Черноногие и бизоны. Воспоминания о жизни среди индейцев

Но Тяжелый Бегун ушел.

– Бесполезно с ним спорить, он слишком самостоятельный, – сказал Много Хвостовых Перьев. – Ладно, Хвост Ласки и Голова Медведя пусть возьмут оружие и вещи наших несчастных убитых друзей. О, как же плохо, что мы не можем их похоронить.

Моя рана кровоточила и болела. Прежде, чем мы прошли полпути к роще, я почувствовал слабость. Много Хвостовых Перьев велел остановится, забрал у меня ружье и мешок и перевязывал мою рану куском рубашки, когда внизу на краю равнины раздались выстрелы и мы увидели Тяжелого Бегуна, который упал, затем вскочил и снова стал стрелять.

– Не убит, – сказал Много Хвостовых Перьев. – И скальпы он не взял, не дошел. Теперь он снова может присоединиться к нам.

Головорезы не подходили к нам близко, хорошо зная, что сможем мы сделать с нашими магазинными винтовками, и не зная, что кроме нас здесь никого больше нет. Они вернулись на равнину, несомненно собираясь послать одного из их числа в лагерь за помощью, пока остальные будут нас сторожить.

Солнце садилось, когда мы вернулись в рощу и сели, чтобы обсудить положение, в котором оказались, не переставая наблюдать за равниной. Тяжелый Бегун присоединился к нам, угрюмый после своего глупого поступка; рана его было неопасной. Мы должны были покинуть рощу прежде, чем все силы Головорезов придут и окружат её, сказал Много Хвостовых Перьев. Они ждут, что мы попробуем уйти от них, поднимаясь по долине под прикрытием деревьев. Но мы так делать не станем. Вместо этого мы должны переправиться через реку и пойти по долине на север, а потом залечь до следующей ночи, когда спокойно сможем пойти в свой лагерь.

– Но вождь, разве мы не должны попробовать совершить набег на лагерь Головорезов, чтобы увести у них несколько быстрых скакунов? – спросил Хвост Ласки.

– Нет. Не найдя нас здесь, они на много ночей усилят охрану своих лошадей. Так что мы идем домой пешком.

– Идти домой, – прорычал я. – Двое наших хороших друзей убиты, из нас двое ранены, мы здесь в опаснейшем положении. Много Хвостовых Перьев, что теперь ты скажешь о своем вещем сне, сулившем нам удачу, и о вороне, давшем нам знак?

– Все оказалось верным. Я убил Белую Собаку, худшего из всех наших врагов, не так ли? Наши друзья были убиты, но это не было моей ошибкой. Просто они не смогли получить защиту Вышних.

Даже хорошо зная о том, что наши враги держатся у края равнины или ближе, наблюдая за нашей рощей, видеть мы их не могли. Мы считали, что, когда стемнеет, они пройдут к верхней части рощи и попробуют выгнать нас оттуда. Из всех нас только Много Хвостовых Перьев пребывал в хорошем настроении, уверенный в том, что с нами все будет хорошо.

Остальные сидели, полные тревожного ожидания, и боялись увидеть, как появится прибывшая из лагеря орда Головорезов и окружит рощу. Мы съели последнее оставшееся у нас жареное мясо.

Наконец стемнело. Мы вошли в реку, нашли брод, и, когда стало совсем темно, сняли мокасины и гетры и бесшумно добрались до другого берега, оделись и медленно и тихо проползли на равнину по кустам высокой полыни, а затем укрылись в овраге. Приближаясь к его началу? мы услышали, как орда Головорезов с криками и песнями движется по равнине к роще, в которой мы прятались.

Много Перьев Из Хвоста сказал:

– Они там, друзья. Я знал, что они появятся. Моя священная магия предупредила меня об этом. Мы вовремя ушли из рощи. Они напрасно будут нас искать. Ха! Мы можем посмеяться.

– Только не я. Двое наших друзей убиты. Я не вижу причины для смеха, – ответил я ему.

