История Гражданской войны в США. 1861–1865

Если бы Макклеллан демонстрировал скромность, столь примечательную для Линкольна и Гранта, критика была бы умереннее, но он был из тех людей, которым успех кружит голову. Быстрый карьерный рост непомерно раздул его самомнение; вот лишь один пример его неуважения к президенту, о котором он однажды покровительственно написал: «Честный, с благими намерениями».[140 - McClellan’s Own Story. P. 176.] Вечером 13 ноября президент, секретарь Сьюард и Джон Хэй решили заглянуть к Макклеллану домой. В дверях их встретил слуга, сказавший, что генерал на офицерской свадьбе, но скоро должен вернуться. «Мы вошли, – описывает в дневнике этот инцидент Хэй, – и приблизительно через час вернулся Макклеллан. Не обратив никакого внимания на привратника, который сообщил, что его дожидается президент, он поднялся наверх и прошел мимо комнаты, в которой сидели президент и государственный секретарь. Они подождали около получаса и вновь послали слугу сообщить Макклеллану, что его ждут, в ответ услышав, что генерал уже лег в постель. Я просто излагаю это беспрецедентное проявление наглости эполетов без комментариев, – продолжал Хэй. – Это был первый замеченный мною симптом опасного чувства превосходства среди военной элиты. Вернувшись домой, я заговорил с президентом об этом случае, но он, похоже, не придал ему особого значения, сказав, что в данный момент лучше не заострять внимания на вопросах этикета и личной гордости».[141 - Hay J. Letters and Diary. P. I, 52.] В другой раз, когда генерал не смог прибыть на встречу с президентом, тот сказал: «Ничего страшного. Я готов лично придерживать лошадь Макклеллана, если только он принесет нам успех».[142 - Nicolay J., Hay J. Abraham Lincoln. IV. P. 468.]

В декабре Макклеллан заболел брюшным тифом. Президент, Потомакская армия и вся страна ждали его выздоровления.[143 - Official Records… Armies. Ser. 1. V, XI, Pt. III; Ibid. Ser. 3, I; Nicolay J., Hay J. Abraham Lincoln. IV; Hay J. Letters and Diary. I; III; Ropes J. C. The Story… I; Webb A. S. The Peninsula; Johnston J. E. Narrative of Military Operations: Directed, During the Late War Between the States; Battles and Leaders of the Civil War. I.]

Великобритания считала, что «простой факт состояния войны»[144 - Walpole S. Life of Lord John Russell. III. P. 418, n. 2.] между Севером и Югом должен быть признан официально. Дэвис стал выдавать каперские свидетельства; Линкольн объявил блокаду; оба этих акта, допустимых только в состоянии войны, явно показывали, что конфликт может распространиться на океан и коснуться всех морских держав. Как нечто само собой разумеющееся, Великобритания 13 мая выпустила прокламацию о нейтралитете, но этот естественный шаг оказался совершенно неприемлем для Севера, поскольку прокламация по сути признавала Конфедеративные Штаты воюющей державой. Версия правительства Соединенных Штатов, согласно которой южане – мятежники, выступившие против государства, не выдерживала критики, как только эти мятежники в глазах Европы превращались в воюющее государство.[145 - «Другие морские державы ждали, что Великобритания проявит инициативу, поскольку разбросанность ее доминионов и объем торговли с Соединенными Штатами делали этот вопрос наиболее важным именно для нее. В течение нескольких недель Франция, Испания, Нидерланды, Россия и другие страны последовали бы ее примеру» (Bancroft F. Life of William H. Seward. II. P. 176).] В соответствии с дипломатическими нормами Сьюард и Адамс осудили этот документ. Естественную реакцию Бостона охарактеризовал Мотли. «Прокламация лорда Джона Рассела, – писал он, – согласно которой каперы-южане считаются воюющей державой, с огромным возмущением встречена большинством добропорядочных, любящих Англию людей в этой англофильской части страны».[146 - Rhodes J. F. History… III. P. 421.] В других областях Севера, где Англию любили меньше, чувство негодования оказалось не менее острым, и в сумме вся эта волна негодования могла оказать хорошую службу, чтобы удержать Великобританию от того, чтобы в следующем году признать Конфедеративные Штаты. Тем не менее на основании спокойного изучения фактов мы вправе заключить, что Великобритания совершенно оправданно признала за Конфедеративными Штатами права воюющей стороны. Веский аргумент в пользу этого кратко изложен министром иностранных дел, который выпустил эту прокламацию. «Более пяти миллионов свободных людей, – отметил лорд Рассел в частном письме Эдварду Эверетту, – некоторое время находятся в открытом противостоянии президенту и конгрессу Соединенных Штатов. Не в наших правилах считать пять миллионов свободных людей пиратами и вешать на реях их матросов, если они пытаются остановить наших торговцев. И пока у нас нет намерений считать их пиратами и вешать на реях, мы не можем отрицать за ними прав воюющей стороны».[147 - Bancroft F. Life of William H. Seward. II. P. 178 n.; Massachusetts Historical Society. Proceedings. XLV. P. 77.]

Наделение Конфедеративных Штатов правами воюющей стороны не выдавало недружелюбных намерений, и по мере поступления из общественных и частных источников в Англии неоднократных заверений на сей счет, а также после надлежащего осознания того, что между признанием воюющей стороной и признанием независимости Конфедеративных Штатов есть существенная разница, раздражение Севера стало идти на убыль. Президент продемонстрировал свое понимание позиции Англии и других европейских стран и убедился, что их симпатии – на стороне его правительства. «Отношение к Соединенным Штатам, – сообщал Адамс из Лондона 31 мая, – в высших кругах улучшается. В широких массах оно никогда и не было каким-то иным, кроме как благоприятным».[148 - Rhodes J. F. History… III. P. 429.]

Двойственность положения англичан хорошо выразил премьер-министр Палмерстон: «Нам не нравится рабство, но нам нужен хлопок, и нам очень не нравится ваша пошлина Моррилла».[149 - Закон, принятый 2 марта 1861 г., как считали англичане, вводил слишком высокие покровительственные пошлины.] Журнал Punch выразил симпатию к Северу, но признался,

Что с Югом у нас узы крепче,
Ведь сделаны они из хлопка.
И где бы ситец брали мы,
Когда б негр не трудился?

Однако «Север препятствует торговле», возбуждая «противоречивые чувства». Надо выбирать: «свобода торговли или свобода черных братьев».[150 - Rhodes J. F. History… III. P. 433.] Впрочем, как писал тот же Адамс, «наши сородичи в этой стране склонны разделять мнение Вольтера: “Dieu est toujours sur le c?tе des gros canons”[151 - «Бог всегда на стороне тех, у кого больше пушек» (фр.).]».[152 - Rhodes J. F. History… III. P. 434 n.]

