Мэнсфилд-парк

— Что это вы там так бережно устраиваете на коленях? — поинтересовалась Мария, довольная тем, что тетушка так расхваливает поместье ее жениха.

— Это фазаньи яйца, моя дорогая, четыре фазаньих яйца, которые тоже преподнесла мне милейшая миссис Уайтейкер. Она никак не принимала отказа, и мне пришлось захватить и их. Я рассказала ей о своем одиночестве, и она тут же посоветовала мне начать разводить фазанов. Ведь я сегодня просто поражена была этими забавными птицами! Я думаю, это как раз то, что мне нужно. Я велю служанке подложить эти яйца под курицу, и если выведутся птенцы, я выстрою маленький птичник рядом с домом специально для них. Представляешь, какое это будет утешение для твоей старенькой одинокой тетушки! А если все пойдет хорошо, то через некоторое время я подарю несколько фазанов и твоей матери…

Вечер выдался спокойным и тихим. Когда миссис Норрис, наконец, замолчала, больше никто не возобновлял разговора. А что больше принес этот день — наслаждений или разочарований — теперь каждый решал сам для себя…

Глава 11

Какие бы неприятности ни принес тот день в Сотертоне, все же для обеих мисс Бертрам он был куда радостнее тех вестей, что сообщал их отец в письме с Антигуа, которое пришло вскоре после этого. Как приятно было мечтать о мистере Кроуфорде, а вот теперь приходилось еще думать и об отце и о его возвращении в Мэнсфилд! Разумеется, обеих сестер это письмо не обрадовало, тем более, что в нем сообщалось, что сэр Томас вернется никак не позже начала ноября.

Несчастный баронет в своем послании искренне расписывал свою тоску по дому, рассказывал о том, что дела его, кажется, пошли на лад, и что в сентябре он уже отправится в Англию на пароходе.

Впрочем, Марию следовало пожалеть даже больше, чем Джулию, потому что старшей дочери приезд отца сулил и кое-что другое. Ведь вместе с дорогим папочкой она моментально получала еще и мужа. Однако такая перспектива ее пока что не устраивала. Сердце Марии пылало страстью к мистеру Кроуфорду. «Ну что ж, — рассуждала девушка, — до ноября еще далеко, а к тому времени, глядишь, туман и рассеется. Возможно, я охладею к Генри и стану доброй женой для своего избранника. Впрочем, совсем необязательно, что отец вернется в самом начале ноября. Пароходы опаздывают, так что будем рассчитывать примерно на середину ноября. До этого времени остается три месяца, значит, тринадцать недель. А мало что может произойти за тринадцать недель…»

Узнав бы о том, что думают его любезные дочурки по поводу приезда отца, несчастный сэр Томас, наверное, застрелился бы в ту же минуту. Уж никак не мог он ожидать от них такой «преданности» и «любви»! Но его прибытие в Англию волновало душу и сердце не только мисс Бертрам. Была еще одна юная леди, беспокоящаяся о том, когда же вернется баронет.

Мисс Кроуфорд, посетившая Мэнсфилд как-то вечером вместе со своим братом, услышала о новостях, но восприняла их по-своему. Разумеется, она тут же принялась поздравлять всех обитателей Парка с возвращением хозяина дома и была несколько удивлена, встретив равнодушный взгляд обеих сестер Бертрам. Правда, мисс Норрис за чаем немного подробней рассказала Кроуфордам о письме и на этом тема была исчерпана. Правда, чуть позже, когда, стоя у открытого окна с Эдмундом и Фанни, мисс Кроуфорд наблюдала за закатом, она вдруг повернулась к залу, где суетились обе сестры Бертрам, Джеймс и Генри, расставляя свечи вокруг рояля, и как бы невзначай заметила:

— Вы только посмотрите, какое счастливое выражение лица у мистера Рашуорта. А я знаю почему. Он сейчас мысленно уже перенесся в ноябрь.

Эдмунд отвернулся от окна, чтобы взглянуть на счастливого жениха, но ничего не сказал.

— Возвращение вашего отца, мистер Бертрам, наверное, будет самым знаменательным событием года, — шутливо заметила Мэри.

