Король крыс

– Вы ведь не принимали участия в Битве за Британию? – Кинг был удивлен.

– Нет. Я получил свои крылышки в сороковом. Как раз вовремя.

– Сколько лет вам было?

– Девятнадцать.

– Хм, глядя на вас, я уж было решил, что вам по крайней мере тридцать восемь, а не двадцать четыре!

– Да ладно, братец! – рассмеялся Марлоу. – Сколько вам лет?

– Двадцать пять. Сукин сын, – сказал Кинг. – Лучшие годы жизни, а я заперт в этой вонючей тюрьме.

– Непохоже, что вы заперты. И мне кажется, что вам совсем неплохо.

– Как ни считай, а мы все-таки под замком. Как долго это еще продлится?

– Мы заставили немцев отступать. Это представление скоро закончится.

– Вы верите в это?

Питер Марлоу пожал плечами. «Осторожно, – сказал он себе, – ты никогда не был достаточно осторожен».

– Да, я так думаю. По слухам никогда нельзя судить.

– А наша война? Как насчет нас?

Поскольку вопрос был задан другом, Марлоу говорил не опасаясь.

– Думаю, наша война будет длиться вечность. Ну, япошек мы, конечно, разобьем, в этом я сейчас уверен. Но что касается нас, здесь? Не думаю, что мы выберемся.

– Почему?

– Ну, я не считаю, что японцы когда-нибудь сдадутся. Это означает, что нам придется высаживаться на их острова. А когда это случится, мне кажется, они нас всех здесь уберут. Если болезни не прикончат нас к тому времени.

– За каким чертом им это надо?

– Чтобы сэкономить время. Думаю, по мере того как сети станут сходиться вокруг Японии, япошки начнут втягивать свои щупальца. Зачем тратить время на несколько тысяч пленных? Япошки совершенно по-иному, чем мы, относятся к жизни. А мысль о том, что наши войска находятся на их территории, сведет их с ума. – Голос Питера звучал невыразительно и спокойно. – Думаю, наша песенка спета. Надеюсь, конечно, что ошибаюсь. Но думаю, именно так и будет.

– Ну и обнадежил, сукин сын, – кисло пробормотал Кинг и, когда Марлоу рассмеялся, сказал: – Над чем, черт побери, вы смеетесь? Кажется, вы всегда смеетесь не там, где надо.

– Простите, плохая привычка.

– Давайте посидим на улице. Мухи замучили. Эй, Макс! – позвал Кинг. – Не хочешь ли прибраться?

Появился Макс и занялся уборкой, а Кинг и Марлоу легко вылезли в окно. Непосредственно под окном Кинга стояли столик и скамейка под навесом из брезента. Кинг сел на скамейку. Марлоу уселся на корточки по туземному обычаю.

– Никогда не мог так сесть, – заметил Кинг.

– Очень удобно. Я привык на Яве.

– Как это вы научились так хорошо говорить по-малайски?

– Некоторое время я жил в деревне.

– Когда?

– В сорок втором году. После прекращения огня.

Кинг терпеливо ждал продолжения, но больше ничего сказано не было. Он подождал еще, потом спросил:

– Как получилось, что вы жили на Яве в деревне после прекращения огня в сорок втором году, если к тому времени все были в лагере для военнопленных?

Марлоу от души рассмеялся:

– Извините. Не о чем особенно рассказывать. Мне пришлась не по вкусу мысль о лагере. На самом деле, когда война закончилась, я заблудился в джунглях и случайно набрел на эту деревню. Меня пожалели. Я прожил там месяцев шесть.

– И как там было?

– Прекрасно. Туземцы очень добры. Я был одним из них. Одевался, как яванец, покрасил кожу в темный цвет – вы понимаете, глупость, конечно, потому что мой рост и глаза выдали бы меня, – работал на рисовых полях.

– Вы там были в одиночестве?

Помолчав, Марлоу сказал:

– Я был там единственным европейцем, если вы это имеете в виду.

Он окинул взглядом лагерь: тусклое солнце пробивалось сквозь пыль и ветер, подхватывающий и крутивший вихри этой пыли. Эти вихри напомнили ему о ней.

Он посмотрел на восток, на неспокойное небо. И она была частью неба. Поднялся небольшой ветер и покачал верхушками кокосовых пальм. И она была частью ветра, пальм и облаков над ними.

Питер Марлоу отогнал эти мысли и стал следить, как за проволокой бредет корейский солдат, обливаясь потом в остывающем пекле. Форма часового была потрепанной и грязной, а фуражка такой же помятой, как и его лицо; винтовка косо висела за спиной. Он был настолько некрасив, насколько прекрасна была она.

Марлоу еще раз посмотрел наверх, оглядывая небесную даль. Только тогда он чувствовал себя свободным – свободным от замкнутого пространства, наполненного мужчинами, мужскими запахами, мужской грязью и мужскими разговорами. «Без женщин, – беспомощно думал Марлоу, – мужчины становятся лишь безжалостной пародией на человека».

И сердце его обливалось кровью в этом солнечном пекле.

– Эй, Питер! – Кинг смотрел на склон холма, рот его был широко раскрыт от изумления.

Марлоу посмотрел в направлении взгляда Кинга, и его передернуло, когда он заметил приближающегося Шона.

– Боже! – Он хотел прошмыгнуть в окно и скрыться, но понял, что это вызовет еще больше подозрений. Поэтому он мрачно ждал, едва дыша. Ему показалось, что у него есть хороший шанс остаться незамеченным, потому что Шон был глубоко поглощен разговором с командиром эскадрильи Родриком и лейтенантом Фрэнком Пэрришем. Они склонили головы и что-то серьезно обсуждали.

Потом Шон посмотрел мимо Фрэнка в сторону и, увидев Марлоу, остановился.

Родрик и Фрэнк тоже остановились. Они все встревожились, но ничем эту тревогу не выдали.

– Привет, Питер! – крикнул Родрик. Он был высоким аккуратным человеком с тонкими чертами лица, настолько же высоким и опрятным, насколько Фрэнк был высоким и неряшливым.