Две мелодии сердца. Путеводитель влюблённого пессимиста

И я начинаю понимать, что невозможно избежать того, чему суждено случиться.

Невозможно ни подготовиться, ни предотвратить это.

События просто происходят.

И единственное, что имеет значение, – это риск, на который мы идем, и воспоминания, которые в итоге создаем. Вот что важно. Все остальное произойдет в любом случае.

От молчания Кэла у меня по спине бегут мурашки. Тишину нарушает лишь звук напитка, льющегося в мою кружку, на которой написано: «Не волнуйся. Будь счастлива» – фраза, которой я не уделяла особого внимания, поскольку являюсь мастером и в том, и в другом.

Наконец, сжав ручку чашки, я поворачиваюсь лицом к Кэлу.

Глаза темнее, чем сам кофе, впиваются в меня в тот момент, когда я пересекаю кухню и ставлю перед ним полную кружку. Я делаю глубокий вдох и вновь широко улыбаюсь.

– Если ты все еще голоден, у меня есть немного хлопьев. Только без шоколадного молока. Думаю, я могла бы сбегать и…

– Нет. Ты все еще восстанавливаешься. Последнее, о чем тебе стоит беспокоиться, так о том, чтобы накормить меня, Люси.

– Ерунда. Конечно, я немного заторможенная, но не недееспособная. Может, я могу…

Кэл прерывает меня:

– Останься со мной.

Я готова возразить и развернуться, но Кэл хватает меня за запястье. От его прикосновения по моей руке разливается тепло. От его слов у меня перехватывает дыхание.

Пока сердце бешено колотится, я поворачиваюсь к нему лицом. Темные круги под глазами, спутанные волосы и отросшая щетина рисуют картину отчаяния. Его хватка усиливается.

– Что ты имеешь в виду? – говорю я, облизывая губы. – Я… я и так здесь.

– Нет. Я имел в виду… останься у меня. В моем доме. Лишь на некоторое время. – Еще одно сжатие запястья. Еще один пронзительный, безумный взгляд. – Врач сказал, что для полного выздоровления потребуется два-три месяца, а прошло всего шесть недель.

– Кэл, нет… я не могу.

– Почему? – Он встает и отпускает мое запястье. После этого его рука тут же скользит вверх и, пробегаясь указательным пальцем по моей ключице, слегка оттягивает вырез свитера, пока заживающие красные следы после операции не бросаются ему в глаза. – Я не смогу присматривать за тобой, находясь далеко.

От ощущения его пальцев, скользящих по коже, по телу проходит табун ненужных мурашек. Как назло, у меня перехватывает дыхание, отчего я едва не падаю в его объятия. Так не должно быть.

Одних прикосновений достаточно.

Я выпускаю застрявший в горле воздух.

– Мне уже лучше. Я только что разговаривала с врачом, и он сказал, что восстановление протекает хорошо. Мне нужно вернуться к прогулкам, следить за назначениями и приемом лекарств…

– Это же временно, – говорит он с мольбой в голосе. Будто просит милостыню. – Самое большее – пара недель. Мне бы тоже стало легче… пожалуйста. – Настойчивость пронизывает его вздох. – Мне нужно видеть тебя собственными глазами, быть уверенным, что с тобой все в порядке. Меня убивает, когда я не могу дозвониться до тебя.

Глядя на то, как его пальцы сжимаются и разжимаются на моих ребрах, словно он пытается защитить мое сердце от чего-то, я теряю равновесие. На мгновение я сжимаю его руку, а затем убираю ее со своей груди и поправляю свитер, дабы прикрыть шрам.

– Это плохая идея, – говорю я дрожащим голосом и сглатываю. – Учитывая нашу историю. – Я пристально смотрю в его глаза. В них вспыхивает пожар, в то время как в моих – волнение. – Всякое может случиться.

Всякое.

По правде говоря, не думаю, что теперь я против этого «всякого». Удивительно, но встреча со смертью лицом к лицу, похоже, возымела противоположный эффект: вместо того чтобы постоянно бегать от любви, я более чем когда-либо готова окунуться в нее с головой.

Если он хочет того же, то, пожалуй, я не против.

Да… я согласна.

Я бы отдала ему все драгоценные минуты, которые у меня остались в этом мире.

Но я понимаю, что он ищет другое. Кэлу нужны ни к чему не обязывающие, мимолетные отношения, без каких-либо ожиданий. Ему нужно мое тело и дружба, а не будущее со мной.

И уж точно не любовь.

Кэл напрягается, опуская руку, и встречается со мной взглядом.

– Я не позволю этому случиться.

Его утверждение клинком ударяет в мою и без того израненную грудь. Я опускаю подбородок, надеясь, что он не заметит мою реакцию.

– Я буду твоим другом, Люси. Я хочу быть твоим другом. Я о тебе забочусь. – Медленно приближаясь, он тянется к моей руке, которая сейчас дрожит. – Позволь мне заботиться о тебе.

Я крепко зажмуриваюсь.

Мама пробыла со мной четыре недели, прежде чем я отправила ее домой. Я скучаю по старым привычкам и той жизни, которая была до того, как меня постигла жестокая ирония судьбы. Она по-прежнему навещает меня почти каждый день и нянчится со мной как с маленькой. Я люблю ее за это, правда, но…

Но я чувствовала себя подавленно.

Мама многое значит для меня, но когда она волнуется и испытывает стресс, ее становится слишком много.

Большой палец Кэла скользит по тыльной стороне ладони.

– Люси, останься у меня. Я по-прежнему много работаю, так что у тебя будет личное пространство, но зато ты будешь… ближе.

На последнем слове его кадык дернулся. Затуманенным взглядом Кэл замечает, как я закусываю губу и тереблю рукав свитера, поэтому он опускает руку и ждет. Он хочет быть моим другом, просто другом, и я вполне смогу с этим смириться, если будут проведены четкие границы. В любом случае в этом и заключался смысл нашего воссоединения.

Я хотела вернуть друга.

Смутные воспоминания прошлого скручивают меня изнутри. Переход через границу дозволенного и серость общения заставляют меня сомневаться во всем.

Будет разумно согласиться пожить с ним несколько недель, пока идет восстановление и я знаю, что Кэл не станет давить на меня. Он жаждет одиночества так же, как я жажду сохранить свою независимость.

Вдобавок я также смогу позаботиться о нем.

В этой ситуации нет проигравших.

Медленно кивнув, я поднимаю оживленный взгляд и натягиваю радостную улыбку.

– Ты просто скучаешь по моему банановому хлебу, не так ли? – дразнюсь я.