Бархат

Но тут Джейк взял ее за руку, и внезапно охватившее ее возбуждение прошло.

– Так какая королева? – во второй раз спросила Габриэль, как будто предыдущий обмен любезностями не прерывал хода ее мыслей.

– Королева Каролина, жена Георга Второго, – ответил Натаниэль. – Она провела здесь ночь по пути из Саутгемптона в Лондон. – Натаниэль поднялся: – Могу я предложить вам бокал хереса? Или мадеры?

– Хереса, благодарю вас.

С бокалом в руках она села возле окна и взяла какой-то журнал. Это был «Альманах фермера». Не самое лучшее чтение для графини, но этот журнал первым попался ей в руки, и Габриэль намеревалась показать лорду, что не собирается вмешиваться в его разговор с сыном.

Прайд присел на край письменного стола, вытянув вперед ноги, и потягивал вино. Джейк возил ногами по ковру и ждал, когда отец начнет, как обычно, расспрашивать об его успехах в учении.

Графиня лениво листала альманах и слушала бесконечные вопросы и ответы. У нее сердце щемило – до того ее раздражали нудные вопросы лорда и монотонные ответы мальчика. Прикусив язык, она твердо решила не вмешиваться. Казалось, между Джейком и его отцом не было никакой связи – ни физической, ни эмоциональной. Габриэль безумно хотелось заставить их обняться, подтолкнуть друг к другу.

Почему Натаниэль был так отстранен от сына, так холоден с ним? Ясно, что он хотел быть жестоким с ребенком. Лорд явно дал понять, что у него были трудности со своим собственным отцом, но он не собирался брать с него пример. Неужели Прайд не понимал, что его манера обращения с мальчиком могла нанести такой же вред, как и телесные наказания?

Нет, конечно, нет… Наконец Натаниэль отпустил Джейка, кивнув ему головой. «До чего нелепо они прощаются», – думала Габриэль, когда маленькая ручка ребенка исчезла в отцовской ладони, а затем мальчик официально поклонился ему на прощание.

– Пожелай графине спокойной ночи, – приказал Натаниэль, наполняя свой бокал. Чувствовалось, что он испытывает облегчение: его отцовские обязанности на сегодня закончились.

– Спокойной ночи, Джейк.

Когда мальчик подошел к ней, графиня наклонилась к нему, обняла и поцеловала.

– Примми будет читать тебе на ночь?

– Не знаю, – ответил Джейк.

На секунду он задержался в объятиях графини, неловко прижавшись к ней, как будто ему хотелось остаться, но он не знал, можно ли это сделать.

Габриэль еще раз поцеловала ребенка.

– Завтра я расскажу тебе одну из моих историй, – пообещала она.

– А вы знаете много историй?

Натаниэль вдруг почувствовал, что в комнате что-то происходит. Свет стал мягче, огонь разгорелся ярче, наполняя привычно-сдержанную атмосферу библиотеки теплом домашнего уюта. И тепло это исходило от Габриэль. Шторы на окне были еще раздвинуты, и луна, освещая темный изгиб реки, создавала черно-серебристый фон для рыжеволосой головки и бледного лица.

– Да, конечно, я знаю много всяких историй, – ответила Габриэль, осторожно отстраняя от себя мальчика: она видела, что Прайд смотрит на них. – Доброй ночи, Джейк.

Дверь за Джейком закрылась, и наступило неловкое молчание, которое прервал Натаниэль:

– Я бы не хотел, чтобы ты давала моему сыну обещания, которые помешают его распорядку дня.

– Натаниэль, но я же просто обещала мальчику рассказать на ночь сказку! – воскликнула она. – Если ты не хочешь, чтобы это делала я, то почему сам не расскажешь ему?

– Я не знаю сказок, – быстро проговорил лорд Прайд.

– Но должен же ты помнить что-нибудь с детства!

Габриэль недоверчиво смотрела на него поверх своего бокала.

Лорд покачал головой.

– Мне ничего такого не рассказывали.

– Бедный маленький мальчик, – мягко сказала она. – Что за ужасное детство у тебя было.

– Вовсе не ужасное. – Он сердито посмотрел на огонь.

– Ты был единственным ребенком?

– Да, как и ты.

– Откуда ты знаешь?

– Майлз говорил.

Он пожал плечами и осушил свой бокал до дна.

– Если ты готова, мы можем идти обедать. Я не хочу расстраивать кухарку. Она сердится, когда обед остывает.

– Не могу сказать, что я ее не понимаю.

Габриэль поднялась и оперлась о его официально подставленную руку, а затем вновь заговорила:

– Мне было всего десять лет, когда я поселилась в семье Джорджи, и жила я у них до восемнадцати. Поэтому я никогда не чувствовала себя единственным ребенком.

Натаниэль ничего не ответил, открывая дверь и пропуская графиню. Столовая была огромной комнатой с тяжелой дубовой мебелью и темными панелями. С разных концов длинного стола стояли приборы. Свечи в изысканных серебряных подсвечниках стояли посередине стола, освещая тусклым светом пространство между двумя обедающими.

Габриэль хотела было сказать что-нибудь дружеское прислуге, но затем закрыла рот. Она и так достаточно наговорила сегодня. Каковы бы ни были порядки в доме, графиня была здесь всего лишь гостьей.

Она села на стул, отодвинутый для нее лордом, и уставилась на него, пытаясь придать своему лицу приветливое выражение.

– Ты знаешь семью Джорджи?

– Да нет, – рассеянно ответил Натаниэль.

Он попробовал вино и лишь затем сделал знак лакею, чтобы тот наполнил бокал графини. Лакей, громко стуча ногами по натертому дубовому паркету, прошел к месту Габриэль.

– Джорджи – старшая из шестерых детей, – настойчиво заговорила девушка.

У нее было такое чувство, как будто нужно было объяснить человеку, который не умеет обходиться с детьми, почему она с такой легкостью делает это.

Габриэль улыбнулась. Де Вейны были большой, шумной семьей, довольно счастливой. Вечные ушибы, царапины приводили леди де Вейн в отчаяние. А ее муж, замечая их, то раздавал подзатыльники, то жалел потерпевших. Никто из детей никогда не считал себя несправедливо обиженным. Справедливость у де Вейнов стояла на первом месте и воспринималась как нечто должное.

Габриэль отведала артишоков, которые ей величественно подал лакей, и принялась рассказывать своему сотрапезнику о жизни де Вейнов. Графине казалось, что она увлекательно повествует об их семье, но лорд Прайд отвечал ей в лучшем случае невнятным бормотанием, а в худшем – нахмуренными бровями и сердитым ворчанием.

Через некоторое время она оставила свои попытки разговорить Натаниэля и замолчала. Тишина нарушалась лишь шагами лакея и его тихими вопросами.