорелась жаркая искра гнева. Это была еще одна причина, почему так тяжело на него смотреть. Я не хотела сердиться, потому что это неправильно, но отец покинул меня прежде, чем у меня появилась возможность его узнать.
Внезапно дверь в гостиную скрипнула, и у меня упало сердце. Я развернулась, зная, что не успею убежать через дверь для слуг. Надежда, что это может быть одна из леди моей мамы, исчезла, как только я услышала ее голос. Во мне взметнулась буря эмоций. Страх перед тем, как она отреагирует, обнаружив меня здесь. Надежда, что она не выразит недовольства моим приходом. Горечь, предостерегающая, что глупо питать такую надежду. Я оказалась в ловушке, когда в комнату ворвалась королева Ласании в струящихся сиреневых юбках, сверкая драгоценностями. Позади нее шли леди Кала и портниха с платьем в руках.
Я была не в силах отвести взгляд от мамы. Мы не виделись с того вечера, когда лорды Водинских островов отвергли предложение союза. Мне показалось, она изменилась. Морщинки в уголках глаз стали глубже. Она похудела – так казалось из-за платья или у нее пропал аппетит? Если она больна…
– Большое спасибо, что закончили платье…
Мама резко остановилась. Украшенный драгоценными камнями желтый гребень в волосах блеснул в свете лампы. Ее взгляд упал на меня. Она слегка расширила глаза, а затем прищурилась. Я расправила плечи и приготовилась.
– Что ты здесь делаешь? – резко спросила она.
Я открыла рот, но способность говорить начисто меня покинула. Мама пошла вперед, оставив леди Калу и портниху у двери.
Она остановилась в нескольких футах от меня. Ее грудь резко вздымалась, губы напряженно сжались. Она отвернулась от меня и сказала портнихе:
– Прошу прощения, Андреа.
Андреа. Кажется, я ее узнала. Ее фамилия Джоанис. Она держала магазин одежды в Стоунхилле, который посещали многие знатные люди.
– Знаю, ваше время очень ценится, – продолжала королева, – но я не предполагала, что здесь окажется моя прислужница.
Прислужница.
Леди Кала уставилась в пол, а портниха покачала головой.
– Все хорошо, ваша милость. Я пока все подготовлю.
Я перевела взгляд с мамы на портниху. Под глазами Андреа залегли темные круги, каштановые волосы выбились из аккуратного пучка на затылке. Готова поспорить – она провела много долгих ночей, дошивая пенное великолепие из кремового шелка и жемчуга, которое несла в руках. Когда я подумала, сколько монет должно стоить это платье, у меня задергался уголок рта. Услуги Андреа обходились недешево. А тем временем голодали тысячи людей.
Но маме понадобилось новое платье, на деньги за которое можно несколько месяцев, если не дольше, кормить десятки семей или целый сиротский приют.
– Не знаю, зачем ты сюда пришла, – проговорила королева вполголоса, приближаясь ко мне в своей жуткой бесшумной манере, пока я наблюдала, как швея вешает платье на крючок на стене. – Но, если честно, меня это сейчас не заботит.
Я посмотрела на нее, не пытаясь найти проблеск тепла на ее лице. Та короткая вспышка надежды давно угасла.
– Я не ожидала, что вы зайдете.
– А мне почему-то кажется, что это ложь и ты пришла лишь затем, чтобы мешать.
Морщинки в уголках ее глаз стали заметнее. Королева тоже наблюдала за Андреа – портниха рылась в сумке, которую принесла с собой.
– И вообще, портниха наверняка сейчас удивляется, что делает в моих личных покоях прислужница, одетая как конюх. Ты накличешь неудачу.
Я воззрилась на нее, одновременно недоумевая и забавляясь.
– Если бы у меня была способность что-то накликать, это точно было бы что-то другое.
– Да, пожалуй, ты права, – произнесла она ледяным тоном, которым кроме меня ни к кому не обращалась. – Ты бы использовала этот дар, чтобы причинять более серьезный вред.
Намек задел болезненную струну, и я вспыхнула. Нет сомнений – ее пугало то, кем я стала. Я не могла ее винить. Осознание, что ее первенец убивает людей, должно быть, не давало покоя. Хотя это часто делалось по ее же приказу.
Я твердила себе, что не нужно отвечать. В этом нет никакого смысла. Но я редко следовала голосу разума.
– Я способна только на то, чего от меня ожидают.
– И тем не менее ты подвела в том, чего от тебя ожидали, – тихо возразила она. – В то время как наш народ продолжает голодать и умирать.
Мой затылок покалывало. Я заставила себя понизить голос.
– Вы печетесь о народе?
Королева несколько секунд молча наблюдала за портнихой.
– Я только о народе и думаю.
У меня вырвался негромкий смешок. Королева перевела взгляд на меня, но вряд ли меня видела.
– Что смешного? – спросила она.
– Ты, – прошептала я, и у нее дернулся правый глаз. – Если тебя беспокоит, что народ голодает, тогда почему бы не взять монеты, потраченные на очередное платье, и не отдать тем, кто нуждается?
Она застыла.
– Мне бы не понадобилось поддерживать видимость благополучия и тратить деньги на очередное платье, если бы ты не провалилась, исполняя свой долг. Не было бы Гнили. Не было бы голода.
Ее слова падали на меня, как острые булавки, торчащие из клубка, который Андреа положила на ближайший столик.
– А вместо этого королевства, которые когда-то умоляли о союзе с Ласанией, называют меня королевой-попрошайкой. – Мама устремила на меня взгляд. – Так что, пожалуйста, слоняйся в каком-нибудь другом месте этого огромного замка.
– Может, я должна отправиться в лес и блуждать там вместе с призраками, – вымолвила я.
Королева Каллиф сжала губы так, что они побелели.
– Если хочешь.
Безразличие ее тона и абсолютное пренебрежение подействовали сильнее, чем если бы она отвесила мне пощечину. Глаза защипало от гнева, который укоренился глубоко внутри и был причиной, почему я перестала сдерживать себя. Я не всегда была такой. Лучшую часть жизни я провела, делая то, что мне говорили, и редко отказывалась исполнить просьбу или приказ. Я была тихоней, бесшумно бродила по коридорам Вэйфейр, занятая тем, чтобы привлечь внимание и, возможно, снискать расположение королевы. Но три года назад это прекратилось. Я перестала держать язык за зубами. Перестала стараться. Мне было все равно.
Может, это и есть ответ на вопрос, который задал тот проклятый бог. Почему я с такой готовностью устремляюсь к смерти.