Для нашего положения в Англии крайне неудачным оказалось то, что мы не победили при Булл-Ран. Поражение вызвало резкое изменение отношения. Аристократия и верхний средний класс не делали тайны из своей уверенности в том, что «пузырь демократии в Америке лопнул». К осени 1861 года торговцы и промышленники начали сознавать, какая катастрофа их ждет из-за того, что мы перекрыли поставки хлопка. Обычно новый урожай начинал поступать в начале осени; теперь же практически ничего не прибыло. Запасы хлопка быстро таяли. «Производство, – писала лондонская Times, – которое поддерживает пятую часть всего нашего населения, постепенно останавливается».[153 - Ibid. P. 503, n. 1.] Фабрики стали переходить на сокращенный график, производители снижали заработную плату; фабриканты и рабочие были в смятении от перспективы хлопкового голода. Между ними и хлопком стояла блокада, угрожавшая владельцам расстройством бизнеса, а работникам – голодом. Личные интересы производителей и сентиментальные склонности аристократии были силами, которые, порой сливаясь, порой сталкиваясь, способствовали формированию у этих классов желания увидеть поражение Севера. Для власти и торговли Англии было бы предпочтительней, чтобы Соединенные Штаты раскололись на два государства, особенно если Конфедеративные Штаты предоставили бы Англии практически режим свободной торговли, поскольку обширный рынок для ее промышленных товаров расплачивался бы хлопковым сырьем. Так хотелось, а вывод, сделанный из Булл-Ран, подтверждал это желание. Аристократия и верхний средний класс пришли к мнению, что Север не сможет победить Юг и в результате произойдет разделение. Times и Saturday Review поддерживали это мнение саркастическими заявлениями, которые очень болезненно задевали читателей-северян. «Помогите нам почувствовать великодушную и сочувствующую поддержку со стороны старой доброй Англии», – призывал Самнер Уильяма Г. Рассела, который в ответ умолял не забывать, что на самом деле консервативные газеты хотят уничтожить «республиканизм». «Америка – прикрытие, из-за которого наносится удар».[154 - Rhodes J. F. History… III. P. 508.]

Тогдашние британские избиратели – собственники с доходом от 10 фунтов – в своем ограниченном самодовольстве полагали, что их конституция и их правительство лучшие не только в данный момент, но вообще из всех когда-либо существовавших на Земле;[155 - См.: Lecky W. E. H. Democracy and Liberty. I. P. 21.] и свободно критиковали Север «в тоне легкомысленной и пренебрежительной безмятежности»,[156 - Rhodes J. F. History… III. P. 575, n. 3.] крайне раздражая этим тех, кто вел борьбу не на жизнь, а на смерть. Насмешки над паникой и трусостью армии северян в сражении при Булл-Ран, огульные оценки людей, воюющих с соотечественниками якобы лишь из-за их стремления к независимости, вытерпеть было трудно. Эдвард Дайси, будучи в Америке, решил поспорить с Джеймсом Расселом Лоуэллом о «беспричинной», как ему казалось, «враждебности к англичанам». Лоуэлл отвечал, что его чувства, возможно, болезненно преувеличены, но (тут он указал на портрет представительного молодого мужчины, своего близкого и любимого родственника, капитана 12-го Массачусетского полка, убитого при Боллс-Блафф) заметил: «Понравилось бы вам постоянно читать, что этот парень погиб за бессмысленное дело и, как американский офицер, должен считаться трусом?» Оливер Уэнделл Холмс писал Дайси: «Я сделал ставку в этой борьбе, что заставляет меня волноваться, трепетать и быть нетерпимым к противоречию. Я знаю благородного юношу, капитана одного из наших полков, понесшего страшные потери в боях и от болезней; он сам дважды ранен и был на волосок от смерти».[157 - Ibid. P. 514 n.]

Нельзя игнорировать и еще одно колебание настроений. Сочувствие британского правительства и общества к Италии во время войны 1859 года и то, как ход этой войны повлиял на рост свободы, закрепил в британском сознании мысль о том, что большая масса людей, стремящихся избавиться от несносной власти и сформировать собственное надлежащее правительство, заслуживает всяческого одобрения со стороны цивилизованного мира. Почему, задавались вопросом в Англии, если мы были правы, симпатизируя Италии в ее борьбе против Австрии, мы не должны таким же образом симпатизировать Южной Конфедерации, народ которой сопротивляется закабалению Севером? Этот аргумент убеждал либерально мыслящего Грота и облагораживал другие мнения, которыми действительно руководствовались светские люди или коммерсанты.[158 - Rhodes J. F. History… IV. P. 76; Lecky W. E. H. Democracy and Liberty. I. P. 488, 490.]

Однако в Англии были государственные деятели и литераторы, которые понимали, что Север ведет войну против рабства; они без устали напоминали об этом, хотя сердца их не раз замирали при мысли, что северяне взялись за неподъемное дело. В рабочем классе они находили немало сторонников, от которых даже угроза голода не застилала того обстоятельства, что дело Союза – это дело демократии в Англии.

Вплоть до второй половины ноября Великобритания сохраняла строгий нейтралитет. Луи-Наполеон, император Франции, хотя в своей политике по отношению к Америке и не разделял здравых и либеральных чувств этой страны, официально обратился к Англии за сотрудничеством с ним в вопросе признания Конфедерации и прорыва блокады. Граф Рассел[159 - Ранее – лорд Джон Рассел.] в письме к Палмерстону выразил позицию, согласно которой «Англии и Франции не к лицу прорывать блокаду ради получения хлопка», но они могут предложить посредничество между Севером и Югом, подозревая, что стороной, которая от этого откажется, будут, разумеется, Соединенные Штаты, а Конфедерация жадно ухватится за предложение, будучи их противником. Палмерстон ответил, что «для нас самым лучшим и порядочным поведением будет продолжать, как начали, и держаться в стороне от конфликта между Севером и Югом».[160 - 17, 18 октября (Walpole S. Life of Lord John Russell. II. P. 344; Ashley E. Life of Lord Palmerston. II. P. 218).] Позже лорд Палмерстон на торжественном обеде у лорда-мэра Лондона «дал ясно понять, что не будет никакого вмешательства из-за хлопка».[161 - В начале ноября (Massachusetts Historical Society. Proceedings. XLV. P. 53).]

Тем временем американская пресса, явно не чувствуя за собой никакой ответственности, вела дуэль с английской. Раздражение мелочной критикой лондонских газет выливалось в наши собственные жесткие встречные обвинения. Атаки возглавляла нью-йоркская Herald. «Пусть Англия и Испания следят за своим поведением, – писала она, – а то придется расплачиваться».[162 - 9 ноября.] Джон Брайт 20 ноября написал Самнеру: «Очень жаль, что ничего не делается, чтобы изменить безответственный тон вашей нью-йоркской Herald; ругань между ней и лондонской Times наносит большой вред обеим странам».

Несмотря на журналистские дрязги, два правительства на дипломатическом уровне уже подходили к хорошему взаимопониманию, но в этот момент один опрометчивый, «амбициозный, заносчивый и своевольный»[163 - Diary of Gideon Welles, Secretary of the Navy. I. P. 87.] морской капитан не только за час развалил все, что Адамс, Сьюард и Линкольн создавали в течение полугода, но и поставил две страны на грань войны.

Джеймс М. Мэйсон и Джон Слайделл, специальные уполномоченные Конфедеративных Штатов в Великобритании и Франции, покинули Чарлстон на небольшом пароходе, проскользнули мимо блокады и прибыли в кубинский порт, добрались до Гаваны и поднялись на борт британского пакетбота «Трент», собираясь попасть на Сент-Томас, откуда британские пароходы совершали прямые рейсы до Саутгемптона. 8 ноября, на следующий день после выхода из Гаваны, «Трент» был замечен в Багамском проливе американским военным кораблем «Сан-Хасинто», которым командовал капитан Уилкс. Он совершил выстрел перпендикулярно курсу пакетбота, это не дало результата. Он выпустил еще снаряд. Это заставило корабль остановиться. Капитан приказал лейтенанту в сопровождении нескольких офицеров и матросов подняться на борт «Трента», обыскать его и, в случае обнаружения Мэйсона и Слайделла, взять их в плен. Британский капитан воспротивился обыску его судна и отказался показывать лист со списком пассажиров. Но Слайделл и Мэйсон объявились сами. Они были задержаны и, несмотря на их протесты, протесты командира судна и капитана королевского военного флота, силой были доставлены на борт «Сан-Хасинто».

