Девушка с пробегом

Я поднимаю брови.

– То есть? Будешь мне врать, что разведешься и вот это все? О, а может, ты и не Огудалов, и не женат вовсе?

– Ну, почему, Огудалов я, Огудалов, – насмешливо откликается это бесстыжее создания, а затем все-таки идет в прихожую, вынимает из внутреннего кармана пальто коричневую книжечку. Кладет паспорт прямо передо мной, уже открытый на нужной странице семейного положения.

И такая знакомая мне печать регистрации расторжения брака.

Ой… Да я тут не одна "с пробегом"? Хотя, разведенный мужик – это лишняя галочка к сексуальности, почему-то. А разведенная женщина – почему-то вдруг становится второго сорта.

– Ведь я же тебе предлагал посмотреть мой паспорт, да, богиня моя? – коварно ухмыляется мой Аполлон. – А теперь, когда у тебя закончились возражения, сходи переоденься, будь так любезна. Ты должна мне обед.

Кажется, меня подловили…

8. Партия продолжается

В дивные глаза Давида я гляжу, испытывая острое желание взять и отравить это наглое совершенство. Ну, просто… Ну, не должен был он, такой красивый и такой восхитительный, ходить по земле ничейным. Я, понятное дело, “оформлять” его себе не собиралась, а кому-то другому отдавать такое чудо было немыслимо жалко.

Итак, мы закончили на том, что меня загнали в угол. Виртуозно обыграли моей же болтовней, и теперь – либо терять лицо и отмазываться, либо титаническим усилием воли тащиться на это свидание.

– Как же ты так сохранился, дорогой, что за полгода тебя не окрутил никто?

– Мне просто не встречалось богинь, – Давид улыбается мне улыбкой белоснежной и прекрасной, как у звезды, рекламирующей зубную пасту. – Так что, мы идем обедать?

Мама смотрит на это и безмолвно ржет, явно тоже получая удовольствие от того, как этот нахал меня уделывает. Эй, вот и где её женская солидарность, а? Почему все кровожадные тещи, которые порвут в лоскуточки за свою кровиночку, только в анекдотах?

– Идем-идем, – ворчливо откликаюсь я.

Не скажу, что мне прям очень долго придется себя уговаривать на это согласие. Но нужно все-таки вывести в итоге к тому, что это все последний раз, и ничего ему со мной не светит. Посудомойку починил – спасибо. Потрахались отлично – спасибо еще раз. Ну и все на этом. Иной валюты для благодарности у меня нету.

Паспорт Давида я листаю задумчиво. Ну, раз сам в руки впихнул, так грех ведь не запустить свой любопытный нос, так ведь?

Пять лет разницы. Забавно. Я думала меньше, и даже слегка надеялась, что ошиблась. Все-таки я больше тяготею к сверстникам. Но… В этот раз меня что-то понесло на молодую горячую кровь. Еще даже тридцати нет мальчику. Ну, спасибо, что совершеннолетний, мдя.

– Ты хорошо получаешься везде, даже в паспорте, Давид Леонидович? – насмешливо уточняю, протягивая паспорт своему Аполлону. Даже зная его имя, все равно так и тянет назвать его именно так.

– А ты всегда говоришь комплименты всем малознакомым мужчинам? – Давид иронично улыбается краем рта.

– Неа, – я пожимаю плечами, – но ты меня вдохновляешь, милый.

– Так ты пойдешь собираться, или мы пойдем так? Нет, я не против, мне ты нравишься и так, – малыш мурлычет вкрадчиво, обворожительно, до того сладко, что уже после этого хочется его съесть.

Нет, это не мальчик, это приворотное зелье какое-то. Стелет мягко. Настолько мягко, что кажется, будто я утопаю в пуху. Охохо, вот если бы еще мой жизненный опыт мне не говорил, что под мягким пухом всегда огромные шипы…

И отказаться бы, но я редко отказываюсь от таких сладких, но безвредных для фигуры десертов. Пусть. Пусть обед. Побуду рядом с ним еще пару часиков, наслажусь им еще чуть-чуть, посмакую это воздушное обаятельное чудо чайной ложечкой, а потом – обратно к холсту, мечтательно вздыхать и грустить, что явь бывает сном только в самом начале.

Впрочем… Впрочем, есть у меня проверенное средство, как отпугнуть излишне напористых юных кавалеров. И как только я о нем вспоминаю, с трудом удается удержать на губах насмешливую улыбку.

– Значит, обед, мой сладкий? – Давид явно начинает ощущать подвох уже в моем нежном голосочке. – Хорошо, только мы кое-куда зайдем, не возражаешь?

Он не возражает. Он с прищуром смотрит на меня, явно ожидая какой-то подлянки, и, о, да-а, он её получит.

