Книги Великой Альты

– Не знаю я, как говорят в Долинах. Я там сроду не была, разве что во время потопа, а тогда там только и слышно было: «Держи это. Вычерпывай тут. Поскорее».

– И еще «Помогите!».

Обе засмеялись.

– Зато Дония говорит это…

– То и дело! – Они произнесли это хором и расхохотались уже не на шутку – Пинта привалилась к дереву, а из кустов шмыгнул испуганный крольчонок и поскакал по тропке.

– Ну-ка, кошка, поглядим, сумеешь ли ты поймать вот этого, – сказала Пинта.

Дженна, приняв вызов, припустилась за кроликом, и Пинта долго еще слышала ее топот. Вернулась Дженна с веточками вереска в волосах, свежей прорехой на штанах и длинной царапиной на правой руке, но прижимая к груди трепещущего крольчонка.

– Глазам своим не верю, – сказала Пинта. – Как это ты его поймала? Не подстрелила ли, часом?

– Дыхание у меня долгое, а рука скорая, – сказала Дженна высоким гнусавым голосом, перебирая пальцами в подражание жрице. – Он твой, маленькая тень.

– Да он совсем еще малыш. – Пинта взяла зверька от Дженны, гладя его бархатные ушки. – Ты ничего ему не сделала?

– Я? Вот, гляди. – Дженна сунула ей под нос поцарапанную руку. – Это он мне разодрал задними ногами.

– Бедный испуганный малыш, – протянула Пинта, делая вид, что не слышит.

– Ладно, отпусти его.

– Я оставлю его себе.

– Отпусти. Если принесешь его домой, Дония пустит его в жаркое.

– Он мой.

– Твой-то твой, но Донии и Дойи этого не втолкуешь.

– И то. А знаешь, Альна становится точь-в-точь как они. Важной и болтливой.

– Знаю. Раньше, когда она все время кашляла и плакала, она мне как-то больше нравилась.

Пинта отпустила кролика, и они зашагали по тропе в хейм.

В жаркой бане царапина Дженны сильно покраснела, и Пинта забеспокоилась:

– Может, покажешь руку Кадрин?

– Ну и что я ей скажу? Что приобрела этот шрам благодаря своей тени? Пустяки. У нас с тобой и хуже бывало. – Дженна плеснула водой в Пинту, а та нырнула, схватила ее за ноги и утащила за собой. Обе вылезли, плескаясь, из горячего бассейна и сели обсохнуть на холодке.

– До обеда еще есть время… – начала Пинта.

– И тебе непременно хочется понянчиться с малышками. Опять, – проворчала Дженна, однако отправилась вместе с Пинтой в большой зал. Три малютки спали там в своих колыбельках, а еще две едва встали на ножки – одну из них, двухлетнюю крошку, только что взяли в хейм приемышем.

За обедом Дженна сидела с Амальдой и Саммор, а Пинта помогала кормить малюток. У Дженны ненадолго хватало терпения с маленькими, которые всегда пачкались едой, – она предпочитала общество взрослых.

– Мать Альта говорит, что темные сестры живут в невежестве и одиночестве, покуда мы их не вызовем, – сказала она. – Правда это, Саммор?

В черных глазах Саммор проглянула настороженность.

– Так сказано в Книге, – сказала она уклончиво, глядя на Амальду.

– Я не спрашиваю, что сказано в Книге. Книгу нам читают каждый день. «Темные сестры пребывают в неве-е-же-естве», – протянула Дженна в нос, подражая Матери Альте.

Саммор опустила глаза в тарелку, но Дженна не унималась:

– Но когда я задаю Матери Альте вопрос, она просто читает мне еще что-нибудь из Книги. Я думаю, там не вся правда. Я хочу знать больше.

– Дженна! – вскричала Амальда, шлепнув ее по руке. Саммор коснулась другой руки Дженны, но легонько, словно желая что-то сказать.

– Погодите, дайте объяснить, – упорствовала Дженна. – Кое-что из того, чему учит нас Мать Альта, я могу видеть, чувствовать и осуществлять. Например, дыхание. Когда я дышу правильно, это в самом деле приносит мне пользу. Но темные сестры совсем не кажутся мне невежественными. И я видела, как Катрона плачет от одиночества, хотя у нее есть темная сестра. А вот Кадрин ее одиночество как будто нипочем. Значит, Книга не все объясняет. А Мать Альта знает только то, что написано.

Саммор вздохнула.

– Книга говорит нам всю правду, Джо-ан-энна, только вот слышим мы по-разному.

– Как так?

Саммор и Амальда подышали в лад, и Саммор заговорила опять:

– Если тьма – это невежество, я и правда жила в нем, прежде чем увидела свет. Если ничего не знать значит быть невеждой, я и правда была ею. Если не иметь сестры, значит, быть одинокой, то я такой и была. Но я не знала, что я невежественна или одинока, пока не пришла сюда по зову Амы. Я просто была.

– Кем была?

– Была собой там, во тьме, но не сознавала этого.

Дженна поразмыслила немного.

– Но Кадрин не имеет сестры, однако не чувствует себя одинокой.

– Есть много видов знания, дитя, – улыбнулась Саммор, – и Кадрин владеет только одним. Можно быть одной на разный лад и не всегда быть одинокой.

– Вместе тоже можно быть на разный лад, и для иных это не лучше, чем быть одной, – добавила Амальда.

– Вы говорите загадками, как будто я маленькая – а я уже не ребенок. – Дженна посмотрела в сторону, на маленький столик, где Пинта кормила с ложки двухлетнюю Кару, последнего приемыша Донии. Малютка смеялась, и они с Пинтой обе перемазались овсянкой. – Разве одиночество, ревность и гнев не покидают тебя, когда ты вызываешь сестру?

– Так учит нас Книга, – сказала Амальда.

Саммор фыркнула:

– Не старайся, Ама, – этого ребенка, который уже не ребенок, так просто не проведешь. Нынче вечером она слышала, как Дония честит Дойи за слегка пригоревший соус. Она видела, как Невара ходит за Марной по пятам. Она слышала о Сельне…

– Замолчи, Саммор! – резко оборвала Амальда.