Почтальон всегда звонит дважды (сборник)

Мы с греком исполнили и «Улыбнись, улыбнись», и «Мама, милая», и «Ручей у старой мельницы» и скоро подъехали к указателю на пляж Малибу. Кора свернула туда.

По-хорошему ей нужно было ехать прямо. К пляжу вели две дороги. Одна подальше от океана – по ней-то мы и ехали вначале, – другая, вдоль побережья, была от нас по левую руку. У Вентуры эти дороги сходятся и ведут вдоль берега к Санта-Барбаре, Сан-Франциско и дальше. По нашему плану, Кора ни разу не видевшая Малибу, где живут всякие кинозвезды, захотела проехать вдоль побережья, посмотреть, а оттуда уже направиться в Санта-Барбару. На самом деле это затевалось потому, что там была самая скверная дорога во всей округе, и аварией на ней никого не удивишь, даже копов. Стояла ночь, машин почти не попадалось, вокруг ни домов, ни другого жилья, что отлично подходило нашим целям.

Ник ничего не замечал. Мы проехали небольшой летний поселок на озере Малибу; там в клубе вовсю танцевал народ, а по озеру катались на лодках парочки. Я их громко приветствовал. Ник подхватил. Мне до них дела не было, просто хотелось лишний раз на пути засветиться, на случай, если станут проверять.

Начался первый подъем, длиной мили где-то три. Я заранее научил Кору, как вести машину. Почти все время мы ехали на второй передаче. Отчасти из-за того, что каждые пятьдесят футов дорога круто изгибалась, и ей все равно пришлось бы переключаться. А отчасти для того, чтобы мотор нагрелся. Мы хотели все предусмотреть, ведь вопросов будет немало.

Потом Ник увидел, что за окном темнота, и ни черта нет, кроме гор, – ни домов, ни огней, ни заправок, вообще ничего, – сразу очухался и начал возмущаться.

– А ну, давай, давай! Поворачивай! Черт, мы заблудились!

– Ничего не заблудились! Я знаю, куда еду. Это дорога на пляж Малибу. Ты забыл? Я говорила, что хочу заехать.

– Едь потише!

– Я и так тихо еду.

– Едь совсем тихо! А то еще убьемся.

Мы одолели подъем и начали спускаться. Кора заглушила мотор. При выключенном вентиляторе он и так быстро греется. В конце спуска снова его завела. Я посмотрел на указатель температуры – почти зашкаливал. Пока машина шла в гору, температура поднялась еще.

– Так точно, сэр!

Это был наш условный сигнал. Услышав такую фразу, никто не заподозрит неладное. Кора съехала с дороги. Рядом лежал глубоченный овраг – такой, что и дна не видно. Футов пятьсот, наверное.

– Пусть мотор немного остынет.

Ник воскликнул:

– Ого, Фрэнк! Гляди-ка на градусник!

– С-скоко там?

– Ого! Того и гляди закипит!

– Пуссь его кипит!

Я поднял гаечный ключ, который приготовил заранее. Но как раз в это время вдали показались огни. Пришлось ждать, пока машина проедет.

– Давай, Ник, споем!

Ник осмотрел пустынную местность. Настроения петь у него, видно, не было. Он открыл дверь и вылез. Мы сидели и слушали, как его рвет. И как раз в это время проехала та машина. Я посмотрел на номер, чтобы он отпечатался в мозгу. И расхохотался. Кора обернулась ко мне.

– Отлично! Пусть запомнят картину: когда они проезжали – оба парня были живехоньки.

– А ты номер запомнил?

– Два-эр, пятьдесят восемь, ноль один.

– Два-эр, пятьдесят восемь, ноль один. Два-эр, пятьдесят восемь, ноль один. Все. Я теперь не забуду.

– Хорошо.

Появился Ник. Ему как будто стало лучше.

– Слыхали?

– Что?

