(Не)реальный

У Аленки аж в ушах зазвенело. Вот это, блин, Лизка выбрала время.

– Котенок, а ты правда хочешь?

– Хочу-у-у, – Лиза шмыгнула носом и прижалась к Аленке еще крепче. – И братика хочу. Вы с папой не обниметесь для этого?

– Не знаю, хочет ли твой папа тебе братика, – медленно протянула Аленка. Как же хорошо, что темно. И не видно, как пылает у Аленки лицо. Хотя Лиза, наверное, и не поняла бы.

– Папа сказал, что с тобой и трех братиков мне готов сообразить, – хихикнула Лиза.

Ольховский. Или как его там? Шмидт? Вот вроде наполовину немец, что ж такая хитрая скотина, будто еврей? Нет, если бы он это озвучил Аленке собственным языком – она бы охренела. Сейчас же охреневала и тихонько плавилась. Охренеть, там у Ольховского на неё планы… были.

Спасаясь от такой страшноватой темы, Аленка начала рассказывать Лизке шепотом интерактивную сказку про очень боевую принцессу, которая накручивала драконам хвосты, а принцев заставляла чистить зубы перед поцелуями. Про зубы – это кстати Лизка придумала. Ей показалось, что без этого целоваться ну просто невозможно.

А Аленка говорила всю эту чушь, прижимала к себе теплую Лизку, и казалось – это девочка успокаивает её, а не наоборот.

Мама…

Макс уже раскаялся в том, что пару раз пытался приводить в дом потенциальных жен. И ни одна не прошла кастинга госпожи императрицы.

А тут – такое. Лизка ждала маму, об этом Макс говорил. До сих пор ждала возвращения неведомой Сони-Софи, но сейчас… Что она, перестала ждать или решила, что незачем?

– Знаешь, котенок, если ты все-таки будешь звать меня мамой – я буду ужасно рада, – шепнула Аленка, когда они с Лизой и последнего, самого коварного из всех драконов поставили в угол и лишили сладкого на неделю.

Маленькое солнышко, Лизка-Лизавета. Прям сердце разбивала своей открытостью, своей привязанностью. Аленка и не думала, что такое получится, Аленка предпочитала просто быть, надеясь, что когда-нибудь у неё получится стать для Лизки членом семьи. Даже просто подружкой бы устроило, а тут – мамой. Жутко ответственно, но жутко лестно.

Это было бы охренительно на самом деле – вся эта тема. Не происходи она, блин, в багажнике машины. Но… Но может, сейчас Лизке это захотелось особенно? Может, сейчас ей страшно, и она пытается сделать свой мир теплее?

Получалось согреть и Аленку. Ту, которая вообще-то разозлилась на Макса. А теперь хотелось ему похвастаться, он наверное бы обрадовался и одобрительно бы улыбнулся. Если он, конечно, не знал уже об этой задумке своей дочери.

Интересно, а если знал, что там мистер Шмидт-Ольховский на эту тему вообще размышлял? И с чего это он заявил Лизке что готов с Аленкой ей “наобнимать” аж троих братиков. У богатых свои причуды? Ну да, с причудами Ольховский не мелочился, совершенно. Целый видовой ряд разноцветных мозговых тараканов можно было наоткрывать.

Ох, хоть бы все было хорошо. Хоть бы случился волшебник, вертолет и сошлись звезды. Сейчас Аленка многое бы отдала за то, чтобы дождаться того момента, когда Лизка все-таки воспользуется данным ей разрешением.

Машина резко затормозила. Что, неужели дэпээс, или все-таки светофор.

С минуту ничего не происходило, потом щелкнул замок багажника, а потом сверху об него что-то глухо ударилось. Лизка аж вскрикнула от громкого звука.

Аленка же инстинктивно толкнулась ладонью в крышку багажника, и… Да, открылось. Ух, свет, свежий воздух… Хотя, какой он там свежий – на московской-то улице, но все лучше, чем в душном тесном пространстве. Аленка села, свешивая из багажника ноги, и поддерживая Лизку.

Глаза к свету привыкли не сразу – потребовалась пара секунд, как и ушам, которые по началу будто плотной ватой забило. А когда Аленка начала слышать – она торопливо развернула Лизку к себе и зажала ей уши ладонями. Некоторые вещи Лизке наблюдать было рановато. И слышать. И вообще, лучше бы она до сих пор верила в единорогов и боевых принцесс и подольше бы не узнавала, сколько в мире всяких дерьмоедов вроде Кислицына или Калугиной. Так, а про мертвых плохо можно или все-таки лучше не стоит?

На самом деле, глазам Аленки предстала слегка приятная картина, хоть она и не любила насилия.