– И я. И я, – пробормотали остальные, потому что сердца наши были печальны.

Ну что же, Головорезов мы больше не видели. Настало утро. Мы всю ночь шли по равнине, далеко уйдя от реки, и с рассветом свернули в долину, подстрелили оленя, хорошо поели и легли спать, несколько позволяла мне моя рана. Однако, она уже не очень сильно болела. Оттуда, ночь за ночью, мы шли обратно, и на семнадцатое утро подошли к форту Конрад. Много Хвостовых Перьев убеждал нас присоединиться к нему во время победных песен и танца скальпа, во время которого он собирался танцевать со скальпом Белой Собаки, крича о том, что он убил худшего из Головорезов.

Прибежали, чтобы встретить нас, женщины; мужчины, которым бежать было несолидно, подошли позже. Было много радости по поводу того, что сделал Много Хвостовых Перьев. Но пришли и вдовы Белой Антилопы и Маленькой Выдры. И в лагере был траур. Один только наш предводитель был рад тому, что мы сделали во время этого набега на Головорезов; но все мы знали, что просто сделали то, что должны были быть сделать, чтобы избавить пикуни от их старого врага – Белой Собаки[3 - В 1939 году мистер и миссис Щульц посетили индейцев племени ассинибойнов в форте Белкнап и там познакомились со старым ассинибойном по имени Возвращающийся Охотник, который был членом отряда Белой Собаки во время его смерти. Возвращающийся Охотник был на самом деле одним из немногих, кто ушел оттуда живым. Апикуни и Возвращающийся Охотник восстановили все подробности сражения и убийства Белой Собаки, каждый говорил на своем языке (язык черноногих Апикуни знал в совершенстве), при этом оживленно жестикулируя, как видела госпожа Щульц. Они обговорили все детали, и Апикуни воспользовался возможностью проверить все факты, установив точное время и место этих событий с точки зрения ассинибойнов.].

Опубликовано в «Грейт Фоллз Трибьюн» 8 и 15 ноября 1939 года

Глава вторая

Бизоньи шкуры

Последний торговый лагерь пикуни

Форт Конрад состоял из двух соединявшихся между собой рядов строений, вытянувшихся параллельно реке примерно в пятидесяти футах от нее, которые с западного конца были соединены конюшней и корралем. В южном ряду были конторы, торговые залы, склад и одна жилая комната. Остальное жилье было в северном ряду. Летом 1879 года там жили Кипп, его жена, Двойной Удар, их приемные дети, Уильям и Мэгги Фицпатрик, мать Киппа, Земная Женщина, и ее близкая давняя подруга, Женщина-Ворона, клерк Хайрем Д. Апхем, его жена, Женщина-Копье, Фрэнк Пирсон и Чарльз Роуз, работники-метисы, моя жена, Красивый Щит, и я. Мне было и хорошо, и грустно. Два года назад я получил от мамы и опекуна разрешение отправиться на запад, чтобы поохотиться на бизонов, дав твердое обещание вернуться осенью, чтобы продолжить учебу в военной академии Пикскилл, готовящей к поступлению в Вест-Пойнт. Но слово я не сдержал: дикая, свободная жизнь Запада так притягивала меня, что вернуться я не смог.