— Разумеется, — согласился Эдмунд. — Но не только потому, что его не было с нами так долго. Ведь его поездка связана с опасностями. Мы все очень волнуемся за отца, и это вполне естественно.

— И сразу после его приезда произойдет еще несколько приятных и значительных событий, — продолжала мисс Кроуфорд. — Во-первых, свадьба вашей старшей сестры. А во-вторых, принятие вами духовного сана.

— Да.

— Вы только не обижайтесь на меня за такое, может быть, несколько глупое сравнение, — вдруг рассмеялась Мэри, — но мне сейчас почему-то вдруг вспомнились древние языческие герои, которые совершали подвиги вдали от родных мест, а потом возвращались домой настоящими победителями. При этом они буквально не щадили ни себя, ни своих близких, уезжая куда-нибудь в дальние края. А милые дамы, чтобы угодить богам, не придумав ничего умнее, жертвовали собой ради благополучного возвращения своих избранников. По-моему, я читала об этом в какой-то книге.

— Ну, в нашем случае никаких жертв не предвидится, — серьезно заметил Эдмунд, лишь слегка улыбнувшись для приличия и все еще не отводя глаз от зала, — она поступает так по собственной воле.

— Конечно-конечно! — поспешно добавила Мэри. — Я знаю. Это была только шутка. Я уверена, что мисс Бертрам будет верной супругой, а то, что произошло в Сотертоне — минутная блажь, не более. Но ведь жертвы приносили не только дамы… Вот что я имела в виду.

— Уверяю вас, мой выбор профессии такой же добровольный, как и свадьба Марии.

— Я надеюсь, что вы все же не уедете далеко от родных мест после того, как примете духовный сан? — поинтересовалась мисс Кроуфорд. — К тому же ваш отец — весьма влиятельный и известный человек. Наверняка он уже приготовил для вас тепленькое местечко где-нибудь поблизости? Ну-ка, признавайтесь!

— И вы думаете, что я обязан воспользоваться этим, если, конечно, мой отец действительно подберет мне такое, как вы выразились, «тепленькое местечко»?

— Уверена, что нет! — воскликнула Фанни.

— Спасибо, кузина, за теплое слово, — сказал Эдмунд и повернулся к мисс Кроуфорд. — Я думаю, что смогу защититься и сам. Возможно, я бы и был рад такому предложению отца. А почему бы и нет? Ведь от того, что я займу место приходского священника по рекомендации, мои способности не изменятся. Поверьте, я вовсе не стал бы зазнаваться только потому, что приход для меня подыскали по просьбе отца. Но даже если все и произойдет именно так, это вы предполагаете, то, во всяком случае, не по моей личной просьбе.

— Это все равно, если сын адмирала пойдет служить во флот, а сын генерала станет солдатом, — заметила Фанни. — Никто не будет укорять их за выбор профессии, в которой их родственники уже обзавелись хорошими связями, что только облегчит молодым людям продвижение по служебной лестнице.

— Не совсем так, — возразила мисс Кроуфорд. — Служба в армии или во флоте, красивая форма и то, как этих молодых людей принимают в свете, делают выбор такой профессии не только желанной, но и почетной.

— Значит, по-вашему, выбор служения пастыря вы считаете предосудительным? Ведь он, на первый взгляд, не дает тех сиюминутных выгод, которые обеспечивают блестящий офицерский мундир, — сказал Эдмунд. — Тем более, что сан приходского священника не обещает какого-либо быстрого продвижения по службе. Люди, обладающие завидным талантом находить общий язык со своей паствой, порядочные во всех отношениях, не могут рассчитывать стать епископом или кардиналом. Всю жизнь они могут посвятить себя служению Богу в скромной роли деревенского священника.

— В таком случае ему придется влачить довольно жалкое существование, если он будет лишен средств и протекции со стороны родственников или знакомых, — заявила мисс Кроуфорд.

