– Ты когда-нибудь все-таки дашь мне ее прочитать? – спрашивает она, показывая на рукопись.
Она знает. Я рассказала ей, что в моей голове давно зреет роман, и вот наконец после стольких лет его ростки начали пробиваться на свет. Она прощает мне некую отстраненность – на что не способен, вольно или невольно, мой муж. Она говорит, что все понимает, даже завидует этому творческому дару, когда слова наполняют и струятся по венам и ты оказываешься в стране, в которую есть вход только тебе одной.
Однако я отрицательно качаю головой. Написанное пока слишком живо и свежо, слишком откровенно и неприглаженно, чтобы показать ей. Стоит хоть один раз выпустить текст из рук, поделиться с кем-то, даже с ней – и он перестанет принадлежать только мне. Он станет чем-то другим, и я тоже. К тому же – и эта мысль пугает меня – вдруг ей не понравится?
Я прячу рукопись обратно в сумку.
– Ты мне не доверяешь? – Кузина подталкивает меня плечом, наполовину в шутку, наполовину обиженно. Но у меня нет настроения ни утешать ее, ни шутить.
– А что, если и так? – осаживаю я ее, поднимаюсь и вешаю сумку через плечо.
Возможно, с этого момента мне не стоит доверять никому.
Глава 14
На следующее утро я проснулась рано и отправилась в долгую, неторопливую прогулку по пляжу. Чувствуя, как песок обволакивает ступни, вглядываясь в серый туман, который окутывал океан, я укрепилась в намерении сосредоточиться на работе, на проекте. А для начала решила, что пора провести собственное расследование – и начать с ближайшей библиотеки: вдруг удастся накопать что-то о семействе Эшервудов в старой прессе, если таковая сохранилась в архивах. Эш уверил меня, что журналы Эмилии ему вернут не раньше обеда, и предложил прислать за мной Нейта к пяти часам. Поэтому весь день был в моем распоряжении, и я хотела провести его с пользой.
Согласно биографии, которую я читала в самолете, Эмилия Эшервуд умерла в тысяча девятьсот сорок втором году, но предыдущим вечером, исследовав данные на сайте с архивом газет, я нашла в дополнение только дату рождения отца Эша – тысяча девятьсот тридцать девятый – и последовавший через три года некролог Эмилии, опубликованный в «Нью-Йорк таймс» и «Лос-Анджелес таймс». Он звучал скорее не как некролог, а заметка из жизни знаменитостей – история семьи, их капиталы, но почти ничего о самой покойной. Направляясь в библиотеку, я, в общем-то, даже не знала, что ищу, но знала, что где-то должна найтись информация, которая бы подтверждала существование Эмилии Эшервуд в реальности.
Библиотека оказалась маленьким одноэтажным каменным зданием, похожим на библиотеку моего детства в Коннектикуте. Ной назвал Малибу фешенебельным местом, но я заметила, что это только наполовину правда. Да, на уходящих вдаль прибрежных утесах разместились усадьбы, поместья и пятизвездочные рестораны, но по другую сторону четырехполосного шоссе, на холмах, царила иная атмосфера, с привкусом доброй сельской старины, так что и библиотека была больше пасторальной, чем фешенебельной.
Я вошла внутрь, вдохнула запах старых книг и ощутила себя почти что дома: библиотеки остаются библиотеками, где бы они ни находились. Улыбаясь, я подошла к стойке администратора и попросила показать мне архивы местных небольших газет. Эмилия, как гласил некролог, умерла на озере Малибу, и я надеялась почерпнуть хоть какую-то информацию из тамошних заметок.
Администратор (Вера, как гласил бейджик) нахмурилась, глядя на меня поверх очков в яркой розовой оправе.
– Озеро Малибу, конец тридцатых – начало сороковых? А какую именно информацию вы ищете?
– Что-то – что угодно – об Эмилии Эшервуд. Она, кажется, жила там последние годы перед смертью, – пояснила я.
– А-а-а, – кивнула Вера, – вы работаете вместе с той женщиной?
– Какой женщиной?
– Которая снимает фильм.
Фильм? Я помотала головой.
– Нет, я ни с кем не работаю. А здесь недавно была женщина, которая снимает фильм? – Эш все-таки уже заключил контракт на съемки фильма и забыл сообщить мне?
– Ну, не так уж недавно, – уточнила Вера. – Может, месяц назад.
Месяц назад? Эш связался с режиссером, прежде чем звонить Чарли? Если так, то он намеренно умолчал об очень важной составляющей будущего проекта.
