Звезда Авроры

– Обязательно.

– Гм, послушайте, – говорю я, глянув на брата и на устроенное побоище вокруг. – Вины Тайлера тут нет. Он пытался их разнять. Его обязательно запирать надо?

– Стандартная процедура. – Лейтенант пожимает плечами, возвращаясь к работе. – Отсмотрят камеры наблюдения, и, если ты правду говоришь, командир экипажа Джонс будет выпущен как раз к ужину.

Я как можно очаровательнее надуваю губки.

– Но, лейтенант…

– Все нормально, Скарлетт, – выдыхает Тайлер, удерживая рвоту. – Ничего со мной не случится.

Охранники ставят всех на ноги, стараясь, чтобы блевотина не попала им на форму. Кадет со сломанной рукой скулит от боли, парень с отдавленным достоинством вообще еще без сознания. Лейтенант Сандерсон надевает наручники на сильдратийца, и мне видно его красивое лицо, блестящее темно-лиловой кровью. А на костяшках у него кровь Тайлера, ярко-красная.

– Это был грязный прием, – говорит ему Тайлер.

Сильдратиец не отвечает. Лицо у него ледяное, и ни единый волосок не выбился из его пяти кос.

Я оборачиваюсь к ним обоим, думая, выглядит ли моя улыбка такой же натянутой, как я ее ощущаю.

– Э-гм… сложилась неловкая ситуация…

– В смысле? – недоумевающее моргает Тайлер.

Я пристально смотрю на сильдратийца:

– Н-н-нуууу…

– Нет, – говорит Тайлер.

– Боюсь, что да, малыш.

– Нееет!

– Командир экипажа Тайлер Джонс! – говорю я и обращаю взгляд к униглассу. – Разрешите представить вам вашего боевого специалиста, легионера Кэлииса Идрабана Гилврэта, перворожденного сына Лаэлета Ирилтари Идрабана Гилврэта, адепта клики Воерожденных.

Сильдратиец бросает на моего брата пристальный взгляд завораживающих фиалковых глаз.

Сплевывает на пол сгусток лиловой крови.

И голосом, подобным тающему шоколаду, говорит:

– Для краткости – Кэл.

4. Зила

Гм.

Мое нынешнее положение вполне можно описать одним словом… «неблагоприятное».

5. Аври

Вопль.

Вопит кто-то прямо рядом.

Глаза резко открываются, я вскакиваю, закутываясь в простыню.

Посреди моей комнаты стоит парень. Глядит мимо меня так, будто дыру хочет прожечь в стене глазами. У него длинные серебристые волосы, заплетенные в пять кос, и он примерно моих лет, но будто из кастинга фильма про Средиземье. Уши острые, как, блин, у эльфа, красивые фиалковые глаза, до смешного высокий, изящный. И татуировка небольшая на лбу.

– Чо'таа, – говорит он. – Кровь моя здесь ни при чем.

– Чего? Как? – переспрашиваю я и внутренне сама вздрагиваю от этих коротких слов.

Слышен громкий глухой удар, скрежет разрываемого металла. И ледяной голос:

– Увидимся в Пустоте, Воерожденный.

Вспышка энергии, фиолетовая, как его глаза. Юноша кричит и падает. У меня на руках что-то теплое, я смотрю и вижу, что они в крови.

Кровь лиловая.

Чувствую, как у меня в горле нарастает вопль ужаса, но секунду спустя все это начинает пропадать. Рассеивается, как рассеялись видения. Сквозь дикое биение сердца, сквозь ледяной комок в животе до меня доходит, что все это – очередная картина того, чего я никогда не видела.

Я гляжу на место, где стоял парень, пульс постепенно снижается с уровня потолка.

– Какого черта…

Когда они кончатся, эти видения?

Это мозг пытается восстановиться после того, через что он прошел?

Тру глаза костяшками пальцев, чтобы развеялось наваждение, жду, пока сердце перестанет рваться из груди. Думаю, не очередное ли это последствие такого долгого пребывания в заморозке.

Думаю, не отъезжает ли крыша окончательно.

Оглядываясь вокруг, понимаю, что комната новая, не та, что вчера была. Стеклянных стен нет – четыре серые, отлично сочетающиеся с серым полом и серым потолком. Эта новая комната невелика, тусклый свет идет из скрытых источников между потолком и стенами.

Память превратилась в лоскутное одеяло из приходящих и уходящих докторов, и где-то вклинивается еда, на удивление нормальная.

Конечно, это единственная нормальная вещь, которую я в состоянии уверенно назвать. Потому что я в будущем. И мне двести лет. И у меня глюки. И еще здесь эти чертовы инопланетяне, хотя черт его знает вообще, что это за «здесь» такое.

Я бы не отказалась снова погрузиться в кому, будьте добры.

Лежу на кровати, все еще запутавшись в мягких белых простынях, когда сажусь, становится чуть лучше. Сердце по-прежнему колотится, но голова уже не кружится, в глазах не плывет. И – удача! – в изножье кровати ждет меня одежда, сложенная аккуратной серой стопкой.

Я к ней наклоняюсь – и на идеально белые простыни падают две красных капли.

Кровь.