15 ноября Уилкс прибыл в форт Монро; на следующий день новость разнеслась по всей стране. Радуясь захвату словно победе в великом сражении, северяне попросту потеряли голову. Давно мечтая о победе, они заполучили в свои руки двух южан,[164 - Мэйсон и Слайделл были помещены в форт Уоррен в Бостонской гавани.] которых ненавидели чуть меньше, чем Дэвиса и Флойда, а к тому же нанесли удар по Великобритании за ее предполагаемую симпатию к конфедератам. Все члены кабинета, за исключением Монтгомери Блэра, были в восторге от захвата. Военный министр вслух зачитал телеграмму группе своих сотрудников и сам разразился аплодисментами, к которым искренне присоединились все, включая губернатора Эндрю. Последний считал, что в сравнении с Мэйсоном и Слайделлом «Бенедикт Арнольд просто святой», а на ужине в честь Уилкса в Бостоне похвалил капитана за «мудрое решение», добавив, что его поступок стал «одной из самых знаменитых услуг, оказанных отечеству, которые останутся в памяти об этой войне». Он еще добавил, что «мы собрались сегодня, чтобы поздравить доблестного офицера, который, прославляя американский флаг, остановил корабль с британским львом».[165 - Massachusetts Historical Society. Proceedings. XLV. P. 49, 94; Pearson H. G. The Life of John A. Andrew. I. P. 319, n. 1.] Министр флота направил Уилксу официальное письмо с поздравлением за «великую услугу обществу, которую вы оказали захватом эмиссаров мятежников».[166 - Official Records… Armies. Ser. 2. II. P. 1109.] Палата представителей в первый день заседания приняла резолюцию, благодаря его за смелые, искусные и патриотические действия.

Монтгомери Блэр объявил поступок Уилкса «неполномочным, неправильным и незаконным».[167 - Welles G. Lincoln and Seward. P. 186.] Сенатор Самнер, будучи в Бостоне, сказал: «Мы должны отпустить их».[168 - Pierce E. L. Life of Sumner. IV. P. 52.] Президент тоже не поддался заразному энтузиазму. Когда известие дошло до Вашингтона, он сказал: «Боюсь, изменники окажутся белыми слонами. Мы должны придерживаться американских принципов, касающихся прав нейтральных стран. Мы упрекаем Великобританию за ее стремление в теории и на практике делать именно то, что сделал капитан Уилкс».[169 - Lossing B. J. Civil War of America. II. P. 156.] Президент должен был прислушаться к своему первому импульсу и немедленно проконсультироваться с Самнером по правовым и историческим аспектам. Судя по одному частному письму, Самнер обязательно посоветовал бы «немедленно отреагировать на этот случай и совершить освобождение в соответствии с нашими лучшими прецедентами».[170 - Pierce E. L. Life of Sumner. IV. P. 61.] Из последующих действий Сьюарда ясно, что, получив указание от президента, он тоже согласился бы отпустить Мэйсона и Слайделла раньше, чем поступит соответствующее требование. Президент мог бы прислушаться к рекомендации Блэра приказать Уилксу доставить Мэйсона и Слайделла на американском военном корабле в Англию и передать их британскому правительству.[171 - Welles G. Lincoln and Seward. P. 186.] Это был бы красивый, дальновидный, достойный уважения политический жест, идущий вразрез с общественными настроениями, для которого потребовалось бы не больше мужества, чем Линкольн уже проявил своим отношением к Фримонту. На его стороне были бы Самнер, Сьюард, Блэр и генерал Макклеллан;[172 - Lothrop T. K. Life of Seward. P. 327; McClellan’s Own Story. 175; Russell W. H. My Diary… P. 575.] и если бы освобождение произошло немедленно – до того как многие юристы и государственные деятели успели подогреть общественное настроение, заявив, что этот поступок соответствует нормам международного права, – то страна, получив краткое и решительное указание на то, что мы верны принципам, за которые всегда боролись, согласилась бы с этим решением. Но Линкольн явно опасался отпускать Мэйсона и Слайделла, хотя должен бы понимать, что их голоса из тюрьмы будут слышны гораздо сильнее, чем из Лондона и Парижа. Действительно, с политической точки зрения Соединенные Штаты должны были помочь автору Закона о беглых рабах добраться до Лондона, а защитнику пиратства в интересах рабовладения – попасть в Париж. Их заявления никоим образом не могли повредить делу Севера, поскольку всем, по крайней мере в Англии, было понятно, что они представляют институт рабства. Промедлив и не поверив своему душевному импульсу, Линкольн упустил прекрасную возможность одним словом одержать победу, эквивалентную успешной военной кампании. Будучи одновременно лидером и выразителем общественного мнения, он в этот момент допустил, чтобы второе одержало верх над первым. Согласие с американской публикой в том, что при любом споре с Великобританией следует учитывать интересы только одной стороны, помешало ему нанести великолепный удар. Поскольку он не предпринял никаких действий и не сделал никакого публичного высказывания, его молчание было истолковано неправильно и о нем распустили ложный слух, что президент якобы «занял твердую позицию», заявив: «Я скорее умру, чем отпущу их».[173 - Russell W. H. My Diary… P. 588.]

Поскольку в то время не было трансатлантического кабеля, Англия узнала новость о захвате Мэйсона и Слайделла только 27 ноября. Общее мнение было однозначным: это оскорбление ее флага. Новость «стала здесь огромной сенсацией, – написал Джон Брайт Самнеру из Лондона, – невежественный и вспыльчивый класс, орущий “правь, Британия”, как обычно, зол и дерзок».[174 - 29 ноября (Rhodes J. F. History… III. P. 525).] «Возбуждение настолько велико, – заметил Адамс в депеше Сьюарду, – что поглощает все остальные темы момента».[175 - 29 ноября (Official Records… Armies. Ser. 2. II. P. 1106).] Чарлз Маккей,[176 - Маккей посетил Соединенные Штаты в 1857 г. и написал книгу о нашей стране. Во время визита его развлекал Сьюард, который встречался с ним в Лондоне в 1859 г. Сьюард высоко ценил его и считал своим другом. В феврале 1862 г. Маккей был назначен нью-йоркским корреспондентом лондонской Times вместо Дэвиса, чьи «симпатии были исключительно на стороне Севера» (Walpole S. Life of Lord John Russell. II. P. 92).] друг Сьюарда, написал, информируя его и президента: «Народ обезумел от ярости, и если бы сейчас провели опрос, боюсь, 999 из тысячи выступили бы за немедленное объявление войны. Лорд Палмерстон не в состоянии противостоять потоку, даже если бы захотел. Если он смирится с оскорблением флага – его правительство обречено, оно не продержится и двух недель».[177 - 29 ноября (Official Records… Armies. Ser. 2. II. P. 1107).]

Английский кабинет министров решил, что захват Мэйсона и Слайделла – «акт насилия, который является оскорблением британского флага и нарушением международного права», и требуется «соответствующее извинение за агрессию». В развитие этого решения граф Рассел 30 ноября подготовил документ для лорда Лайонса,[178 - Посол Великобритании в Вашингтоне.] тон которого был смягчен и сделан более дружественным по предложению королевы и принца-консорта. Откровенные слова, несколько противоречащие доброжелательному духу принца и королевы, были изложены вежливым дипломатическим языком, но суть требований осталась неизменной. Первого декабря посланник королевы отправился с письмом в Вашингтон.