– Нет, я не работаю с ней, – повторила я, – но если бы вы могли показать мне материалы, которые показали ей, это очень помогло бы.
Вера снова нахмурилась.
– Боюсь, не могу.
– Мне не для фильма, – попробовала зайти я с другой стороны, – я писательница и работаю над книгой…
Я умолкла, пораженная собственными словами, которые не говорила вслух очень давно – я писательница, я работаю над книгой. Приятно и в то же время странно было произнести их и поверить, что они вскоре могут оказаться правдой.
– О, нет, я хотела бы вам помочь, дело не в этом. – Улыбка Веры стала извиняющейся. – Я не могу в прямом смысле – она украла все документы.
– Что? – Я решила, что неправильно расслышала.
– Эта женщина, режиссер. Она взяла с собой все заметки об Эшервудах, которые нашлись в архивах, и так их и не вернула.
Глава 15
Остаток дня я провела в тишине читального зала, изучая биографию Дафны дю Морье – Вера нашла ее в фонде библиотеки после того, как я немного пришла в себя от новостей о краже.
Я надеялась, что на этих страницах найду какой-то ключ к судьбе Эмилии. Я выписала все даты, касающиеся Дафны, в поисках каких-то совпадений между двумя женщинами – родилась в Лондоне в тысяча девятьсот седьмом, жила в Медоне, во Франции, где и окончила школу в тысяча девятьсот двадцать пятом, вышла замуж за Фредерика Браунинга в тысяча девятьсот тридцать втором, вместе с мужем жила весьма замкнуто в Египте – там и начала писать «Ребекку», – переехала в поместье Менабилли в Корнуолле, которое, как считают многие, стало прототипом поместья Мандерли.
Я не была уверена, имела ли Эмилия какое-то отношение ко всем этим событиям, и когда несколько часов спустя я снова вошла в стеклянный дом Эша, в голове все еще роились разрозненные факты из биографии Дафны. Но сейчас моей главной целью было выяснить как можно больше о загадочном режиссере, которая украла архивы, касающиеся Эмилии.
Однако прежде чем я успела открыть рот, Эш сгреб мои руки в свои; теплая волна поднялась вверх, к моим плечам и в конце концов к лицу. Все заготовленные фразы словно выдуло из головы, и я смогла только пробормотать:
– Что случилось?
– Хочу кое-что вам показать, – порывисто ответил он и, так и не отпуская рук, повел меня на веранду. Я подумала, что могла бы освободиться от его хватки и идти на безопасном расстоянии, спокойно, как полагается профессионалу за работой. Но я не хотела. Внимание и близость Эша лишали меня душевного равновесия, но будоражили еще сильнее.
Я бросила взгляд на знакомый стол, ожидая увидеть там дневники Эмилии, но стол был накрыт для ужина, а Эш тянул меня дальше, и только когда мы оказались у самых перил, отпустил мои руки и указал на воду у ног.
– Не понимаю, – сказала я и осознала, что уже произносила эту фразу и сегодня, и несколько раз за минувшую неделю. В присутствии Эша реальность словно начинала ускользать от меня, но странным образом это ощущение скорее влекло, нежели тревожило.
Эш приложил палец к губам, призывая к молчанию, и снова ткнул рукой в сторону океана.
Вода сегодня была жемчужной, голубовато-серой, сияющей в лучах угасающего солнца. Внезапно по ее поверхности прошла рябь, и в волнах показался огромный серый горб.
– Это… кит? – прошептала я, словно боясь побеспокоить великана.
Эш кивнул.
– У них сейчас миграция. Каждую зиму они проплывают тут на пути из Арктики в мексиканские воды. В этом году что-то припозднились.
– Ждали меня, – пошутила я.
– И оно того стоило, – мягко произнес Эш. Его слова упали, как камешки в воду. Этой водой была я, и они упали в самую глубину. Этот жар. Эта искра. Они доказывали, что самый сексуальный мужчина современности думал обо мне не только как о писательнице, и мне это не почудилось.
Киты вынырнули снова – на этот раз сразу двое. Сначала показался горб, потом гигантский хвост, и еще один горб.
– И вот фонтан, – продекламировала я. – И горб как снежная гора.
Эш вопросительно наклонил голову, глядя на меня.
– Извините, – пожала я плечами. – Классический английский юмор. Это цитата из «Моби Дика». Терпеть не могу этот роман, но в колледже мне пришлось писать по нему доклад. Вот теперь всплыло в голове.