Н.: Похоже, что в человеке есть много частей, которые разделены; именно поэтому мы и разделяем жизнь, как мне кажется.
К.: Почему? Мы разделили мир на коммунистический, социалистический, империалистический, а также на католический, протестантский, индуистский и буддистский, на национальности, на языки – сплошная фрагментация. Почему ум разделил целостную жизнь на фрагменты?
Н.: Я не знаю ответа. Я вижу океан, и я вижу дерево – это и есть разделение.
К.: Нет. Между морем и деревом есть разница – надеюсь, что это так! Но это не разделение.
Н.: Верно. Это различие, а не разделение.
К.: А мы спрашиваем, почему существует разделение, и не только внешне, но и внутри нас.
Н.: Оно внутри нас, и это самый интересный вопрос.
К.: Потому что то, что внутри нас, мы распространяем вовне. Итак, откуда это разделение во мне? «Я» и «не-я». Вы понимаете? Высшее и низшее, Атман и низшее «я». Откуда это разделение?
Н.: Может быть, оно было сделано, по крайней мере вначале, чтобы помочь людям сомневаться в самих себе. Чтобы заставить их усомниться, действительно ли они знают то, что, по их мнению, они знают.
К.: Выяснят ли они это с помощью разделения?
Н.: Может быть, с помощью идеи, что есть нечто, чего я не понимаю.
К.: В человеческом существе присутствует разделение – почему? В чём raison d’?tre, какова структура этого разделения? Я вижу, что есть мыслящий и мышление – верно?
Н.: Я этого не вижу.
К.: Есть мыслящий, который говорит: «Я должен контролировать эту мысль, я не должен думать это, я должен думать то». То есть имеется мыслящий, который говорит: «Я должен» или «Я не должен».
Н.: Верно.
К.: Это и есть разделение. «Я должен быть этим» и «Я не должен быть тем». Если я способен понять, почему во мне существует это разделение… О, посмотрите, посмотрите! Посмотрите на эти холмы! Чудесно, не правда ли?
Н.: Прекрасно!
К.: И что же, сэр, вы смотрите на них с разделением?
Н.: Нет.
К.: Почему нет?
Н.: Не было того «я», которое могло бы здесь что-то сделать.
К.: В этом всё дело. С этим вы ничего не можете сделать. А с мыслью, как мне кажется, я могу что-то сделать.
Н.: Да.
К.: Следовательно, я хочу изменить «то, что есть». Я не могу изменить то, что есть там, но думаю, что могу изменить «то, что есть» во мне. Не зная, как это изменить, я чувствую себя отчаявшимся и потерянным. Я говорю: «Я не могу изменить», и потому у меня нет энергии, чтобы изменить.
Н.: Именно так человек и говорит.
К.: Поэтому, прежде чем изменить «то, что есть», я должен знать, кем является изменяющий, кем является тот, кто изменяет.
Н.: Бывает, что человек это знает, на какое-то мгновение. Такие моменты уходят. Бывают моменты, когда человек знает, кто видит «то, что есть» в нём самом.
К.: Нет, сэр. Извините. Просто увидеть «то, что есть» – этого достаточно; речь не идёт об изменении.
Н.: Я согласен. С этим я согласен.
К.: Я могу видеть «то, что есть» только тогда, когда нет наблюдателя. Когда вы смотрели на эти холмы, наблюдающего не было.
Н.: Да, я согласен.
К.: Наблюдающий появился лишь тогда, когда вы захотели изменить «то, что есть». Вы говорите: «Мне не нравится „то, что есть“, это нужно изменить», – поэтому мгновенно возникает двойственность. Может ли ум наблюдать «то, что есть» без наблюдающего? Это было, когда вы смотрели на эти холмы, освещённые чудесным светом.
Н.: Эта истина есть абсолютная истина. В момент, когда человек переживает её, он говорит: «Да!» Но опыт человека также показывает, что он это забывает.
К.: Забывайте!
Н.: При этом я имею в виду, что он всё равно пытается такое положение изменить.
К.: Забывайте и испытывайте вновь.
Н.: Но в этой дискуссии – независимо от вашего намерения, – от этой дискуссии исходит помощь. Я знаю – насколько я вообще что-либо знаю, – что этого не могло бы произойти без помощи между нами. Я мог бы смотреть на эти холмы, возможно, и безоценочно, но это не было важно для меня; я не знал бы, что это и есть путь, на котором я должен искать спасения. И это, я думаю, и есть вопрос, всегда возникающий у человека. Может быть, это ум, опять жаждущий что-то схватить и удержать, но тем не менее похоже, что человеческое состояние…
К.: Сэр, мы смотрели на эти холмы. Вы ничего не могли изменить, вы просто смотрели; а потом вы посмотрели внутренним взором, и битва началась. Мгновение вы смотрели без этой битвы, без этой борьбы и подобных вещей. Потом вы вспомнили красоту этого мгновения, этой секунды, и вы захотели вернуть эту красоту снова. Погодите, сэр! Пойдёмте дальше. Так что же происходит? Здесь формируется ещё один конфликт: вы обладали некой вещью и хотели бы обладать ею опять, но вы не знаете, как обрести её снова. Вы знаете, что, если вы думаете о ней, это не то же самое, это уже не то. Поэтому вы прилагаете усилия, боретесь. «Я должен контролировать, я не должен хотеть» – верно? Тогда как если вы говорите: «Хорошо, это прошло, закончилось», этот момент завершается.
Н.: Этому я должен научиться.
К.: Нет, нет.
Н.: Я должен научиться, разве нет?
К.: Чему здесь учиться?
Н.: Я должен познать тщетность этого конфликта.
К.: Нет. Что здесь познавать? Вы сами видите, что этот момент красоты становится памятью, и затем память говорит: «Это было настолько прекрасно, что я должен обрести это снова». Вы озабочены не красотой, вы озабочены поисками удовольствия. Удовольствие и красота несовместимы. Если вы это видите, то с этим покончено. Вы не подойдёте к этому близко снова, как к ядовитой змее.
Н. (смеётся): Возможно, я этого не увидел, так что не могу сказать.
К.: В этом-то и вопрос.
Н.: Да, я думаю, что так должно быть, потому что человек продолжает возвращаться назад снова и снова.
К.: Нет. Это то, что реально. Если я вижу красоту этого света и он действительно необычайно прекрасен, я просто это вижу. Теперь с тем же самым качеством внимания я хочу видеть себя. Это момент восприятия, который так же прекрасен. И что тогда происходит?
Н.: Тогда я жажду его.
К.: Тогда я хочу схватить его, хочу уделять ему внимание, хочу преследовать его.