Великобритания начала подготовку к войне. Соответствующие инструкции были направлены лорду Лайонсу и вице-адмиралу, командующему британским флотом в американских водах. Воинский контингент численностью 8000 человек[179 - Но см.: Walpole S. History Of Twenty-Five Years. II. P. 44.] был направлен в Канаду. Королева своим указом запретила экспорт оружия и боеприпасов, а правительство наложило эмбарго на 3000 тонн селитры – эти объемы были недавно закуплены для срочной отправки в Соединенные Штаты.

Весьма любопытно, что английское правительство, подобно американскому, действовало, реагируя на общественные настроения, а не в согласии с законом и прецедентами. 12 ноября, через четыре дня после захвата Мэйсона и Слайделла, но за пятнадцать дней до того, как эта новость достигла Англии, Адамс по приглашению Палмерстона беседовал с ним в его библиотеке. Премьер-министр предположил, что представители конфедератов могут направляться в Англию в качестве пассажиров вест-индского пакетбота и военный корабль Соединенных Штатов, находящийся в Саутгемптоне, может следить за ним с намерением захватить их силой. «Я не хочу вдаваться в вопрос о вашем праве совершить такой поступок, – сказал Палмерстон. – Возможно, у вас будут основания так поступить… а возможно, и нет… Но такой шаг был бы крайне нецелесообразен… здесь с большим недовольством отнесутся к тому, что капитан… в виду берега совершит такой поступок, который будет воспринят как оскорбление государственного флага. К тому же я не вижу, какое преимущество из этого можно извлечь. Нельзя же предположить, что увеличение на одного-двух человек группы людей, которые уже находятся в Лондоне с тем же делом, сможет как-то повлиять на уже проводимую политику».[180 - Official Records… Armies. Ser. 2. II. P. 1078; Massachusetts Historical Society. Proceedings. XLV. P. 53. Я изменил третье лицо на первое.]

Дружеский совет Палмерстона не был понят Адамсом и американскими литераторами вплоть до 1908 года, когда была опубликована «Жизнь Делане». Делане был редактором лондонской Times и имел тесные политические отношения с премьер-министром, который написал ему за день до беседы с Адамсом: «Мой дорогой Делане, вам может быть полезно знать, что сегодня в казначействе прошла встреча, на которой присутствовали генеральный казначей, д-р Люшингтон,[181 - Член Высокого суда адмиралтейства и председатель Церковного апелляционного суда, известный судья.] три юриста, сэр Дж. Грей,[182 - Министр внутренних дел.] герцог Сомерсет[183 - Первый лорд адмиралтейства (военно-морской министр).] и я. Мы обсуждали, как правильно поступить в отношении американского крейсера, который, несомненно, захочет обыскать пакетбот из Вест-Индии, на котором, как предполагается, находятся два посланника южан; к моему большому сожалению, оказалось, что по нормам международного права, которые излагал в наших судах лорд Стоуэлл и которые соблюдаются и применяются нами, сторона, ведущая военные действия, имеет право останавливать и обыскивать любого нейтрала, если это не военный корабль, если он находится в открытом море и есть подозрения, что он доставляет депеши противника; соответственно, этот американский крейсер может, по нашим собственным нормам международного права, остановить вест-индский пакетбот, обыскать его и, если на борту будут обнаружены южане и их документы, либо изъять их, либо захватить пакетбот и доставить в Нью-Йорк для суда».[184 - 11 ноября (Dasent G. Life of John T. Delane. II. P. 36; Massachusetts Historical Society. Proceedings. XLV. P. 54).] «Соответственно, – как писал Чарлз Ф. Адамс, – “Сан-Хасинто” мог, по английским принципам международного права, остановить “Трент”, обыскать его и, если на борту окажутся представители конфедератов, сделать то, что и сделал капитан Уилкс, – захватить их и позволить пакетботу продолжать рейс».[185 - Massachusetts Historical Society. Proceedings. XLV. P. 56.] Таково 11 ноября было мнение юристов по поводу гипотетического дела, но спустя восемнадцать дней, когда они рассматривали реальный захват, хотя и оправданный по английским принципам и практике, они изменили свое решение и объявили поступок Уилкса «незаконным и не имеющим оправдания по международному праву».[186 - Martin T. Life of the Prince Consort. V. P. 419; Walpole S. Life of Lord John Russell. II. P. 345.] Иными словами, они отбросили английский прецедент и рассмотрели американскую ссору в духе века пара и обстановки на море второй половины XIX столетия. Английская публика взрывом негодования показала, что позиция, высказанная 11 ноября, является устаревшей, потребовала иного толкования закона и практически навязала правительству свое мнение.

Существует распространенное мнение, что наши посланники и дипломаты поддавались обаянию английского общества, что ужины с герцогинями в Лондоне или визиты в поместья благородных, знатных и влиятельных персон помогали ослабить американский дух. Это не относится к Адамсу. Он хорошо вписался в лондонское общество; влиятельные люди часто приглашали его к себе в загородные имения. В частности, известие о захвате Мэйсона и Слайделла настигло его в Йоркшире, в доме Монктона Милнса. Но для него ужины, приемы и загородные поездки были частью работы, целью которой было спасение республики. На протяжении 42 дней неопределенности, прежде чем он узнал о разрешении вопроса, он сохранял спокойствие, хотя прекрасно понимал сложность ситуации. «Не может быть и тени сомнения, – писал он Сьюарду 6 декабря, – что страсти в стране накалились и что столкновение неизбежно, если правительство Соединенных Штатов» будет защищать капитана Уилкса.[187 - Official Records… Armies. Ser. 2. II. P. 1119.] Из частных писем Адамса видно, что, если бы он был госсекретарем, он бы рекомендовал немедленно отпустить Мэйсона и Слайделла. «Общей тенденцией нашей собственной политики, – писал он Мотли, – всегда было ставить максимально высоко доктрину прав нейтральных стран и максимально возможно ограничивать одиозную доктрину обысков. Заставлять две страны буквально изменить свою позицию под влиянием преходящего соблазна, на мой взгляд, не на пользу Соединенным Штатам». А Ричарду Г. Дане он говорил: «Больше всего меня раздражает, что мы должны согласиться принять и носить старые британские тряпки».[188 - 4 и 13 декабря (Massachusetts Historical Society. Proceedings. XLV. P. 93, 95).]

