– Разве можно вас так отвлекать, Антон Викторович? – интересуюсь я. – Вы же у нас занятой начальник, как можете вы тратить время на такие мелочи?
– Ничего, я потрачу, – скалится Верещагин, – у меня тут трагедия, главный бухгалтер увольняется внезапно. Ужасно подозрительно, вдруг она деньги вместо того, чтобы ими налоги оплатить – на оффшоры вывела? Кому доверишь такое дело? Прочие дела подождут.
И нету у меня больше никаких слов, только матерные. Но ведь нету повода отказываться – да и как откажешь в рабочем вопросе непосредственному руководству?
– Пожалуйста, Антон Викторович, – я делаю широкий жест в сторону стеллажа с папками, – документы за последние полгода в вашем распоряжении. Остальное уже сдано в наш архив.
– Ничего, начнем с малого, – ухмыляется Верещагин, а я пытаюсь представить, как это я выдержу с ним рядом хоть несколько дней. И работать ведь еще надо!
Судьба решает, что мне досталось мало. Судьба дарит мне еще один «подарок».
– Ирина Александровна, Игнат Сергеевич просил вам цветы занести и передать свои извинения…
Сладенький голос Ольги Ивановской раздается от входной двери в бухгалтерию. А я – как чертова ищейка, втягиваю носом воздух. Ольга ведь входит не одна – вперед неё заходят её духи.
Омерзительно навязчивые приторные духи.
До отвращения, до тошноты мне знакомые.
И вот эту гадину он разложил в моей машине? Да на ней же пробы ставить некуда – свободного квадратного сантиметра – и то не найдется! Подешевле-то шалавы не нашлось, да?
Ну, спасибо, хоть ничьи трусы мне на водительское кресло не возложили!
Видимо, моя ненависть как-то отражается на лице, потому что от моего взгляда Ивановская пытается спрятаться за букет каких-то там роз, который она держит в руках. И смотрит на меня так, будто я её ударила.
Хотя будь у меня право – я бы ударила… И за волосы бы эту лицемерную тварь оттаскала с душой.
Значит, как поныть мне во время корпоратива, что «мужики – козлы, а мужья и начальство – особенно» – так «Ирочка, как ты меня понимаешь, да-да, мужиков надо пороть», а как потом раздвигать ноги перед мудаком в моей машине – так о понимании никто и не вспомнил. А потом скажите мне кто-нибудь, что внутренняя женская мизогиния – это вещь нелогичная и необоснованная. Как можно не ненавидеть вот таких вот мелких потаскушек?
– Ирина Александровна, вам нездоровится? – пытается лепетать эта курица, а я просто пытаюсь смотреть на неё, без мыслей – ну вот почему? Почему она? Почему он выбрал её, а не меня?
– Вон пошла, – тихо рычу я, и Ольга-таки испаряется.
Какая благоразумненькая дрянь… Правильно, с той стороны двери ты всяко больше проживешь.
Может, и правда? Забить на регламент, перестать ходить на работу? Пусть выдает себе увольнение по статье. Ну, я ж Прошу реально запорю таким вот образом.
Жалко. Жалко, потому что с увольнением по статье я буду рассчитывать на совсем другие перспективы, даже со связями.
Господи, зачем мне такое живое воображение? Зачем я сейчас представляю, как именно трахали эту потаскушку в моей тачке?
Может, сменить машину? Смогу ли я ездить в ней нормально сейчас?
Сбоку насмешливо хмыкает Верещагин. Сидит себе на краю моего стола своей чертовой задницей, глазки свои красивые, мудацкие на меня таращит, головку свою пустую набок наклонил.
А ты ведь ревнуешь, Ирочка…
Он этого не сказал. Я это сама осознала.
Я. Ревную. До темноты в глазах, до спазма в горле, до ощущения, что в животе возится клубок обжигающих холодом змей. Ревную!
И кого? Этого ублюдка, который держит меня за второсортную, недостойную его внимания женщину?
Который с удовольствием трахнет самую главную потаскушку в фирме, а я для него – «унылая персона»?
Который добивается меня только из-за того, что я швырнула носом в землю его самолюбие. И настолько мерзкими, грязными методами – что чувствуешь себя уже даже не второго сорта, а третьего. Ведь даже банальных извинений я оказываюсь не достойна. Только шантажа, угроз и мудачизма.
Что ты там о себе возомнил щенок? Ничего ты для меня не значишь!
– Ну что, начнем проверку, Ирочка? – сладко улыбается Верещагин, и я впиваюсь ногтями в собственное колено, чтобы хотя бы не ударить свое чертово начальство по его самодовольной физиономии.
На столе вибрирует телефон.
СМС. Даже если это рассылка от какого-нибудь банка, я и то скажу спасибо, лишь бы не глядеть на Верещагина, лишь бы так не ломило в груди этой яростью.
«Карета подана, хозяйка» – с незнакомого номера.
Боже, Проша, как ты вовремя.
Как глоток свежего воздуха в этой яростной духоте. Я кошусь на часы, и – о, да! Все так, как надо! Восемнадцать ноль восемь.
– Увы, Антон Викторович, – я улыбаюсь настолько неестественно, насколько вообще получается, – у меня окончен рабочий день, а переработки возможны только при согласии сотрудника. Сразу предупреждаю, я – не согласна.
В ответ я получаю настолько же едкую ухмылку.
– Значит, начнем завтра прямо с утра, Ирочка, – цедит Верещагин и таки слезает с моего стола, – буду с нетерпением этого ждать.
Прямо с утра. Мне «наслаждаться» его компанией с самого утра. Звучит ужасно, ведь я в его присутствии абсолютно слетаю с катушек.
Он мог бы мне припомнить, что я сегодня опоздала, но у нас не было личной договоренности, что я отработаю, и куда более вероятно, что я пошлю его по известному адресу с этими предложениями «отработать». Я ведь знаю, чего он добивается.
Нет, он хитрее. Он хочет доканать меня настолько, что мои нервы не выдержат, и я сдамся самой себе. Вот только мудак явно недооценивает крепость моих нервов. Я два года держалась на расстоянии. Две недели не выдержу? Имея на руках столько поводов для ненависти к этому ушлепку?
Да и не была бы я хорошей Доминанткой, если бы не знала такие слова как самоконтроль и дисциплина.
Жди, щенок. В уме ты уже думаешь, что победил. В уме – я уже под тебя легла. Вот только этого – не будет. Тебе придется обломаться.
Все. Мудак свалил из моего кабинета и с моего горизонта. Теперь – только забрать сумку с атрибутикой и спуститься вниз. Меня ждет Проша, его ремень, его спина…
Только мыслями обо всем этом я и живу с утра.
Возможно – мне полегчает…
Глава 12. Антон
Хмельницкая действительно выходит из здания с той самой сумкой на плече.
Молодец, Виталик, не подвел со своей кляузой. Может быть, даже останешься на этой работе. Ну, если с понижением в зарплате и должности, чтобы я тебя в лицо не видел, и чтобы повода лезть к Ирине у тебя не было.