Тем летом 1879 года пикуни, которых в нашем бюро называли черноногими, стояли лагерем вокруг агентства на Барсучьем ручье, в тридцати милях к западу от нас. Их сородичи, Кровь и черноногие, были в провинции Альберта, на реке Живота, которую потом назвали Кривой. Несколько вигвамов пикуни стояли рядом с нами и охотились на антилоп, все еще многочисленных в этой части страны. Предыдущей зимой Кипп ездил торговать с пикуни в горы Медвежьей Лапы (Малые Скалистые), и торговля была весьма успешной, а теперь, в августе, прибыли Белый Теленок, Маленький Пес, Бегущий Журавль, Маленькое Перо и другие вожди пикуни, чтобы обсудить с ним, где они будут охотиться и торговать следующей зимой. Некоторые склонялись к тому, чтобы снова пойти к горам Медвежьей Лапы, другие предлагали Кипарисовые Холмы, но большинство стояли за реку Джудит, потому что военные отряды черноногих, возвращавшиеся из набегов на Ворон, говорили о том, что у рек Джудит и Стрелы и к югу до Йеллоустоуна было множество бизонов. Так что, после долгих разговоров, во время которых большая каменная трубка с длинным чубуком сделала не один круг, было решено, что Кипп поставит торговый пост на Желтой реке (Джудит), в устье Полынного ручья, а племя будет стоять недалеко от этого места и торговать с ним. Также вожди с готовностью согласились с предложением Киппа, что на этом посту виски продаваться не будет.

У Киппа был целый караван – три упряжки, по восемь быков каждая, и шесть фургонов; Длинный Джон Форги, главный погонщик, обычно совершал рейсы между фортом Бентон, Хеленой и фортом Маклеод, решил, что это новое дело не для него. Так что, оставив наших женщин на зиму в форте Конрад и назначив там главным Хайрема Апхема, мы в конце августа отправились к реке Джудит на пяти фургонах, каждый из которых был запряжен пятеркой лошадей. Двое из погонщиков были сводными братьями жены Киппа, с нами были и Дик Кипп и Билли Апхем. Да, и как же было обойтись без отважной Женщины-Вороны и ее красавицы-дочери, шестнадцатилетней Женщине-Флаг – они должны были готовить для нас. И еще жена Фрэнка Пирсона устроила такой скандал, не желая с ним расставаться, что ее тоже пришлось взять.

В те дни странствующие торговцы обычно имели дело с компаниями И. Г. Бейкера или Т.С. Пауэоа и братьев, в зависимости от личных предпочтений. Кипп не был исключением, поэтому на складе компании Бейкера в форте Бентон мы загрузили свои фургоны товарами для торговли и всем необходимым для себя – для хижины и кухни. Потом, вместе с Политти Пепийоном и его фургоном, запряженным четырьмя лошадьми, мы пересекли реку и продолжили путь по ручью Шонкин, миновали овцеводческое ранчо Пэриса Гибсона, который позднее стал основателем города Грейт-Фоллз. Это был хороший человек, настоящий мужчина. На ручье Стрелы мы с радостью увидели несколько стад бизонов, и по этому поводу Женщина-Ворона на своем родном языке арикара прочла благодарственную молитву.

В жизни ей пришлось пройти через ужасные испытания. Когда она была еще совсем молодой, ее захватил один из членов военного отряда Ворон, напавшего на маленький отряд арикара, которые охотились на бизонов, и держал ее при себе несколько лет, на положении скорее рабыни, чем одной из трех его жен. Потом, после сражения между Воронами и Кровью ее захватил один из последних, Пятнистый Вапити, и он стала его четвертой женой и служанкой трех остальных его жен. Прошло много горьких для нее лет, и потом, когда племя Кровь отправилось торговать в форт Бентон, она лицом к лицу встретилась с матерью Киппа, манданкой. Хоть они и принадлежали к разным племенам, в детстве были близкими подругами. Они обнялись, расцеловались, и Женщина-Ворона, обливаясь слезами, рассказала о своей тяжкой жизни с первым и вторым пленителями. Когда она закончила свой рассказ, Земная Женщина сказала ей:

– Милая подруга, здесь твои неприятности закончились. Ты не уйдешь отсюда вместе с Кровью. Я заберу тебя у него, ты останешься со мной.

После этого Земная Женщина отправилась к Пятнистому Вапити, чтобы поговорить о ней. Он улыбнулся и сказал, что Ворона – очень хорошая работница и очень ему нужна, и он её добровольно не отпустит.  Земная Женщина предложила за неё новое многозарядной ружье (винтовку Генри). Нет, сказал тот, она стоит много ружей и много лошадей. На это Земная Женщина ответила:

– Или ты берешь ружье и отпускаешь её, или я скажу белым солдатам, что ты украл её, и тебя на много зим посадят в тюрьму.