В половине двенадцатого вечера 18 декабря курьер королевы доставил Лайонсу послание графа Рассела, а также два частных письма, в которых в крайне уважительном тоне были изложены подробные инструкции. На следующий день Лайонс отправился к Сьюарду в Государственный департамент и, следуя полученным инструкциям, ознакомил его с содержанием официального документа. Сьюард «неформально» поинтересовался у Лайонса: «Какое время в ваших инструкциях отводится на реакцию правительства Соединенных Штатов?», на что услышал: «Мне не хотелось бы отвечать на этот вопрос. Предпочел бы избежать даже малейшего намека на угрозы». Однако Сьюард продолжал настаивать на приватной и конфиденциальной информации. Понимая это, Лайонс произнес: «Я скажу вам. Согласно инструкциям, я должен получить от вас ответ в течение семи дней». После этого Сьюард «неофициально и неформально» запросил копию документа, поскольку «от каждого слова так много зависит, что невозможно принять решение, не прочитав его». На это Лайонс сказал, что если он официально передаст ему копию, то «с этого момента начнется отсчет семи дней». Сьюард предложил передать ему копию так, чтобы о ее вручении не знал никто, кроме него самого и президента. Лайонс охотно согласился и, вернувшись в посольство, отправил копию депеши госсекретарю в конверте с надписью «личное, конфиденциальное». После этого почти сразу же последовал визит Сьюарда, который выразил удовлетворение «вежливым и дружелюбным, совсем не диктаторским и не угрожающим» тоном послания. Затем он строго конфиденциально поинтересовался: «Предположим, я через семь дней дам вам отказ или предложу обсудить вопрос?» «Данные мне инструкции точны и не оставляют свободы действий, – ответил Лайонс. – Если ответ окажется неудовлетворительным, особенно если он не будет подразумевать немедленного освобождения узников, я не смогу принять его».[189 - Newton T. W. L. Life of Lord Lyons. I. P. 65. Я часто меняю косвенную речь на прямую.] Утром 23 декабря, после некоторой отсрочки, связанной со служебной загруженностью Сьюарда и его желанием тщательно изучить вопрос, Лайонс явился вновь, зачитал послание и оставил госсекретарю копию: с этого момента начался официальный отсчет семи дней.

Английская публика требовала, чтобы правительство выдвинуло ультиматум, но этот документ был сформулирован предельно уважительно к чувствам американского народа, да и инструкции в частных письмах не оставляли желать лучшего. Лайонс точно передал как дух, так и букву инструкций; несомненно, он был рад получить поддержку своего сочувственного отношения к затруднительной позиции государственного секретаря. Когда стало известно о захвате, он написал графу Расселу: «Невозможно скрыть разочарование, которое я испытываю». В течение всего периода неопределенности он продолжал демонстрировать сдержанность. «Я по возможности избегал, – написал он, – темы захвата на борту “Трента”, и говорил лишь, что это – неприятное событие, о котором я очень сожалею».[190 - 19 и 22 ноября (Official Records… Armies. Ser. 2. II. P. 1095, 1097).]

Очевидно, президент предоставил решать этот вопрос государственному секретарю. Поскольку Сьюард не мог встать на позицию Самнера, Адамса и Блэра и посоветовать немедленно освободить Мэйсона и Слайделла, он начал действовать в характерной для себя манере. Немногословный, он внимательно прислушивался к информации и советам, которые поступали к нему из многочисленных источников как дома, так и из-за границы; многие из них были превосходны.[191 - См.: Bancroft F. Life of William H. Seward. II. P. 234.] Адресуясь Адамсу, 27 ноября он объяснял, что капитан Уилкс действовал без каких бы то ни было указаний, что Соединенные Штаты не намерены принимать никаких действий до тех пор, «пока не услышат, что может сказать по этому поводу британское правительство».[192 - Official Records… Armies. Ser. 2. II. P. 1102.] Несомненно, между двумя беседами с Лайонсом, если не раньше, Сьюард пришел к заключению, что посланцев следует отпустить; с этого момента он очень умело повел дело. Он убедил президента, что решение необходимо принимать, «обсудив все доводы».[193 - Seward F. W. Memoir. III. P. 43.] «Господин Сьюард, – сказал Линкольн, – вы, конечно, продолжайте готовить ответ, в котором, как я понимаю, будут представлены все причины, по которым их следует отпустить. Я тем временем попробую обосновать причины, по которым их не следует отпускать. А потом сопоставим позиции каждой из сторон».[194 - Bancroft F. Life of William H. Seward. II. P. 234; Seward F. W. Memoir. III. P. 25.] Президент набросал черновик документа, в котором выражал свое нежелание поверить, что Великобритания сейчас «потребует категоричного ответа»; ему бы хотелось оставить вопрос открытым для обсуждения с тем, чтобы Соединенные Штаты могли изложить свою позицию, после чего передать вопрос на «дружеский арбитраж». Но если Великобритания не пожелает рассматривать конфликтную ситуацию и, выслушав доводы Соединенных Штатов, продолжит настаивать на освобождении Мэйсона и Слайделла, освобождение произойдет, и решение этого вопроса в дальнейшем будет служить прецедентом для обеих стран. Суть отношения президента выражена в его словах: «У нас так же, как в Великобритании, есть люди, ревностно заботящиеся о своих правах».[195 - Nicolay J., Hay J. Abraham Lincoln. V. P. 33.] Очевидно, текст не показался ему соответствующим текущей ситуации, так что он не стал представлять его своему кабинету.

Результат подтверждается дневниковой записью Уильяма Г. Рассела от 20 декабря, подразумевающей, что Сьюард контролирует ситуацию.[196 - Russell W. H. My Diary… P. 588.] Днем ранее Чарлз Элиот Нортон написал из Нью-Йорка Лоуэллу: «Очевидно, нет оснований опасаться войны как результата каких-то народных волнений или недостатка самообладания или благоразумия со стороны администрации. Для нас очень удачно, что Сьюард пользуется в обществе большим доверием. Он чувствует себя достаточно прочно, чтобы не проявлять вспыльчивость или прибегать к насилию».[197 - Letters of Charles Eliot Norton. I. P. 248.]

Заседание кабинета началось в 10 утра на Рождество; в тот момент за освобождение были, вероятно, только Сьюард и Блэр. Сьюард представил черновик своего ответа лорду Лайонсу, выражающее подчинение требованиям британцев. Приглашенный Самнер[198 - Председатель комитета по международным отношениям в Сенате.] зачитал письма Брайта и Гобдена, верных друзей Севера, в которых давался обзор общественного мнения в Англии, сопровождаемый советами, которые можно свести к словам Брайта: «Любой ценой вы не должны допустить, чтобы это дело переросло в войну с Англией».[199 - Rhodes J. F. History… III. P. 536 n.] Если бы спросили мнение самого Самнера, он, несомненно, горячо поддержал бы решение Сьюарда. Обсуждение шло до двух часов дня, после чего заседание прекратилось и было возобновлено на следующий день. Сьюард подчеркивал, что в заявлении британского правительства нет и оттенка «грубости».[200 - Official Records… Armies. Ser. 2. II. P. 1076, 1154.] Бэйтс, министр юстиции, выступил в его поддержку, заявив, что война с Англией обернется крахом,[201 - Самнер доходчиво объяснил президенту, что может означать война с Англией (Pierce E. L. Life of Sumner. IV. P. 58).] но, как он позже записал в дневнике, «среди части членов кабинета и даже у самого президента оставались глубокие сомнения»[202 - Nicolay J., Hay J. Abraham Lincoln. V. P. 36.] в необходимости отпускать южан. Впрочем, в итоге, с учетом того, что Уилкс действовал вопреки нашим прецедентам, в нарушение международного права, а также что невозможно позволить себе войну с Великобританией, все согласились с позицией Сьюарда и одобрили его ответ. Это произошло 26 декабря. В конце своего пространного послания к Лайонсу он написал, что персоны, о которых идет речь, «будут с охотой освобождены».[203 - Документ опубликован (Official Records… Armies. Ser. 2. II. P. 1145).] Дезавуирование самого поступка было принято как достаточное извинение.

Опасаясь народных волнений, Сьюард договорился с Лайонсом, что Мэйсон и Слайделл не сядут на борт английского судна в Бостоне. Американский буксирный пароход доставит их в Провинстаун, где их переправят на британский военный корабль, который тут же возьмет курс на Галифакс, откуда они уже попадут в Европу.