– Когда вы смеялись… Эхо. Тут шикарное эхо.

Ник выпустил высокую трель. Он не пел, а просто взял высокую ноту, как на пластинках Карузо. Потом оборвал ее и стал прислушиваться. И правда, скоро она вернулась и оборвалась.

– Похоже?

– В точности как ты, приятель.

– Ей-ей! Здорово!

Он постоял минут пять, испуская трели и прислушиваясь. Раньше-то Ник не знал, как звучит его голос. Он радовался, словно обезьяна, впервые увидавшая себя в зеркале.

Кора смотрела на меня. Настало время действовать. Я изобразил пьяное негодование:

– Как-кого черта? Нам што, делать нечего, как слушать всю ночь твои вопли? Давай залазь. Поехали.

– Пора ехать, Ник.

– О’кей, о’кей.

Он залез в машину, но тут же высунулся в окно и испустил еще одну трель.

Я расставил ноги, и, пока он не выпрямился, ударил гаечным ключом. Голова треснула, я почувствовал, как пробил ее. Он обмяк и свалился на сиденье, согнувшись, – так кошка сворачивается клубочком.

Пока Ник перестал дышать, прошла, казалось, целая вечность. Кора издала странный всхлип, перешедший в стон. Потому что в этот миг эхо вернуло его голос. Оно взяло такую же высокую ноту, и так же вибрировало, и так же оборвалось.

Глава 8

Мы не разговаривали. Что делать – Кора знала. Она перелезла на заднее сиденье, а я – на переднее. Я посветил фонариком на гаечный ключ. На нем было немного крови. Я откупорил бутылку вина и стал лить на ключ, пока не смыл кровь. И облил вином Ника. Потом обтер о его сухой рукав ключ и отдал Коре. Она положила его под сиденье. Тогда я намочил вином и рукав, стукнул бутылку об дверь и бросил рядом с Ником. Завел машину. Немного проехав, включил вторую передачу. Сбросить машину здесь я не мог. Нам предстояло спуститься следом, а если здесь так глубоко, можно и покалечиться. Я медленно ехал на второй до места, где овраг поднимался и был уже не глубже пятидесяти футов. Я съехал к обрыву, поставил ногу на тормоз и взялся за ручник. Как только переднее правое колесо повисло в воздухе, я затормозил. Машина встала. Этого я и добивался. Зажигание по плану выключать не следовало, однако мотор должен был заглохнуть – пока мы делаем то, что нужно.

Мы вылезли. Шагнули сразу на асфальт, чтобы не оставлять следов. Кора протянула мне камень и обрезок доски. Я положил камень под задний мост. Камень как раз подошел, ведь я заранее выбрал какой нужно. На камень я положил доску и попробовал накренить машину. Она качнулась, но осталась на месте. Я приналег еще. Машина качнулась чуть сильней. Я вспотел. Торчим здесь у машины с трупом, – а если мы не сможем ее перевернуть?

Я опять налег; теперь ко мне присоединилась Кора. Мы поднатужились. Еще раз поднатужились. И вдруг машина перевернулась и полетела, вращаясь, в овраг с таким грохотом, что слышно было, наверное, за милю.

Фары светились, но машина не взорвалась. Это был опасный момент. Взорвись она – зажигание-то работало, – и как тогда объяснить, почему мы тоже не сгорели?

Я толкнул камень и скатил его в овраг. Взял доску, вернулся к дороге и просто бросил ее, прямо там: по всей дороге валялись такие деревяшки, упавшие с грузовиков, – вот и еще одна. Я ее заранее подержал на проезжей части, и она вся была в следах от шин.

Я вернулся, взял Кору на руки и стал спускаться. Это я проделал из-за следов. Мои-то следы значения не имели. Скоро здесь будет полно отпечатков мужских ботинок, идущих вниз. А следы от острых каблучков должны идти только в одном направлении – на случай, если захотят проверить.