– Нет, нет. Не ходи к ним. Давай ружье, и она твоя, – быстро ответил тот.

Стада бизонов и многочисленные группы антилоп разбегались при нашем приближении, пока мы двигались к слиянию реки Джудит и Полынного ручья, мы видели и множество оленей и вапити, когда, переправившись через реку, поставили лагерь в лесу чуть выше устья ручья. Пока другие всем этим занимались, я, сделав удочку из ивового прута, насадив как приманку кузнечика, направился к реке и скоро вытащил из глубокого омута прекрасную форель в фунт весом – местные форели были не такие, как в Адирондакских горах в штате Нью-Йорк, где я бывал в отпуске. Я очень пожалел, что не привез на запад свои легкие удочки и набор искусственных приманок, потому что рыбалка никогда не была моим хобби. Я почистил и пожарил две сковородки форели, и, к моему удивлению, только Кипп присоединился ко мне за трапезой. Как я потом узнал, связано это было с тем, что, по поверьям черноногих, рыба принадлежит ужасным Сайу Тапи (Подводным Людям), чудовищам в облике человека, которые живут в реках и озерах и при каждой возможности ловят неосторожных пловцов и утаскивают их в свои подводные жилища, где убивают.

На следующее утро мы начали рубить деревья для нашего нового поста в большой роще хлопковых деревьев у слияния реки и ручья. Работу мы закончили к началу октября. Одно из строений, размером шестнадцать на сорок футов, состояло из торгового зала и склада; другое, состоявшее из трех комнат, стало кухней, которую сразу заняли Женщина-Ворона и ее дочь, в другой комнате поселились Пирсон и его жена, в третьей – мы с Киппом. Наши погонщики спали в помещении склада. Пост был весьма скромным, но нам этого было достаточно.

Пикуни и несколько вигвамов Крови появились вскоре после того, как пост был готов, и пришел также и тот, кто стал моим добрым другом на долгие времена – Эли Гуардипи, которого пикуни называли Несет Ружье Впереди. Он принадлежал к семейству, оставившему после себя множество названий по всему северу – например, брод Гуардипи на Кривой реке. Его мать – женщина шустрая и сообразительная, была из племени шошонов. Он был всего на год старше меня – высокий, стройный, умный, добросердечный, храбрый до безрассудства, прекрасный охотник и самый меткий стрелок из тех, кого я когда-либо знал.

Бизоний мех до ноября был не очень хорош, поэтому до декабря ни одной шкуры не прошло через нашу стойку. Но с прибытием пикуни мы стали покупать их по сотне и даже больше в день, помимо множества шкур оленей, вапити и антилоп – столь многочисленны были они на соседних равнинах. За каждую шкуру мы давали товаров на доллар. У нас не было ни весов, ни оберточной бумаги, ни пакетов; наши покупатели сами все забирали. Стандартной меркой у нас была кружка объемом в пинту, а не фунт. Сахар стоил двадцать пять центов за кружку, чай и кофе – пятьдесят центов, мука – три чашки за пятьдесят центов, и так далее. Табак стоил два доллара за фунт; патроны – два доллара за коробку. Все, что мы продавали – сукно, ткани разных цветов и видов, топоры, ножи, сковородки, кастрюли, иголки и нитки – приносило нам двойную прибыль. Были ли наши цены слишком высокими? Нисколько. Пикуни были богаты. Мясо было основой их жизни, и у них его было в достатке. Все, что мы им продавали за их шкуры и меха, не было для них предметами первой необходимости, за исключением патронов, ножей и топоров.

Четыреста вигвамов лагеря пикуни были новыми, белыми; вигвамы, где жили жрецы Солнца, шаманы, были разрисованы разноцветными красками – это были символы небесных богов, Солнца, Луны, звезд, птиц и животных из их снов, или видений. В верхней части каждого вигвама была черной и красной краской нарисована фигура, похожая на мальтийский крест. Это был символ бабочки – считалось, что она приносит хорошие сны.