Когда Мэйсон и Слайделл покинули форт Уоррен, ни в Бостоне, ни в стране в целом не произошло никаких волнений. Бэйтс объяснял колебания президента и некоторых членов кабинета, не сразу поддержавших позицию Сьюарда, опасением вызвать «недовольство нашего народа, который может обвинить нас в трусливой покорности английской силе».[204 - Nicolay J., Hay J. Abraham Lincoln. V. P. 36.] Они неправильно толковали общественные настроения. Сорок дней, которые прошли между известием о захвате Мэйсона и Слайделла и их освобождением, дали возможность трезво оценить ситуацию, и решение правительства оказалось «единодушно и глубоко поддержано всем народом».[205 - Rhodes J. F. History… III. P. 539.] Это, возможно, показывает, что если бы президент и госсекретарь сразу приняли то решение, к которому пришли впоследствии, они и тогда могли бы рассчитывать на поддержку нации. Быстрая и правильная реакция могла бы сделать последующую историю отношений между Англией и Севером совершенно иной. А так эпизод оставил трудно заживающую рану. Многие американцы считали, что их страна испытала унижение, будучи вынуждена подчиниться категорическому требованию. Эту позицию выразил Чейз на заседании кабинета министров. Поддержка «заключения, к которому пришел государственный секретарь, – сказал он, – для него как нож острый. Я бы пожертвовал всем, что имею, лишь бы не согласиться с освобождением этих людей».[206 - Warden R. B. Life of S. P. Chase. P. 394.] В ходе решения вопроса и впоследствии обе стороны не понимали друг друга. За океаном господствовало мнение, что Север «решил устроить ссору с Англией».[207 - Bancroft F. Life of William H. Seward. P. 231.] С другой стороны, у нас было распространено убеждение, что Великобритания только и ищет предлога, чтобы поссориться с Соединенными Штатами. Даже среди тех, кто не придерживался столь крайних взглядов, превалировал дух суровой решимости. «Не могу поверить, – писал Нортон Лоуэллу, – что английское правительство хочет войны. Если так – они получат ее со всеми последствиями».[208 - 19 декабря.] Взаимное непонимание сформировало в каждой стране убеждение, что в другой господствуют шовинисты. На самом деле существенное большинство граждан как в Англии, так и на Севере с радостью приняли мирное разрешение затруднения с «Трентом». Юг, напротив, испытал горькое разочарование.[209 - Источники: Official Records… Armies. Ser. 2. II; Massachusetts Historical Society. Proceedings. XLV; Bancroft F. Life of William H. Seward; Nicolay J., Hay J. Abraham Lincoln; Seward F. W. Memoir; Walpole S. Life of Lord John Russell; Ashley E. Life of Lord Palmerston; Dasent G. Life of John T. Delane; Martin T. Life of the Prince Consort; Newton T. W. L. Life of Lord Lyons; Atkins J. B. Life of William H. Russell; Russell W. H. My Diary…; Pierce E. L. Life of Sumner; Diary of Gideon Welles; Lossing B. J. Civil War of America; Lothrop T. K. Life of Seward; Harris T. L. The Trent Affair; Letters… J. M. Forbes; Pearson H. G. The Life of John A. Andrew; Lecky W. E. H. Democracy and Liberty; McClellan’s Own Story; Rhodes J. F. History… III; Rhodes J. F. Lectures… Я весьма обязан исследованию Чарлза Ф. Адамса о деле «Трента» (Massachusetts Historical Society. Proceedings. XLV).]

III

Назначение Саймона Кэмерона военным министром оказалось неудачным политическим решением президента. Оказавшись неспособным к ведению большой войны, он руководил своим министерством, словно это был политический механизм. У него было два компетентных подчиненных,[210 - Генерал-квартирмейстер Монтгомери Мейгс и заместитель министра Томас А. Скотт.] работавших эффективно, но Кэмерон оставил за собой (там, где прослеживается его вмешательство) непрерывный след казнокрадства. Контракты на огромные суммы неоднократно доставались его политическим сторонникам либо в качестве награды за прошлые заслуги, либо в предвкушении дальнейшего сотрудничества. Он покупал по заоблачным ценам, раздавал комиссионные, принимал некачественные товары. В начале осени президент оказался осведомлен обо всех недостатках своего министра и, несомненно, составил о нем свое мнение, изложенное в «частном документе, разговоре с президентом 2 октября 1861» и сохраненное Николаем: «Кэмерон крайне невежествен и невнимателен к текущим делам и вероятным результатам. Вреден для страны. Неспособен ни к организации дела, ни к разработке и осуществлению генеральных планов».[211 - Nicolay H. Personal Traits of Abraham Lincoln. P. 178.] «Мы катимся к краху, – писал сенатор Граймс сенатору Фессендену, – с такой скоростью, с какой только может нести нас глупость, коррупция и колесо истории».[212 - 13 ноября (Rhodes J. F. History… III. P. 574).] Подражая Фримонту, Кэмерон, стремясь отвлечь общественное внимание от своего неудачного руководства, попытался поднять волну антирабовладельческих настроений. Первого декабря в докладе президенту он сделал предложение раздать рабам оружие, зачислить их в солдаты и с этого момента считать свободными гражданами. Еще не представив этот доклад президенту, он разослал копии почтмейстерам всех крупных городов с указанием передать их прессе, как только президент огласит в конгрессе свое послание. Линкольн, узнав об этом поступке, распорядился немедленно отозвать все разосланные копии и исправить доклад в согласии с его собственной политикой в отношении рабства.[213 - «Удаленная часть была опубликована некоторыми газетами; она была воспроизведена в бюллетене Congressional Globe (12 декабря) конгрессменом от Массачусетса Элиотом» (White H. Life of Lyman Trumbull. P. 172).]

11 января 1862 года президент направил Кэмерону лаконичную записку с извещением об освобождении его от должности военного министра и назначении послом в Россию. Для такой перемены было достаточно причин. Неэффективность руководства, убежденность страны в его коррумпированности, нарушение субординации в случае с докладом – все это вместе, несомненно, подтолкнуло президента к такому решению. Военным министром был назначен Эдвин М. Стэнтон – тот самый Стэнтон, который в частной корреспонденции летом 1861 года свободно писал о «болезненной тупости Линкольна» и бессилии его администрации. Он не был политиком и не обладал скрытным характером, поэтому, несомненно, в той же степени был откровенен в разговорах с друзьями и знакомыми в Вашингтоне, где тогда жил. Если бы Линкольн взял на себя труд прислушаться к вашингтонским сплетням, он мог бы узнать о себе много нелицеприятного, но даже если до него что-то и доходило, пока он раздумывал над назначением Стэнтона, это явно не имело никакого значения на фоне его нарастающего убеждения, что в плане происхождения, предыдущей партийной карьеры и способностей этот юрист-демократ из Пенсильвании окажется человеком на своем месте. Назначение устраивало Сьюарда и Чейза, конгресс и страну, поскольку Стэнтон заслужил доверие своим строгим патриотизмом, будучи членом кабинета Бьюкенена. Он оказался настолько же превосходным выбором, как Кэмерон – неудачным. Стэнтон стал великим военным министром, вложив в свое дело неукротимый дух, непреодолимую энергию и нетерпимость к любого рода коррупции.[214 - Rhodes J. F. History… III; V. P. 179; Nicolay J., Hay J. Abraham Lincoln; Warden R. B. Life of S. P. Chase; Letters… J. M. Forbes. I; Field M. B. Memories of Many Men and of Some Women; Gorham G. C. Life and Public Services of Edwin M. Stanton. I; White H. Life of Lyman Trumbull. P. 172; Diary of Gideon Welles. I. P. 127.]

