Гнев Тиамат

– Мы скоро собираемся применить катализатор. Я хочу его проверить, – сказала Элви в пространство между ними. Хоть ей и присвоили военный чин, она до сих пор не всегда могла разобраться в порядке званий в данном конкретном помещении. Для лаконцев после промывания мозгов в лагере для новобранцев и долгой практики это разумелось само собой.

– Конечно, майор, – отозвалась стоявшая слева. Она выглядела слишком молодой, чтобы превосходить Элви рангом, но с лаконцами такое бывало нередко. Многие выглядели слишком молодыми для своих званий. – Вам нужно сопровождение?

– Нет, – ответила Элви. Нет. Я всегда делаю это сама.

Молодая десантница что-то повернула у себя на запястье, и дверь скользнула в сторону.

– Дайте знать, когда захотите выйти.

Катализатор находился в кубической комнате со стороной четыре метра. В ней не было кровати, раковины, туалета. Только жесткий металл и зарешеченный сток. Раз в день все здесь заливали сольвентами, а отсосанную обратно жидкость сжигали. Лаконцы, имея дело с протомолекулой, маниакально соблюдали карантин.

Узел, он, катализатор был когда-то женщиной немного моложе шестидесяти лет. Официальные отчеты, к которым имела допуск Элви, не говорили, как ее звали и почему ее выбрали для заражения протомолекулой. Но Элви успела провести среди военных достаточно времени, чтобы проведать о боксе. Туда для преднамеренного заражения посылали преступников, обеспечивая империю неограниченным запасом протомолекулы для работы.

Стараниями Кортасара или из-за случайного сочетания генов эта женщина получилась всего лишь носителем. У нее появились первые признаки заражения – изменения кожи и скелета, – но за месяцы, прошедшие с ее доставки на борт «Сокола», они нисколько не прогрессировали. Она так и не вошла в стадию «блюющих зомби», когда зараженный выблевывал материю, распространяя инфекцию.

Элви знала, что находиться в одной комнате с носителем совершенно безопасно, и все равно, входя сюда, каждый раз вздрагивала. Инфицированная женщина смотрела на нее пустыми глазами и беззвучно шевелила губами. Пахла она в основном растворителями, в которых купалась каждый день, но сквозь их запах пробивался другой. Вонь гниющей плоти, как в морге.

Приносить в жертву животных считалось нормой. Крыс, голубей, свиней. Собак. Шимпанзе. Биология справилась с когнитивным диссонансом: доказать, что человек – такое же животное, как все, и в то же время утверждать его моральное отличие. Убить шимпанзе во имя науки в порядке вещей. Убивать человека нельзя. Кроме, как видно, тех случаев, когда очень нужно. Может, катализатор сам согласился. Может, выбор предлагался между этим или другой, более мерзкой смертью. Если такое бывает.

– Прости, – сказала Элви, как говорила каждый раз, входя в эту камеру. – Мне так жаль. Я не знала, что они это сделали. Я бы никогда не согласилась.

Голова женщины мотнулась на шее, пародируя согласие.

– Я не забуду, что они с тобой сделали. Я это исправлю… если сумею.

Женщина оперлась на пол, словно хотела встать, но рукам не хватило силы, и ладони бескостными тряпицами шлепнули по металлу. Рефлексы. Так говорила себе Элви. Мозг отсутствует или превратился во что-то такое, что в здравом уме не назовешь мозгом. Под ее кожей нет жизни. Больше нет.

Но когда-то была.

Элви вытерла глаза. Мир удивительнее, чем мы думаем. Иногда он полон чудес. Иногда ужаса.

– Я не забуду.

Глава 2

Наоми

Наоми тосковала по «Росинанту», но ведь теперь ей о многом приходилось тосковать.

Ее старый корабль, ее дом, остался на Фригольде. До отлета они с Алексом отыскали на южном континенте Фригольда систему пещер с устьем, в которое удалось втиснуть корабль. Они загнали его в сухой тоннель и неделю налаживали герметизацию и ловушки от местной флоры и фауны. Когда бы они ни вернулись, найдут «Роси» на месте, он их дождется. Если не вернутся совсем, он простоит там века. Будет ждать.