Пока было много бизонов, на которых можно было охотиться, не было на земле людей более счастливых, более довольных жизнью, чем черноногие. Мясо было для них нитапи ваксин, настоящей едой, все остальное они называли кистапи ваксин, бесполезной едой. Все нужное им мясо и шкуры мужчины добывали охотой. Для них это было не работой, а скорее развлечением. Вся домашняя работы была уделом женщин, но и у них оставалось достаточно времени на развлечения, и их работа была далеко не такой тяжелой, как труд жен белых фермеров.

На рассвете женщины разводили огонь в вигвамах, а мужчины, накинув шкуры или одеяла, вели своих сыновей, которым было больше трех лет, на реку, чтобы искупаться. Летом и зимой, независимо от погоды, это было их ежедневной традицией. Если нельзя было найти открытый водоем, они сбрасывали свои накидки и катались в снегу, а потом торопились домой, чтобы одеться. Эта процедура, говорят они, делает их привычными к холоду, дает им возможность охотиться зимой и разделывать добычу даже в самый сильный мороз, и при этом у них даже пальцы на руках не замерзают. Летом женщины тоже ежедневно купаются, зимой они проводят процедуры потения в маленьких хижинах, построенных именно для этого.

Днем, если не считать криков играющих детей, лагерь затихал, но перед закатом снова оживал. Мужчины начинали криками звать своих друзей прийти к ним, чтобы покурить и попировать. Члены разных групп военного общества Всех Друзей собирались, чтобы петь и танцевать. Одновременно в сотне вигвамов собирались разные компании – стариков, молодежи, старух, девушек, вождей, главных воинов, жрецов Солнца, Каждый вечер я оказывался в одном из вигвамов, сидя в круге вокруг костра, чтобы послушать разговоры, и так я услышал множество рассказав – о войнах, об охоте, о деяниях богов. Большим успехом пользовались те, кто мог рассказывать веселые истории – их так часто приглашали в разные компании, что в своих вигвамах они почти не бывали. И это всегда был просто юмор – никаких непристойностей в вигвамах черноногих не допускалось.

Что сказал Джордж Кэтлин о манданах, которых посетил в 1832 году – что это были люди очень доброжелательные – можно в полной мере отнести и к черноногим прежних времен. Мужчина, приглашавший гостей, выходил из вигвама и, громко крича, приглашал тех, кого хотел видеть. Один за другим гости собирались и занимали места в соответствии со своим положением в племени. Самые почетные гости – такие как вожди, шаманы, воины – садились рядом с хозяином. Когда все рассаживались, женщины раздавали блюда с угощением – лучшим считались вареные или жареные бизоньи языки, горбовые бизоньи ребра, ягодный пемикан; вначале подавались тушеные вяленые ягоды, а хозяин, не прикасаясь к еде, начинал нарезать табак с травами, чтобы покурить. Одновременно он начинал разговор на тему, которая могла всех заинтересовать, или просил одного из присутствующих рассказать о каком-то приключении, которое тот пережил на войне или на охоте; часто случалось, что жрецы Солнца рассказывали о богах или видениях, которые были посланы им ночью. Пока шли эти разговоры, все не спеша ели, и каждый съедал свою порцию. Вопреки распространенному мнению, индейцы, во всяком случае черноногие, много не едят.