«Мне кажется, тот, кто обеспечит победу дома, – написал Адамс Сьюарду 10 января 1862 года, – будет способен избавить нас от войны с чужеземцами». Вскоре после того, как это письмо дошло до Вашингтона, его желание оказалось удовлетворено.

Форт Генри на реке Теннесси и форт Донелсон на реке Камберленд прикрывали два важных пути вторжения в юго-западную часть Конфедерации, причем расстояние между ними составляло менее двенадцати миль. Командующий эскадрой Фут и генерал Улисс С. Грант посчитали захват форта Генри вполне осуществимым и запросили Г. Халлека, командующего войсковым округом со штаб-квартирой в Сент-Луисе, разрешения произвести такую попытку. Разрешение было дано телеграммой 30 января, а через два дня почта доставила Гранту подробные инструкции. На следующий день он с Футом выдвинулся из Каира в устье Огайо на четырех бронированных и трех деревянных канонерках в сопровождении нескольких транспортов с войсками. Через четыре дня Фут обрушил на форт Генри сокрушительный огонь. Конфедераты «упорно отстреливались», но через час с четвертью «жестокого сопротивления» вынуждены были спустить флаг. Участию армии в нападении «помешали непролазная грязь на дорогах и высокий уровень воды».[215 - Official Records… Armies. Ser. 1. VII. P. 123.] «Форт Генри наш, – телеграфировал Грант Халлеку 6 февраля. – Восьмого я возьму и уничтожу форт Донелсон».[216 - Ibid. P. 124.]

Альберт Сидни Джонстон, командующий округом армии конфедератов, которого Джефферсон Дэвис считал способнейшим из генералов-южан, был обеспокоен падением форта Генри и вознамерился «защищать Нашвилл у Донелсона», направив для этого дела лучшие части своей армии.[217 - Ibid. P. 259.]

Проливные дожди сделали дороги временно непреодолимыми для артиллерии и обозов. Более того, Грант надеялся на взаимодействие с канонерками, которые задержались из-за необходимости ремонта; таким образом, он не смог выполнить данное в письме обещание. Тем не менее он отправил канонерки и часть войск по воде, а сам с основными силами покинул форт Генри и двинулся пешим маршем к Донелсону, оказавшись перед ним в полдень. Он начал осаду форта и, при постоянных перестрелках, охватил на следующий день «фланги противника».[218 - Ibid. P. 159.] 14 февраля Фут ввел в бой канонерки, надеясь на повторение успеха у форта Генри. Мужество и решимость остались прежними, но условия изменились, и фортуна от него отвернулась. Батареи конфедератов значительно превосходили мощью его артиллерию, два броненосца лишились управления и «стали беспомощно дрейфовать по течению», два других, получив серьезные повреждения, вскоре последовали за ними. Фут был ранен; флот оказался небоеспособен.[219 - Ibid. P. 166.] «Я решил, – записал Грант, – сделать максимально плотной блокаду форта, местами возвести укрепления и ждать окончания ремонта канонерок».[220 - Official Records… Armies. Ser. 1. VII. P. 159.] В эту ночь разочарование союзных войск усугубилось физическим дискомфортом. Когда они уходили из форта Генри, погода была по-весеннему теплой; многие даже не стали брать с собой одеяла и шинели; на следующий день северный ветер принес дождь со снегом, который длился двое суток, испытывая солдат, оказавшихся без палаток и опасавшихся разжигать костры из-за близости противника, на выносливость и терпение.

Повергнутые в уныние потерей форта Генри, генералы конфедератов воспрянули духом, отогнав канонерки и при этом не потеряв ни одного человека, ни одной пушки; увы, узнав о прибытии к Гранту подкреплений, они поняли, что тот вскоре сможет полностью блокировать форт. Для спасения гарнизона им нужно было срочно разорвать кольцо осады и вновь открыть путь к Нашвиллу. Они решили провести атаку на следующее утро.

Подкрепление увеличило численность армии Гранта до 27 000 человек. Справа располагалась дивизия Макклернанда, закрывавшая дорогу на Нашвилл; центр занимал Лью Уоллес, левый фланг – Ч. Ф. Смит.

За пределами земляных укреплений форта располагалась извилистая линия траншей протяженностью около двух миль, в некоторых местах укрепленная засеками. Траншеи были заняты войсками конфедератов, численность которых достигала 21 000 человек. В пять часов утра 15 февраля они атаковали Макклернанда, который после упорного сопротивления превосходящим силам противника был вынужден в некотором беспорядке отойти. Отступавшие, находясь на вершине холма за линией фронта Уоллеса, представляли собой «безошибочный признак катастрофы… Один офицер галопом скакал по дороге, выкрикивая: “Нас разорвали на куски”».[221 - Ibid. P. 237.] Конфедераты овладели дорогой на Нашвилл, но оказались слишком утомлены тяжелым сражением, чтобы немедленно начать организованный вывод войск из форта по дороге, покрытой снегом и льдом. К тому же не все солдаты были обеспечены провизией, не были приняты и меры безопасности, которые обычно обязательны при отступлении перед лицом врага.

Ранним утром того дня Фут пригласил Гранта на флагманский корабль для совета, поскольку сам был в слишком тяжелом состоянии, чтобы покинуть борт. Генерал, командующий армией северян, принял приглашение, в результате чего в момент наступления конфедератов его не оказалось на поле боя. Сойдя на берег после беседы с Футом, он встретил капитана своего штаба «белым от страха… за судьбу федеральных войск».[222 - Grant U. S. Personal Memoirs. I. P. 306.] Ему пришлось четыре или пять миль промчаться с максимальной скоростью по обледеневшим дорогам.

Этот момент оказался решающим в биографии Гранта. Война дала ему возможность восстановить прерванную карьеру; если бы он потерпел неудачу в этот важнейший час, другого шанса, возможно, и не представилось бы, а его столь некстати случившееся отсутствие утром на поле сражения наверняка было бы истолковано неверно.

Известно, что бывают моменты, когда неудачное начало создает впечатление, что все идет наперекосяк; когда все растеряны, никто не может сообразить, как поправить дело; когда обычные люди впадают в панику и не знают, на что решиться. И в этот момент появляется командир, вникает в ситуацию, подбадривает подчиненных, отдает ряд распоряжений – и трудности рассеиваются, за неудачей следует успех. Именно такая ситуация сложилась на поле боя у Донелсона. Грант прибыл; из хаоса возник порядок, из отчаяния – решимость. Когда он услышал, что правый фланг потерпел неудачу, его лицо слегка покраснело, он смял в руке какие-то бумаги. Но, приветствуя Макклернанда и Уоллеса, он произнес обычным спокойным голосом: «Джентльмены, позицию справа необходимо вернуть». Затем галопом отправился на левый фланг, по дороге остановился, чтобы послать депешу Футу и попросить у него подмоги.[223 - Вот текст его сообщения: «Если все канонерки, какие способны, немедленно появятся перед лицом врага, это может обеспечить победу. В ином случае все может оказаться потеряно. В мое отсутствие произошло жестокое столкновение, которое деморализовало часть моих войск, но, думаю, и противника тоже. Если канонерки не появятся, это укрепит уверенность противника и еще больше деморализует наши войска. Чтобы не потерять лица, я должен отдать приказ к атаке. Я не жду, что канонерки примут участие в действиях, им надо только показаться и сделать несколько выстрелов с дальней дистанции» (Official Records… Armies. Ser. 1. VII. P. 618).] По пути он услышал, как солдаты передают друг другу, что противник выходит «с ранцами и заплечными мешками, полными провизии». Ему стало ясно, что утренняя вылазка конфедератов – не что иное, как попытка покинуть форт, и он сказал штабному офицеру, который ехал с ним рядом: «Некоторые наши люди сильно деморализованы, но противник должен быть в худшем состоянии, поскольку попытался пробить себе путь силой, но не смог; тот, кто сейчас атакует первым, выйдет победителем. Сообщайте всем, кого повстречаем на пути: “Набивайте патронташи и выдвигайтесь вперед. Противник пытается сбежать. Мы не должны ему этого позволить”».[224 - Grant U. S. Personal Memoirs. I. P. 307.] Где бы ни появлялся Грант, он всюду укреплял веру в успех. Он прискакал в штаб Смита и приказал ему начинать наступление, заверив, что перед ним – тонкая линия обороны, которую легко преодолеть. Сквозь засеки, которые казались такими плотными, что и кролик не проскочит, Смит повел в атаку своих людей с необычайной энергией и смелостью, «занял передовые траншеи противника и закрепился в них, обеспечив себе надежную позицию».[225 - Official Records… Armies. Ser. 1. VII. P. 163.] Отдав приказ Смиту, Грант дал команду переходить в наступление и Макклернанду с Уоллесом; энергичной атакой они отбили свои утренние позиции, восстановив контроль над дорогой в Нашвилл. У конфедератов не осталось иных способов покинуть форт Донелсон, кроме как по реке или по дороге, затопленной паводком. Гран распорядился на следующее утро возобновить натиск. Вряд ли у него были сомнения в успехе.