Я иду переодеваться. С одной стороны, вроде, начало марта и ветер, но все-таки я хочу чуть-чуть подыграть мальчику, и поэтому влезаю, хоть в длинное и плотное, но платье. Бежевое. Вязаное. С плотными серыми колготками. С одной стороны, образ не самый сексуальный, но я не особо делаю на это ставки. Я бываю вот такая, и я точно не из таких, кто до свадьбы не слезает с каблуков, и только после позволяет себе надеть кеды. Кеды – это удобно. Особенно когда ты мать шебутной одиннадцатилетки, и иногда тебе жизненно необходимо сделать марш-бросок на другой конец детской площадки, потому что твое “взрослое и самостоятельное” чудовище полезло туда, откуда сама не слезет.

Но так и быть, я все-таки иду на свидание, поэтому надену ремешок. И так и быть, ботинки будут на каблуке, благо я тут в кои-то веки умудрилась купить ботинки с действительно удобными каблуками. Такое случилось в первый раз, я думала, что если в отзыве пишут про удобство каблуков – то отзыв точно проплаченный.

Хотя, наверное, не стоило так заморачиваться, если я хочу, чтобы в итоге мальчик от меня отстал раньше, чем я успею в него вляпаться. Сейчас уже слегка да, но пока еще контролируемо. Я еще не хочу за него замуж и трех детей, значит, все под контролем. Хотя ладно, когда я в последний раз вообще хотела замуж-то? После Верейского у меня на это все аллергия: стоит заговорить про замужество – сразу начинает подташнивать.

Впускать в свою жизнь чужака?

– Надя, мне забрать Алису? – шепотом спрашивает мама.

Шепотом. Вот в этом вот все. Она тоже уверена, что Алиску надо скрывать, ну “хотя бы поначалу”. Почему – мне непонятно. Что изменится, если мужчина только через пару недель узнает о том, что у меня есть дочь? Или через пару месяцев?

Хотя, не скрою, этот вот идиотизм на полном серьезе считался “нормой” среди разведенок. Да что там, девочка без детей отчаянно стеснялась штампа о расторжении брака, а с детьми…

Я не хотела скрывать Алиску. И вообще мое высокомерие меня чаще подмывало задрать нос и сказать, что это мы с Алиской делаем одолжение и рассматриваем мужчину, как кандидата на прием в нашу с ней семью, а не мужчина нам делает это одолжение. Потому что у меня уже все выстроено и настроено без мужика. Чувак, который купит хлебушка, мне уже и не нужен.

– Нет, мам, не надо, – вздохнула я, подкрашивая губы. Вот вроде и не собиралась никак с мальчиком продолжать, и вообще была уверена, что он уже через сорок минут будет выдумывать убедительную причину для отступления. А помада – яркая, карминовая, глянцевая.

Мама кивает и уходит в свою комнату. Нормально мы поболтаем вечером, когда я вернусь с Лисой с этого “свидания”, ну или через полчасика – если мой идеальный сладкий мальчик все-таки сорвется.

А мой Аполлон, соскучившись на кухне, является ко мне и без особых прелюдий стискивает меня в своих объятиях, зарываясь лицом в надушенные волосы.

– Почему мне тебя так мало, скажи? – шепчет он, скользя пальцами по моей спине.

А я не знаю. Мне вот мало его. Настолько, что сейчас я и сама так и тянусь к нему, так и тянусь, трусь носом об его небритую скулу.

Тысячи колких искр между нами, в воздухе вокруг нас, поэтому, когда он рядом – мне сложно дышать. Лишь он меня спасает – передает свое дыхание, рот в рот, губы в губы… Вкусный мальчик, дайте ножик – отпилю себе кусочек на память.

– Идем, а то мы никогда не выйдем, – я кошусь на часы. Уроки у Лисы кончаются через полчаса. Только-только одеться и дойти.

А на улице – весна, кипит, уже согнала с тротуаров весь снег, и у самого подъезда две вороны воюют за брошенную кем-то мимо урны пачку сухариков.

Мой Аполлон рисуется, мой Аполлон подмигивает мне фарами своей выпендрежно-брутальной тачки, не вынимая руки из кармана пальто. Я чудом не закатываю глаза от такого мальчишества. Ребята-пацанята, одни-то машинки у вас на уме…

– Включи сигнализацию обратно, милый, – милосердно улыбаюсь я и прихватываю своего спутника за локоть. – Тут недалеко, мы и пешком дойдем.

– Уверена? – Давид красноречиво косится на мои каблуки.

– Я на них как-то пять километров прошла, – я пожимаю плечиками. – С тех пор я в них верю.

– Как тебе вообще дают столько ходить пешком? Богини должны передвигаться только на руках своих адептов.

– Сладкий мой, ты случайно в конкурсе “Льстец года” не участвовал, а? – я смеюсь, пока душа приплясывает в такт солнечным зайчикам, разлетающимся от этой яркой, бесстыжей улыбки.

– Решил, что я в этом конкурсе слишком легко выиграю, – в тон мне откликается этот коварный солнечный лис, явно знающий цену собственному обаянию.

– Ну, легко не легко, а номинация за самую беспардонную лесть точно была бы твоя.