— Такая участь поджидает многих священников, — согласился Эдмунд. — Некоторым приходится надеяться лишь на доброхотные пожертвования прихожан. Являясь духовным руководителем прихода, без сомнения, человеком уважаемым, он, тем не менее, принимая сан, навсегда отрекается от мирской суеты, блеска балов и общества прекрасных дам. Разумеется, на выбранном им поприще его не ждут ордена, фанфары и восхищение общества. Тем более, такое служение людям, я считаю, намного труднее и благороднее. Ведь он поступает так по зову сердца, ничуть не заботясь о материальных выгодах, которые ему может принести его должность.

— С другой стороны, — заметила мисс Кроуфорд, — о священниках, во всяком случае, о большей их части, закрепилось характеристика, как о ленивых, не всегда опрятных бездельниках. В самом деле, ведь кроме проповедей, все его занятия сводятся к обильным обедам, чтению газет, да ссорам с женой. К тому же необходимость постоянно отпускать людские грехи со временем делает его эгоистичным и черствым.

— Наверняка такие священники существуют, мисс Кроуфорд, но далеко не большинство, как вы утверждаете. Впрочем, я уверен, что так бессердечно описывать духовенство вы сами не смогли бы. Наверняка подобные суждения вы слышали от кого-то другого и теперь просто пересказываете мне чье-то мнение. Ведь вы сами не слишком хорошо знакомы со священнослужителями, поэтому откуда вам знать, чем они занимаются после того, как приходят домой? Как вы можете так легко говорить о том, с чем вам лично никогда не приходилось сталкиваться в жизни? Скорее всего, вы слышали подобную чепуху, сидя за столом в доме своего дядюшки.

— Я выразила только мнение большинства, а оно, как правило, бывает верным. Не спорю, сама я мало знакома с частной жизнью духовных особ, но то, что мне рассказывали другие, вполне компенсирует недостаток моих собственных знаний о данном предмете.

— Если таково распространенное общественное мнение, то это результат не только незнания, но и кое-чего другого, — улыбнулся Эдмунд. — Что же касается адмиралов, к котором принадлежит и ваш дядюшка, то им приходилось общаться в основном с корабельным священником или армейским капелланом. А им, как известно, по роду окружения, в котором они находятся — среды офицеров и солдат, где царят довольно грубые нравы — то неудивительно, что это наложило свой отпечаток на характер этих служителей божьих.

— Бедный Уильям! — вздохнула Фанни. — Хотя по тому, что он мне писал о своей встрече с в Антверпене с капелланом их корабля, это человек во всех отношениях достойный. — Сказав это, она умолкла, не желая бередить себе душу воспоминаниями о брате, по которому успела очень соскучиться.

— Честно говоря, — продолжала мисс Кроуфорд, — я не так уж часто и принимала участие в беседах за столом, пока жила у дядюшки, а тем более, мне не доставляло особого удовольствия прислушиваться к мнению адмиралов. Но если вы завели об этом разговор, то позвольте мне напомнить, что именно сейчас у меня есть самый близкий пример — ведь я сейчас как раз в гостях у моего родственника — доктора Гранта. Разумеется, это милый человек и в отношении меня он проявляет большое уважение и тактичность.

Да, он прекрасно читает проповеди, и довольно неплохо образован — с этим нельзя не согласиться — но, с другой стороны, я ведь каждый день имею возможность понаблюдать за ним, так сказать, в кругу семьи. И я могу подтвердить, что доктор Грант — самый настоящий брюзга и обжора. При этом он и пальцем не пошевельнет для того, чтобы как-то облегчить жизнь несчастным поварам. Зато как он горазд на скандалы, если вкус какого-нибудь блюда ему не понравится! Тут даже и самой миссис Грант достается на орехи! Если быть честной до конца, то мы сегодня с Генри просто сбежали из дома, — такой шум он поднял из-за пережаренного гуся. Несчастная сестрица должна была переносить эту грозу в одиночестве…

— Я не понимаю, какая связь имеется между духовным саном и скверным характером доктора Гранта, — пожал плечами Эдмунд. — Если он действительно превратился в ворчуна, то это не имеет никакого отношения к его профессии. Я прав, Фанни? — обратился он к кузине.