Иногда на краю сна она отпускала себя на корабль. Помнила каждый его сантиметр, от кабины наверху до изгиба дюз. Могла мысленно проплыть по нему в невесомости или пробраться под тягой. Ей рассказывали, что земные ученые в древности возводили таким способом Дворцы Памяти. Представить себе Алекса в пилотской кабине с песочными часами в руках – заметить время. Затем вниз по летной палубе, где Амос с Клариссой перебрасываются мячом для голго с нарисованной на боку цифрой «2» – это начальная и конечная скорости, деленные на два. Дальше вниз, в каюту, там Джим. Сам Джим. Джим означает смещение. Простое уравнение движения, три в одном – легко запоминается, потому что каждое из трех обожгло ей сердце.

Потому, в числе прочего, она и согласилась на игру в наперстки, задуманную дотянувшимися до нее Сабой и подпольем. Воспоминания похожи на призраков, и, пока нет Джима и Амоса, «Роси» останется кораблем с привидениями. И не только о Джиме речь, хотя в первую очередь о нем. Наоми потеряла Клариссу: та умерла бы от медленного яда своих имплантов, если бы не предпочла смерть в бою.

Амос принял от подполья рискованное задание в глубоком тылу врага и замолчал, пропуская одно за другим окна связи, пока они не потеряли надежду когда-нибудь его услышать. А Бобби была жива-здорова, но занимала теперь капитанское кресло на собственном корабле. Наоми потеряла всех, но расстаться с Джимом было больнее всего.

А вот по Фригольду она вовсе не скучала. В огромном пустом небе над головой поначалу было свое очарование, но новизна стерлась, а тревожное чувство осталось. Если уж ей предстоит жизнь скрывающейся беженки, лучше провести ее там, где видно, что удерживает воздух. Ее новому дому – пусть бедному и жуткому – хоть в этом не откажешь.

Снаружи ее квартира выглядела стандартным грузовым контейнером для транспортировки маломощных планетарных реакторов. Колонисты тринадцати сотен миров использовали такие для электрификации маленьких городов или средних рудников. Избавившись от содержимого, в нем освободили место для шарнирного амортизатора, аварийного утилизатора замкнутого цикла, водоснабжения и полудюжины модифицированных торпед малого радиуса действия. В амортизаторе она спала и работала. Утилизатор давал энергию, пищу и избавлял от отходов. Такие устройства способны поддерживать жизнь на обездвиженном корабле неделями, но не создают удобств для команды. Вода служила для питья и отчасти для маскировки: выведенная на наружные панели испарителя, она удаляла из контейнера излишки тепла.

А торпеды были средством сообщения с внешним миром.

Но не сегодня. Сегодня она ждала встречи с живыми людьми. Подышать их воздухом, коснуться их кожи. Услышать живые голоса. Наоми не знала, волнует ее предстоящая встреча, или сосущее ощущение в животе – дурное предчувствие. Так легко перепутать.

– Разрешение на выход, – произнесла она, и монитор койки, помедлив, отослал сообщение, а спустя несколько вздохов вернул подтверждение. «Отправление 18:45 стандартного времени. Не опаздывайте».

Наоми отстегнулась от койки и толкнулась к внутренней двери контейнера, на ходу закрепляя шлем. Когда скафандр подтвердил надежность герметизации, она еще раз проверила клапаны и загнала воздух в аварийный утилизатор, оставив в контейнере почти полный вакуум. Когда давление снизилось до разрешенного предела, она открыла двери и подтянулась в просторный грузовой трюм.

«Последнюю истину» переделали из ледовозной баржи в дальний транспорт для колоний. Трюм был широк, как небо Фригольда, – во всяком случае, так ей показалось. Сюда можно было, не коснувшись стен, загнать дюжину «Росинантов». Но занимали трюм не корабли, а тысячи одинаковых контейнеров, заготовленных для доставки из Сол в любой новый город или на новую базу человечества. Для приручения диких планет, не знакомых с генным кодом и генеалогией человека. Содержимое большинства контейнеров соответствовало документации: почва, промышленные дрожжевые инкубаторы, библиотеки бактерий.

Некоторые, как и у нее, содержали кое-что другое. Вот вам и игра в наперстки.

