Сильнее денег

– Это уж моя забота. Ты сделаешь то, что я тебе велю, а иначе отправишься в тюрьму. Давай решай, да побыстрее!

– Ты можешь оставить меня в покое? Я же говорю, что ничего не заработаю пением.

– Ты поедешь со мной или предпочитаешь отправиться в тюрьму?

Римма молча смотрела на меня. В ее глазах я видел ненависть, но это меня не беспокоило. Она была в моих руках и могла ненавидеть сколько угодно. Так или иначе, но ей придется вернуть деньги.

– Хорошо, я еду с тобой, – пожав плечами, сказала она наконец.

Сборы не заняли у Риммы много времени. Мне пришлось расстаться с четырьмя ее же долларами, чтобы уплатить за квартиру, потом я привез ее в свой пансион.

Римма поселилась в той же комнате, что и прежде. Пока она раскладывала вещи, я написал договор, составленный в громких, но юридически совершенно несостоятельных выражениях. Я именовался антрепренером и получал право на десять процентов от всех заработков девушки. С этим документом я отправился к Римме.

– Распишись вот здесь, – потребовал я, показывая на бумагу.

– И не подумаю, – мрачно ответила Римма.

– Тогда отправляемся в участок.

В глазах Риммы снова вспыхнула ненависть. Помедлив, она нехотя поставила свою подпись.

– Так-то лучше, – сказал я, пряча документ в карман. – Сегодня вечером мы пойдем в «Голубую розу». Ты будешь петь, как еще не пела никогда, получишь ангажемент на семьдесят пять долларов в неделю. Из этих денег я возьму десять процентов плюс свои тридцать долларов. В дальнейшем, крошка, тебе сначала придется отработать все то, что я потрачу на тебя, а уж потом ты будешь зарабатывать и на себя.

– А я говорю, что не смогу зарабатывать пением, вот увидишь.

– А я спрашиваю: почему? С таким голосом будешь грести деньги лопатой.

Римма закурила и жадно втянула дым. Я заметил, что она как-то сразу раскисла и обмякла, словно у нее вынули позвоночник.

– Хорошо. Я сделаю по-твоему.

– А что ты наденешь?

С явным усилием она поднялась со стула и открыла гардероб. У нее оказалось только одно платье, да и то не из блестящих. Впрочем, я знал, что в «Голубой розе» предпочитают не слишком яркое освещение; платье сойдет, тем более что другого не было.

– Мне бы поесть, – сказала Римма, вновь тяжело опускаясь на стул. – Весь день я ничего не ела.

– У тебя одно на уме. Поешь, когда получишь работу. Что ты сделала с деньгами, которые украла у меня?

Римма молча смотрела на меня некоторое время.

– Прожила. На что-то же я должна была жить!

– Разве ты нигде не работаешь?

– Иногда.

– Как ты умудрилась связаться с тем наркоманом, Уилбором?

Этот вопрос не давал мне покоя с тех пор, как мы познакомились.

– У него были деньги. И он не был таким скупердяем, как ты.

Я сел на кровать.

– Где же он их брал?

– Понятия не имею, я не спрашивала. Одно время он даже ездил на «паккарде». И до сих пор ездил бы, если бы не проблемы с полицией.

– Ты сбежала от своего дружка, когда у него начались проблемы?

Она запустила руку под блузку и поправила лямку бюстгальтера.

– Что тут такого? Копы висели у него на хвосте. Ко мне это не имело никакого отношения, и я ушла.

– Это было в Нью-Йорке?

– Да.

– А здесь ты на что жила?

Римма отвела глаза.

– У меня были кое-какие деньги… Тебе какое дело?

– Бьюсь об заклад, ты обчистила его так же, как меня.

– Как скажешь, – произнесла она равнодушно. – Думай что хочешь.

– Что ты намерена спеть сегодня? Пожалуй, «Тело и душа» лучше всего подойдет для начала. А на бис?

– Ты уверен, что мне придется петь на бис? – спросила Римма с кислым выражением.

Я с трудом удерживал себя, чтобы не ударить ее.

– Мы исполним старые мелодии. Ты знаешь «Не могу забыть того парня»?

– Знаю.

«Ну и чудесно. Все обалдеют, когда услышат эту песню в исполнении певицы с голосом, похожим на серебряный колокольчик».

– Ну и чудесно! – повторил я вслух и взглянул на часы. Было около четверти восьмого. – Я скоро вернусь, а ты переодевайся. Встретимся через час.

Я подошел к двери и вынул ключ.

– Вот что, крошка. Чтобы тебя не соблазняла мысль о бегстве, я тебя закрою.

– Я и так никуда не убегу.