В самом форте возобладавшая общая растерянность привела генералов Конфедерации к одинаковым решениям. Два высших начальника передали командование Бакнеру.[226 - См.: Rhodes J. F. History… III. P. 592.] Один из них сбежал с небольшой частью своих бойцов на двух маленьких паровых катерах, которые только что доставили подкрепление; другой переправился через реку в ялике. Кавалерия двинулась в отступление по затопленной дороге; «вода доходила почти до седла».[227 - Official Records… Armies. Ser. 1. VII. P. 161.]

Рано утром 16 февраля Гранту передали послание от Бакнера, предлагавшего сдачу и перемирие до полудня. На это последовал знаменитый ответ: «Ваше предложение о перемирии и назначении посредников для обсуждения условий сдачи получено. Не может быть принято никаких условий, – писал он, – кроме безоговорочной и немедленной капитуляции. Я намерен безотлагательно атаковать ваши укрепления».[228 - Ibid. P. 295.] Бакнер был вынужден принять, как он выразился, «неблагородные и нерыцарские условия». Грант в своем отправленном в тот же день донесении Халлеку, сообщил, что «взял в плен от 12 000 до 15 000 человек, захватил 20 000 комплектов стрелкового оружия, 48 единиц артиллерии, 17 тяжелых пушек, от 2000 до 4000 лошадей и большие запасы провианта».[229 - Ibid. P. 625.]

«Исходя из психологических и стратегических результатов, – писал Роупс, – захват форта Донелсон стал одним из поворотных пунктов в войне».[230 - Ropes J. C. The Story… II. P. 34.] Он привел к эвакуации Нашвилла и способствовал распространению власти северян почти на двести миль вперед, прежде чем противник смог восстановиться или перегруппировать силы. Он положил конец всем сомнениям, если они еще оставались, в вопросе о позиции Кентукки в гражданском конфликте и лишил конфедератов значительной части Теннесси – благодатной для пополнения армии и припасов области. «Народ запуган, часть войск потеряла уверенность, – написал Альберт Сидни Джонстон президенту Дэвису. – Удар был сокрушительным, почти не дающим возможности оправиться».[231 - 18 марта (Official Records… Armies. Ser. 1. VII. P. 259).] Когда губернатор Теннесси объявил, что войска вынуждены покинуть Нашвилл и назначил местом нахождения своей администрации Мемфис, народ охватила паника, за которой последовали волнения, беспорядки и грабежи.[232 - Доклады и сообщения Форреста, Флойда и еще одного свидетеля см.: Official Records… Armies. Ser. 1. VII. P. 73, 193, 427–432.]

Север вполне оценил значение победы. «Похоже, у мятежников выбита опора из-под ног», – написал Чейз. «Почти у всех ощущение, что мятеж поражен в голову», – сказал Оливер Уэнделл Холмс. В Англии взятие форта Донелсон расценили как победу большой важности, которая существенно помогла делу Севера.[233 - Rhodes J. F. History… III. P. 598.]

Победа была достигнута благодаря Гранту. Чем внимательнее изучаешь эту кампанию, тем больше убеждаешься, что появился великий генерал, в котором так нуждался Север. Живость проникновения в замыслы противника и предвидение его намерений; быстрота разработки планов и реализации его компонентов; способность скрыть свое разочарование и тревогу при катастрофе своего правого фланга и суровая решимость извлечь из этого преимущество – во всем этом мы должны видеть признаки полководческого гения. Действительно, когда он отдавал приказ атаковать противника, он не мог быть уверен в полном успехе и хотел бы получить помощь от канонерок.[234 - В сражении 15 февраля канонерки участия не принимали.] Возможно, как предположил Роупс, он делал лишь очевидное,[235 - Ropes J. C. The Story… II. P. 36.] но много ли генералов армии Союза в то время могли поступить так, как он, и превратить поражение в полную победу? После того как Смит захватил траншеи и позиция на правом фланге была восстановлена, Грант мог ожидать разложения рядов противника, но депеша Бакнера покончила со всеми сомнениями. В своем ответе, который впредь позволил расшифровывать инициалы его имени как Unconditional Surrender Grant – «Грант Безоговорочная Капитуляция», он продемонстрировал, что в момент успеха он способен забрать все. Такое отношение – признак властного характера. Через пять дней после победы он написал своему близкому другу Э. Б. Уошберну: «Наши волонтеры выиграли сражение, которое можно сравнить со многими сражениями в Европе, ведшимися регулярными армиями. Я чрезвычайно благодарен тебе за то, что ты помог мне занять положение, в котором я имел честь командовать такой армией в такое время. Надеюсь, не разочаровал и не разочарую тебя в дальнейшем».[236 - Washburne E. B. Grant’s Letters to a Friend. P. 4.]

Халлек и Макклеллан[237 - Макклеллан все еще командовал всеми армиями Соединенных Штатов.] тоже имели слишком хорошее военное образование, чтобы не понять, что Донелсон стал знаковой победой и их отношение к Гранту окрашено профессиональной ревностью. «Генерал Грант оставил командование без разрешения и отправился в Нашвилл, – телеграфировал Халлек Макклеллану. – Я не могу получить от него ни ответов, ни докладов, ни какой-либо информации. Довольный своей победой, он сидит и наслаждается ею, совершенно не думая о будущем. Меня чрезвычайно утомило его небрежение и неэффективность». «Без колебаний арестуйте Гранта, если этого требуют интересы службы, – ответил Макклеллан, – назначьте командующим Ч. Ф. Смита». На следующий день Халлек телеграфировал: «До меня дошел слух, что после взятия форта Донелсон генерал Грант вернулся к своим прежним дурным привычкам – к пьянству… В данный момент арестовывать его не считаю уместным, но командующим экспедицией вверх по Теннесси назначил генерала Смита».[238 - 3, 4 марта (Official Records… Armies. Ser. 1. VII. P. 679–682).] Эта переписка – проявление жестокой несправедливости по отношению к Гранту. После победы он вел себя похвально, благоразумно и дисциплинированно.