Тень и искры

– Сера, это был риторический вопрос.

– А не должен быть, – бросила я. – Так какой в этом смысл?

Он изумленно уставился на меня.

– Смысл? Жизни…

– …всех в Ласании зависят от того, покончу ли я с Гнилью, – перебила я. – Знаю. Я живу с этим с самого рождения. И вспоминаю об этом каждый раз, когда Гниль перекидывается с одной фермы на другую. А еще когда нет дождей, когда солнце продолжает выжигать урожай, когда думаю, что принесет зима. Я никогда не забываю обо всех этих жизнях. – Я сделала резкий вдох, но не стала задерживать дыхание, как он меня учил. Для воздуха не осталось места. – Я думаю об этом всякий раз, когда захватывают наш корабль или приходят слухи об очередной осаде. Все мои мысли, когда пытаюсь уснуть, или поесть, или делаю еще что-то, – о том, что я была Девой, а Первозданный Смерти счел меня недостойной.

– Не думай, что ты недостойна. На тебе нет проклятия. Ты несешь искру жизни. Несешь надежду. Возможность будущего. Ты не знаешь, что думает Первозданный Смерти.

– А как он может этого не думать?

Сир Холланд покачал головой.

– То, что происходит с Гнилью, – не твоя вина.

Я чуть не рассмеялась абсурдности его утверждения. Некоторые считают, что Первозданные рассердились и Гниль – свидетельство их гнева. Поэтому верующие заполнили храмы, а вину возлагают на всё, от неудачных браков до поддельных икон. Они близки к истине, даже не понимая того. Другие взваливают вину на корону. Обвиняют короля с королевой в том, что они не подготовились к ухудшению погодных условий и почвы. И они тоже правы. Корона сложила все яйца в одну корзину, и эта корзина – я. Лишь недавно корона начала запасать продукты, которые можно засушить или законсервировать, и распорядилась высаживать более неприхотливые растения. Король с королевой пробуют заключать союзы, и хотя ни одна попытка не закончилась так плачевно, как с Водинскими островами, никто не хочет связываться с королевством, которое не может прокормить свое население.

Я по пальцам одной руки могла сосчитать, сколько людей знает, что Ласания обречена. Срок соглашения, заключенного королем Родериком, заканчивался. Я не только была обещана Первозданному, само мое рождение означало, что срок сделки подошел к концу. И даже если бы Первозданный Смерти забрал меня, Ласания продолжала бы катиться к гибели.

Я провела пальцем по лезвию. Бога можно убить, если разрушить тенекамнем мозг или сердце. Или парализовать, если оставить клинок в теле. Но Первозданные – другое дело. Если поразить тенекамнем их мозг или сердце, это лишь ранит, но не убьет. Они ослабеют, но не настолько, чтобы стать по-настоящему уязвимыми для тенекамня.

Но их можно убить.

Любовью.

«Заставь его влюбиться, стань его слабостью и покончи с ним».

Вот к чему я готовилась всю свою жизнь. Я научилась искусно владеть кинжалом, мечом, луком и могла защититься в рукопашной схватке. Мне рассказали, как себя вести, чтобы понравиться Первозданному, когда он меня заберет, а куртизанки из «Нефрита» учили, что самое опасное оружие – не то, которое творит насилие. Я была готова, чтобы заставить его влюбиться в меня. Стать его слабостью и убить.

Это был единственный способ спасти Ласанию.

Любые сделки, заключенные между богом или Первозданным и смертным, после смерти бога или Первозданного, ответившего на призыв, закрываются в пользу человека. В нашем случае это означало, что все, что делало Ласанию сильной две сотни лет назад, вернется и сохранится до конца времен. Это моя семья выяснила за то время, что прошло до моего рождения.

Но Первозданный меня не забрал, поэтому эти знания оставались бесполезными. Я… все испортила. Он посмотрел на меня и, возможно, увидел это во мне. То, что я старалась скрыть.

Я вспомнила, что сказала моя старая няня Одетта, когда я спросила ее: «Как ты думаешь, мама гордится, что ее дочь – Дева?»

Няня схватила мой подбородок скрюченными холодными пальцами и сказала: «Дитя, Судьбы знают, что тебя осенили жизнь и смерть и создали то, чего не должно быть. Как может она испытывать что-то, кроме страха?»

Мне не стоило задавать тот вопрос, но я была ребенком, и… просто хотела знать, гордится ли мама.

И не следовало спрашивать у Одетты. Да благословят ее боги, но она тупа, как нож, который не точили годами, и с причудами. Всегда такой была. Но она обращалась со мной так же, как с другими.

Ее слова не имели ни малейшего смысла, но порой я думала, не говорила ли она о моем даре? Не ощутил ли его Первозданный Смерти? И важно ли сейчас это вообще?

Я провалилась.

– Как это может быть не моя вина? – возмутилась я и, развернувшись к манекену, метнула кинжал.

Клинок ударил в грудь, прямо туда, где должно находиться сердце.

Сир Холланд уставился на манекен.

– Видишь? Ты же знаешь, где сердце. Так почему не попала раньше?

Я повернулась к нему.

– У меня глаза были завязаны.

– И что?

– И что? Зачем я вообще тренируюсь вслепую? Или ожидается, что я в ближайшее время ослепну?

– Надеюсь, что нет, – сухо ответил он. – Это упражнение помогает обострить другие чувства. Ты это знаешь, как и все остальное, что положено?

– Что бы это ни было, уверена, ты мне скажешь.

Я сердито перебросила косу через плечо.

– Это не твоя вина, – повторил он.

От этих слов ком подкатил к горлу. С такой же мягкостью он говорил со мной, когда мне было семь и я плакала, пока не разболелась голова, потому что все уехали в загородное поместье, а мне пришлось остаться. Такое же сочувствие он проявил, когда в одиннадцать лет я подвернула ногу, неудачно на нее приземлившись; и когда в пятнадцать не сумела отразить его удар, который чуть не вспорол мне живот. Он успокоил меня, когда я переживала, впервые отправляясь к куртизанкам в «Нефрит» незадолго до моего семнадцатилетия. Я не хотела туда идти. Сир Холланд и моя сводная сестра Эзра – единственные, кто не обращался со мной так, будто я была не живым человеком, а средством, которое не сработало.

Я тяжело сглотнула.

– Ага, нужно, чтобы кто-нибудь сказал это королеве.

– Твоя мать… – Сир Холланд провел рукой по коротко остриженным волосам. – Она суровая женщина. Мы с ней во многом не соглашаемся, когда речь идет о тебе. Думаю, ты это знаешь. Но история повторяется, и королева видит невзгоды, которые терпит народ.

– Так, может, ей стоит призвать бога и попросить прекратить невзгоды?

– Ты же это не всерьез?

Я открыла было рот, чтобы ответить, но потом передумала и вздохнула. Ну конечно не всерьез. Редко кому хватало отчаяния или глупости, чтобы отправиться в один из храмов. Но такое случалось. Я слышала истории.

Орлано, повар в замке, однажды рассказывал, что в детстве жил по соседству с человеком, который призвал бога и сказал, что хочет получить руку дочери богатого землевладельца, отвергающего его брачные предложения.

Бог в точности исполнил желание просителя.

Преподнес ему руку девушки.

Внутри у меня все сжалось, когда я шла к манекену. Что это за бог, если он способен на такое?

Что за бог убивает младенцев?

– Ты считаешь себя недостойной? – тихо спросил сир Холланд.