Наоми не знала, Саба это придумал, или его жена, фиктивный президент Союза перевозчиков, сумела подсказать по тайной связи. С тех пор как Лакония полностью контролировала станцию Медина и медленную зону, затруднительнее всего для подполья стало перемещение кораблей и персонала из системы в систему. Даже маленький «Роси» не смог бы избежать внимания датчиков Медины. Регулировка движения через врата была слишком важна, чтобы допускать случайности.

Но, пока Союз перевозчиков еще распоряжался своими кораблями, оставалась возможность подделать документацию. Можно было передавать с корабля на корабль вот такие грузовые контейнеры, как у нее, делая затруднительной или невозможной слежку за ее связями – а также за связями Сабы, Вильгельма Уокера и других лидеров подполья – с кораблями. А если дело стоило огромного риска, удавалось протащить контрабандой и предметы покрупнее. И поопаснее. Например, можно было украдкой подогнать в систему Сол захваченный военный корабль «Предштормовой». А с ним – Бобби Драпер и Алекса Камаля, которых она не видела больше года. И которых ждала теперь для личной встречи.

Наоми с выработанной за долгие годы ловкостью пробиралась между рядами контейнеров. На них мигали огоньки указателей, отмечавшие изменчивый лабиринт ходов и направляющие к командному люку. Помещение для команды на этом корабле было, собственно, даже меньше, чем на «Росинанте». Каюты экипажа – не просторнее ее потайного контейнера.

Наоми не была знакома с людьми, возившими ее в последние месяцы. Большинство и не подозревало о ее присутствии. Так устроил Саба. Чем меньше народу знает, тем меньше риска проговориться. На старом астерском это называлось «геррарегла». Регламент войны. Так она жила девчонкой, в недобрые старые времена.

Отыскав шлюз в корабль, Наоми запустила цикл шлюзования. Ее уже ждал связник – девушка не старше двадцати, бледнокожая, с широко поставленными темными глазами. Голову она брила, наверное, чтобы выглядеть крутой, но Наоми вспомнился пушок на младенческой макушке. Звали ее, может быть, и не Бланка, но так она представилась Наоми.

– У вас есть двадцать минут, мэм, – сказала Бланка.

У нее был хороший голос – чистый и мелодичный. А марсианский акцент напомнил Наоми Алекса. – Потом у меня кончится смена. Я и тогда могу остаться поблизости, но не помешаю сменщику войти.

– Более чем достаточно, – успокоила Наоми. – Мне бы только добраться до жилого кольца.

– Легко. Мы передаем ваш контейнер на «Мосли» у причала шестнадцать-десять. Перегрузка займет несколько часов, но порядок работ уже одобрен.

Горошина перекатывается под новый наперсток. К тому времени, как Наоми соберется разослать следующую очередь приказов и аналитики, «Последняя истина» уйдет за врата Сол в какую-то другую систему. А Наоми останется в той же норке, будет спать на той же кроватке, но уже на другом корабле. Вместо Бланки ее будет ждать в доках другой связной. Наоми потеряла счет таким передачам.

Они стали почти привычными.

– Спасибо, – сказала она, подтягиваясь в шлюз с выходом на причал.

– Это честь для меня, мэм, – выпалила Бланка. – То есть знакомство с вами. С Наоми Нагатой!

– Спасибо вам за все, что вы для меня сделали. Я не могу выразить свою благодарность.

Бланка вытянулась по стойке смирно. Все это напоминало театр, и все же Наоми отдала девушке честь. Для той это что-то значило, и невежливо было бы не ответить ей такой же серьезностью. Не просто невежливо – жестоко.

Но она уже втянулась в тесный зеленый коридор, уводящий с «Последней истины», оставив Бланку позади. Едва ли они снова увидятся.

* * *

Глубинная трансферная станция Три обитала между орбитами Сатурна и Урана в привязке к расположению врат Сол. Знакомая архитектура: большой сферический порт, при полной загрузке рассчитанный на несколько дюжин кораблей, и жилое кольцо, раскрученное на треть g. Станция служила и центральным перевалочным узлом на входе и выходе в систему Сол, и великолепным складским комплексом. Корабли со всей системы доставляли сюда грузы для колоний и принимали встречные посылки. На этой базе всегда находилось больше артефактов чужаков, чем в любой другой точке системы.