Когда все заканчивали есть, хозяин протягивал большую трубку с каменной чашечкой и длинным чубуком одному из присутствующих, чтобы тот её зажёг, взяв горящий уголек из очага; если среди присутствующих есть жрец Солнца, то он с помощью уголька или горящей веточки раскуривал трубку и выпускал затяжку к небу, провозглашая: «О Солнце! О Вышние! Пожалейте нас; помогите нам». Потом следующую затяжку он выпускал к земле со словами: «О мать-Земля! Пожалей нас; помоги нам». Потом он делал несколько глубоких затяжек, и от него трубка переходила из рук в руки до последнего в ряду, потом от него к другим, пока не возвращалась к хозяину. Передавалась трубка с востока на запад, что символизировало движение Солнца. Жрецы Солнца, беря и отдавая трубку, держали ее обеими руками, имитируя движения медведя, священного животного, когда тот ловит добычу. У других не было такой привилегии. Кроме этого, у жрецов Солнца была привилегия называть медведя-гризли куай, «липкий рот», остальные должны были называть его кайо, «потерянный».

Трубка выкурена, хозяин чистит чашечку, дает ей остыть, потом снова набивает и она снова идет по всему ряду гостей. Обычно он набивается три раза в течение примерно часа, что сопровождается приятными разговорами. Наконец хозяин демонстративно вытряхивает пепел из трубки, постукивая ею о доску, на которой резал табак, провозглашая: «Все! Она выкурена!» Тогда все гости встают, выходят из вигвама и расходятся. Как бы радовались цивилизованные хозяева, если бы и они могли бы таким же образом выпроводить своих гостей!

Интенсивная охота на бизонов началась в ноябре, и скоро все женщины были заняты, выделывая тяжелые, покрытые мехом шкуры. Работа была нелегкой. Шкуры нужно было очистить от остатков мяса и жира, потом растянуть на рамах из вигвамных шестов, где они высыхали, делаясь жесткими, как тонкая доска.  Потом, сидя на шкуре, разложенной внутренней стороной вверх, мастерица с помощью стального лезвия округлой формы, вставленной в рукоять из оленьего рога, скребла шкуру, делая ее толщину вдвое меньше первоначальной, смягчая ее с помощью жира. После этого шкуру намазывали смесью вареной печени и мозгов, складывали и сворачивали, и так оставляли на несколько дней, пока смесь не отклеивалась от кожи. После этого начиналась самая тяжелая часть работы – шкуру разминали и растягивали вручную, пока она не становилась мягкой, как бархат. Это приносило результат: за такую выделанную шкуру мы платили по пять долларов своими товарами.

Такая охота на бизоньи стада привела к тому, что они уходили от нас все дальше и дальше к востоку, пока к началу января ближайшие из них не оказались восточнее ручья Армелла. Теперь охотникам и их помощницам приходилось уходить все дальше и дальше на восток и юг, чтобы продолжить охотиться, и все это невзирая на холод и глубокий снег. В начале февраля один из участников охотничьего отряда при возвращении замерз насмерть, а остальные были так плохи, что с трудом выкарабкались.

С начала декабря мы каждый день покупали хорошие бизоньи шкуры. Поскольку виски у нас не было, некоторые из наших поставщиков иногда уходили за горячительным к Риду и Боуи в форт Рид. Так случилось, что однажды, изрядно перебрав, наш друг вождь Медведь убил метиса с Красной реки, которого звали Флори.

В нашем лагере все было хорошо, пока в начале марта не произошла большая неприятность. Из форта Бентон прибыл лейтенант Кроуз в сопровождении дюжины конных пехотинцев, и, очень волнуясь, объявил, что должен сопроводить пикуни назад, на их земли, в агентство у Барсучьего ручья. Так что он собрал вождей и воинов пикуни и объявил об этом; Кипп был переводчиком. Он сказал, что «полковник» Генри Брукс (владелец ранчо недалеко от нас) обвинил пикуни в том, что те убивают его скот. Этого, разумеется, нельзя было допустить. Так что пикуни должны были уйти.

– Этот белый лжет! – проревел Бегущий Журавль. – Мы не убивали ни одного из его белорогих (коров). Мы были бы просто глупцами, если бы стали убивать их, когда у нас столько настоящего мяса (бизонов), сколько нам нужно.

Главный вождь, Белый Теленок, сказал:

– Наши охотники видели белорогих этого белого далеко вниз по Медвежьей реке (реке Устричных Раковин). Эти белорогие дошли до этого места.