— Разумеется, — кивнула девушка. — Это, скорее всего, действительно относится скорее к натуре доктора Гранта. Но если он и вправду настолько раздражителен, то представьте себе, сколько бед он смог бы натворить, если бы служил во флоте или в армии, да еще имел в своем подчинении людей. Вот тогда бы он срывал свое зло не только на жене… Но мне что-то не верится, чтобы человек, который так страстно читает великолепные проповеди, призывая ко всеобщей любви, мог, придя домой, тут же превратиться в черта и начать издеваться над женой…

— Да, конечно, — согласилась мисс Кроуфорд, — сразу перевоплотиться из доброго священника в негодяя и зануду невозможно. Но вам не кажется, дорогая мисс Прайс, что при этом вполне доступно каждому смертному с понедельника по субботу быть настоящим «чертом», а по воскресеньем — так уж и быть! — ради разнообразия становиться этаким ангелочком? Во всяком случае, лично вам, я не хотела бы, пожелать выйти замуж за миловидного добропорядочного на первый взгляд священника, который всю неделю пилил бы вас и попрекал пережаренными гусями!

— Я думаю, человек, способный поссориться с Фанни или просто накричать на нее, вообще не мог бы читать проповеди, — улыбнулся Эдмунд.

Фанни отвернулась к окну. Мисс Кроуфорд только успела произнести: — Разумеется, Фанни заслуживает лучшей участи, — как всю компанию сестры Бертрам пригласили послушать песню, которую они собирались спеть на два голоса. Мисс Кроуфорд легкой походкой удалилась в зал для того, чтобы аккомпанировать на рояле, а Эдмунд с восхищением смотрел ей вслед, снова и снова удивляясь многочисленным талантам девушки и с удовольствием наблюдая за ее грациозными движениями.

— Как она прекрасна! — заметил Эдмунд. — Ты только посмотри, Фанни, как легко она движется! А сколько в ней чувства юмора, жизнерадостности! И какая она послушная — ведь ее только что пригласили сыграть, а она тотчас готова исполнить любое пожелание тех, кого уважает и ценит! Как жаль, что этой девушке пришлось так много пережить…

Фанни только кивнула в ответ, не смея возразить кузену. Но сейчас она была счастлива хотя бы потому, что он остался с ней у окна, а не заспешил в зал послушать песню. Как хорошо побыть с ним наедине! Фанни смотрела в окно. Девушка набрала полную грудь прохладного вечернего воздуха. На темном небе выступили яркие звезды, и лес неподалеку тихо шелестел, когда легкий ветерок шевелил могучие кроны деревьев.

— Вот где настоящая гармония, — мечтательно произнесла Фанни. — Вот что приносит истинный покой и наслаждение! Только природа является вершиной блаженства. Она оттесняет любое искусство. Даже музыка отступает перед ней. Вероятно, поэзия может немного посостязаться с подобной красотой. Этот парк и успокаивает меня и одновременно наполняет энергией! Когда по ночам я выглядываю в окно, мне начинает казаться, что в мире не существует ни боли, ни печали, и что каждый человек совершенствуется, лишь только он поближе соприкоснется с природой.

— Приятно слышать такие слова, Фанни, — согласился Эдмунд. — Я сам люблю заниматься созерцанием, особенно по ночам. Тут ты, несомненно, права. Я думаю, что те, кто не обладает твоим чувством прекрасного, многое теряют в жизни, и очень многое им становится просто недоступным.

— У меня был очень хороший учитель, — улыбнулась Фанни.

— А у меня — прекрасная ученица… Ты только посмотри, как сегодня сияет Арктур!

— И Большая Медведица тоже… Жаль, что не видно Кассиопеи.

— Для этого нам придется выйти из дома. Ты не испугаешься темноты?

— Ничуть. К тому же мы так давно с тобой не смотрели на звезды вдвоем…

— Да. Но я и сам не знаю, почему так получилось. — Из зала донеслись звуки рояля, через несколько секунд послышались голоса сестер Бертрам. Песня началась. — Постой-ка, — спохватился Эдмунд, — как же я забыл — нас же приглашали в зал…