Книги Великой Альты

Пинта взахлеб повествовала об Игре и о том, как Дженна поделилась с ней леденцом.

– Хотя она честно выиграла его. Но завтра я выиграю. Я, кажется, разгадала секрет. – Рассказывая, Пинта качала на руках новую куклу.

– Вечно ты со своими секретами, Пинта, – сказала Селинда. – И никакой пользы тебе от них нет.

– А вот и есть.

– А вот и нет.

– А вот и есть.

– Расскажи нам про кухню, Альна, – сказала Дженна, которой вдруг наскучил этот спор. Ну какая разница, любит Пинта секретничать или нет?

Альна сказала своим полушепотом:

– Никогда не думала, что на кухне столькому надо учиться. Меня поставили резать разные вещи. В саду мне никогда не давали в руки ножа. И я ни разу не порезалась. Еще там хорошо пахнет, но… – И Альна со вздохом умолкла.

– В саду бы тебе сегодня тоже не понравилось, – поспешно заверила Селинда. – Мы только и делали, что пололи. Да я этим занимаюсь с тех пор, как себя помню. Стоило это выбирать! Лучше бы я пошла на кухню, или в лес, или в ткацкую…

– А мне нравится полоть, – тихо сказала Альна.

– Ну уж нет, – заспорила Пинта. – Ты только и знала, что жаловаться на это.

– А вот и нет.

– А вот и да.

– А вот и нет.

В комнату вошла Амальда.

– Пора спать, малышки. Вы должны быть как птички – они, как бы высоко ни летали, всегда возвращаются в гнездо. – Она поцеловала каждую, прежде чем уйти, и Дженна обняла ее в ответ крепко-крепко.

Потом забежала родная мать Селинды, чтобы укрыть дочку и пожелать всем девочкам спокойной ночи. А потом Дженна вылезла из постели и зажгла все лампы, потому что стемнело, и мать Альны пришла вместе с темной сестрой. Они приласкали всех, но слишком уж, по мнению Дженны, суетились над Альной, несмотря на ее уверения, что у нее все хорошо.

Наконец пришли Марна и Зо и, ко всеобщему восторгу, принесли с собой тембалы. Инструмент Марны звучал чудесно, а тембала Зо, как и ее голос, только вторили ему.

– Спойте «Послушайте, женщины», – попросила Пинта.

– И «Балладу о звонкой кузнице», – прошептала Альна.

– Нет, «Гоп-ля-ля», – вскричала Селинда, подпрыгивая на кровати.

Дженна одна промолчала, расплетая свои белые косы – волосы от них сделались волнистыми.

– А у тебя разве нет любимой песни, Джо-ан-энна? – спросила Марна мягко, следя за ее быстрыми пальцами.

Дженна ответила не сразу, но очень серьезно:

– А нельзя ли нам послушать новую песню? В честь нашего первого дня после Выбора? – Дженне хотелось бы, чтобы этот день был отмечен чем-то, и не только странной пустотой в груди, питаемой мелкими стычками с Пинтой и чувством какого-то отдаления от других девочек. Ей хотелось снова стать такой, как все, и близкой им, хотелось смыть чем-то память о Матери Альте перед ее большим зеркалом. – Такую, которую мы еще ни разу не слышали.

– Конечно, можно, Дженна. Я спою тебе песню, которую выучила в прошлом году, когда к нам приходила певица из Калласфордского хейма. Это большой хейм, там около семисот сестер, поэтому одна из них может позволить себе быть просто певицей.

– А ты хотела бы быть просто певицей, милая Марна? – спросила Пинта, но ответила ей Зо:

– В большом хейме наш скромный дар едва ли признали бы.

– И нам было бы плохо везде, кроме нашего хейма, – добавила Марна.

– Но ведь ты побывала и в других местах, – задумчиво сказала Дженна. Ей стало любопытно, чувствовала бы она себя другой – непризнанной или такой же, как все – где-то еще.

– Конечно, побывала. Во время своих годовых странствий перед окончательным Выбором и перед тем, как вызвать свою сестру из тьмы. Это и вам предстоит. Но всем хеймам, хотя тамошние сестры и хотели, чтобы я осталась, я предпочла наш Селденский хейм, самый маленький.

– Почему? – спросила Пинта.

– Да, почему? – подхватили три остальные.

– Потому что это наш хейм, – хором ответили Марна и Зо. – А теперь довольно вопросов, – добавила Марна, – иначе у нас не останется времени даже на одну песню.

Девочки устроились поуютнее в своих постелях.

– Сначала я спою новую песню, «Песню Альты», а потом и другие. После этого вы все должны крепко уснуть. Вы ведь уже не мои малышки, и с утра у вас будет много разных дел.

Она начала петь, и на третьей песне все девочки уснули. Только Дженна не спала, но Марна и Зо этого не заметили и на цыпочках вышли из комнаты.

В очаге большого зала весело потрескивал огонь, и две охотничьи собаки, дремлющие около, дергали лапами и скребли когтями по камню, преследуя кроликов даже во сне. Здесь приятно пахло камышом, дымом и сухими лепестками роз и вербены, лежавшими в больших мисках.

Когда вошли Марна и Зо, все кресла у огня оказались уже заняты, а три большие девочки лежали на животах на коврике перед очагом.

– Идите сюда, – позвала их Амальда, приберегавшая для них два места за большим круглым столом сбоку от огня. – Как там наши Выборщицы?

– Все еще взбудоражены? – добавила более спокойно ее темная сестра Саммор.

– Угомонились, наконец. Мы спели им четыре песни – хотя нет, только три. Они уснули, не дождавшись четвертой. Бедняжки, за день они совсем обессилели, и я пообещала им, что завтра будет еще труднее. – Марна тяжело опустилась на стул.

– Мы уже соскучились по этим бесенятам, – добавила Зо, садясь рядом с ней.

– Наш хейм не столь велик, чтобы вы не виделись с ними каждый день, – улыбнулась Катрона.

– Но ведь они целых семь лет находились на нашем попечении, – вздохнула Марна. – А теперь они выросли.

– Ты говоришь это каждую весну, при каждом Выборе, – улыбнулась Домина.

– Нет, не каждую. У нас ни разу не было Выбора после Варсы, а тому уже три года. И вот нынче сразу четверо. Это очень тяжело.

– Нам с Глон еще тяжелее, – сказала мать Альны, сидевшая напротив. – Нашу малютку забрали из сада и отдали под начало Донии. Тьфу.

– Что значит «забрали»? – вспыхнула Катрона. – Ты не меньше нашего боялась, что девочка когда-нибудь задохнется посреди твоих сорняков.