– Послушайте. У меня хватает ума сообразить, где мой класс, а где повыше. Давайте сыграем по двадцать пять, чтобы я мог быстро отыграться, и пойдем наконец выпьем.
– Это для меня многовато.
– Да бросьте! Вы ведь уже мои деньги ставите, разве нет?
– Ну ладно, хорошо. Давайте по двадцать пять.
И вот тогда-то я заиграл по-настоящему. Клал такие шары, что позавидовал бы любой чемпион. Я играл от трех бортов, боковики у меня выходили классные: мячи прямо летали вокруг стола, а еще я заказал перескок – и сделал!
Мой соперник бил так, что слепому впору. Мазал, посылал в лузу биток, путал лузы и даже ни разу не заказал дуплета. А когда мы закончили, у него остались и мои двести пятьдесят монет, и часы за три доллара, которые я купил, чтобы знать, когда поджидать Кору на рынке. Я игрок хороший, это точно. Но бывают и получше.
* * *
– Эй, Фрэнк!
Это был грек; я только вышел из бильярдной, а он уже спешил ко мне через улицу.
– Ну, Фрэнк, мошенник эдакий, куда ж ты удрал? И как раз, когда я зашиб голову и мне нужна помощь!
Мы обменялись рукопожатием. У Ника все еще была забинтована голова и взгляд слегка блуждал, но глядел он франтом: новый костюм, фиолетовый галстук, черная шляпа набекрень, коричневые туфли, на животе – золотая цепочка от часов, в руке – большая сигара.
– А, Ник, старина, как здоровье?
– Я – отлично, прямо как новенький, а вот ты почему удрал? Я на тебя здорово разозлился, мошенник ты эдакий!
– Ты же меня знаешь, Ник. Я чуть поживу на одном месте – и опять бродить.
– Ну ты и нашел время бродить! А чем теперь занят? Ладно, брось, ничем ты не занят, мошенник эдакий, знаю я тебя! Пошли со мной; пока покупаю мясо, все тебе и расскажу.
– Ты один?
– Вот скажешь тоже, а кто же будет управляться в мотеле, если ты удрал? Конечно, я тут один. Мы с Корой только по одному теперь и ездим: один поехал, другому приходится работать.
– Ну что ж, пошли.
Примерно час Ник закупал мясо и непрерывно рассказывал: как у него треснул череп, и врачи сроду не видали такой трещины, и как туго ему пришлось с помощниками, которых после меня было двое, и одного он уволил на следующий же день, а другой сам свалил через три дня, прихватив все денежки из кассы, и он все бы отдал, только бы я вернулся.
– Знаешь, Фрэнк? Мы завтра едем в Санта-Барбару – я и Кора. Черт, нам ведь нужно изредка выбираться, а? Хотим посмотреть там фиесту[3 - Фие?ста – традиционный народный праздник, проводимый в странах Латинской Америки и Испании.], а ты – поехали с нами! Как тебе? Поедем вместе, потолкуем насчет того, чтобы тебе вернуться ко мне работать. Хочешь на фиесту в Санта-Барбару?
– Я слыхал, там неплохо.
– Девушки, музыка, танцы прямо на улицах – шикарно. Поехали, Фрэнк, а?
– Даже не знаю…
– Кора осерчает, если узнает, что я тебя встретил и не привез. Она хоть перед тобой и задается, но знает, что парень ты хороший. Поехали все втроем. Здорово повеселимся.
– О’кей. Раз уж она не против – договорились.
* * *
В закусочной сидело человек десять, а Кора была в кухне, спешно мыла тарелки, чтобы хватило для всех заказов.
– Эй, Кора! Гляди, кого я привел!
– Надо же! И откуда он взялся?
– Увидал его сегодня в Глендейле. Он едет с нами в Санта-Барбару.
– Привет, Кора! Как вы?
– Давненько вас тут не было.
Кора вытерла руку и протянула мне, и я пожал; ладонь у нее все же была скользкая. Она понесла заказы, а мы с Ником сели. Обычно он помогал ей управляться в зале, однако теперь ему не терпелось что-то мне показать.
Это оказался большой альбом, на первую страницу которого Ник поместил свой сертификат гражданства, потом свидетельство о браке, потом лицензию на ведение бизнеса в Лос-Анжелесе. Еще было его фото в греческой военной форме, фотография его и Коры в день свадьбы и целая куча газетных вырезок, посвященных несчастному случаю. Притом писали там не столько про Ника, сколько про кошку; впрочем, говорилось, что его привезли в больницу в Глендейле и что он поправится. Только в местной греческой газете про Ника написали больше, чем про кошку, и поместили его фото – той поры, когда он работал официантом.
Еще в альбоме были рентгеновские снимки. Где-то полдюжины, потому что их делали каждый день – проверяли, как идет выздоровление. Ник вырезал страницы в виде рамок, вложил снимки и заклеил, так что можно было смотреть их на свет. За снимками шли погашенные счета из больницы и аптеки. Этот удар по черепушке – хотите верьте, хотите нет, – обошелся ему ровным счетом в триста двадцать два доллара.
– Здорово, а?
– Шикарно. Все так нарядненько.
– Я, правда, тут еще не доделал. Раскрашу в красный, синий и белый. Гляди.
Ник показал мне разрисованные всякой разноцветной ерундой странички. Там были завитушки, раскрашенные красным, белым и синим. Над сертификатом гражданства он изобразил два американских флага и орла, над своей воинской фотографией – скрещенные греческие флаги и еще одного орла, а над брачным свидетельством – двух голубков на ветке. Что нарисовать на других страницах, он еще не придумал. Я посоветовал изобразить над газетными вырезками кошку, и чтоб от хвоста у ней летели красные, белые и синие искры. Ему это понравилось. Однако мою идею насчет индюка на странице с лицензией, держащего плакатик «Сегодня – распродажа», Ник не оценил, ну а объяснять ему не стоило.
Я наконец-то понял, почему он так разоделся и важничает, не подает сам еду, как раньше. Он получил травму черепа – а такая штука есть далеко не у каждого олуха. Он – как итальянец, когда тот откроет аптеку. Стоит макароннику заиметь бумажку с надписью «фармацевт» и красной печатью, он тут же напяливает серый костюм и жилетку с черным кантом и ходит весь такой важный. Недосуг ему и пилюли-то готовить, не говоря уж о фруктовой воде. Вот и этот грек потому же расфуфырился. В его жизни случилось важное событие!
* * *
Только перед ужином я застал Кору одну. Ник пошел умываться, а мы были в кухне.
– Ты обо мне думала, Кора?
– Конечно. Не могла же я сразу тебя забыть.
– Я много о тебе думал. Как ты тут?
– Я? Отлично.
– Я несколько раз звонил, но трубку брал он, и я побоялся с ним говорить. Я тут немного подзаработал.
– Надо же! Я рада, что у тебя налаживается.
– Заработал, а потом потерял. Думал, мы сможем начать бизнес…
– Кто бы знал, куда деваются деньги.