В трех шагах от машины Ольховский бил Кислицына. Рядом стояли несколько человек такого слегка телохранительного, слегка суперагентского вида. Но они не помогали, они всего лишь придерживали Вадика в определенных границах, не давая ему уж очень сильно отползти.

Ну, стрелять Кислицын умел, а вот драться – не очень. Нужно сказать – он пытался держаться на ногах, не пользовался правилом “лежачих не бьют”, видимо, резонно не верил, что его соперник сейчас проявит к нему милосердие такого рода. И да, по отрешенно свирепому лицу Макса – Аленка бы тоже на жалость не поставила бы. Да что там, она бы сама от души пнула бы Кислицыну по ребрам, но оставила это для Макса.

Аленка оглянулась. Улица была перекрыта. Причем, кажется, и полицию к этому привлекли, и не только её. По крайней мере часть черных машин категорически не походила на государственные тачки. Зажимали Кислицына очень качественно. Вряд ли он ожидал такого размаха.

– Макс. – Нет, Аленке было не то чтобы жаль Вадима, но… Но как бы Ольховскому через пару минут от убийства отмазываться не пришлось. И пару тех миллионов, что Макс заплатил бы за ту отмазку, Аленке было жалко, хоть это были и не её деньги. Все равно, за такое дерьмо как Вадик и сто рублей-то отдавать не стоило.

Ольховский дернулся, оборачиваясь. Замер, глядя на Аленку и Лизу на её руках.

А потом… Потом Макс просто оставил Вадика кашляющим на четвереньках на асфальте, а сам шагнул к Аленке с Лизой и сгреб их обеих в охапку. Безмолвно, хрипло дыша, будто успокаиваясь, будто выстраивая свой мир вокруг них.

И все-таки супермен. Все-таки спас. Интересно, Лизка верит в Деда Мороза? А то, может, и он внезапно станет реальностью?

44. Чистосердечное признание

Даже если бы Аленка и хотела куда-то сбежать, чтобы проучить Ольховского – он не дал ей на то ни единого шанса. Просто без лишних слов запихнул девушку в машину и всю дорогу сидел с Лизкой на коленях, Аленку обнимая левой рукой и зарываясь лицом в волосы.

И молчал.

Молчал, собачий сын.

На ту квартиру, к которой Аленка была привыкшей – они уже не поехали. Приехали в какую-то монструозно огромную, просторную, с голубым потолком и тщательно выверенным интерьером. Настолько выверенным, что небрежно лежащая цветная подушка на сером диване смотрелась максимально правильно, идеальней лежать было просто невосможно, и вообще её хотелось тут же снять для инстаграма. Тут вообще все было достойно отправки в ту инсту, осталось только её завести.

Лизка-то тут явно себя чувствовала как дома, усвистала куда-то в глубину этого музея. Ну, она-то знала, где тут ей можно и зубы почистить, и спать лечь. И Аленка на самом деле понимала желание поскорей свалиться спать, в конце концов – было уже поздновато, а впечатлений за день было… дохрена. Сказочный папа превратил все это в приключение – для Лизки, а Аленку до сих пор потряхивало.

Сама Аленка так и замерла в холле – а это был именно холл, а не прихожая – не зная, что ей тут вообще делать. Руки помыть? Так краны тут наверняка какие-нибудь винтажные, которые жалко заляпывать своими мещанскими потными ладошками.

Макс стоял за плечом. Этакое мрачное изваяние. Ни влево, ни вправо, ни слова сказать, ни мышцой поиграть.

– Вписываешься в интерьерчик, – отрешенно заметила Аленка, оборачиваясь.

И в самом деле, вписывался. А если бы разделся и принял хоть какую-нибудь позу – его вообще можно было бы выдать за современного Апполона, или Гермеса – на худой конец.

– Я хотел сказать. Сегодня, – негромко произнес Макс, глядя куда-то в сторону. Аленка глянула в ту же сторону. Зацепилась взглядом за фотографию на стене. Парень, девушка в развевающемся голубом платье, обнимаются так, будто тысячу лет друг друга не видели. И все это посреди какой-то пустоши, на фоне холмов. Красиво. Но не очень в тему. Любовь – она, конечно, все побеждает, но любовь не строится на таком количестве недоговорок.

Аленка уселась на банкетку у двери. Серую, замшевую… Было страшно подумать, что это натуральная замша. Блин, и все-таки у Аленки мещанство головного мозга. И… Нет, вряд ли это излечимо.

– Дальше не пойдешь? – Тихо спросил Макс.

– Я пока все больше склоняюсь к версии побега. – Аленка пробежалась взглядом по потолку, по люстрам, похожим на какие-то космические цветы. – Отсюда до двери ближе.

– Ну, ты и размечталась. Кто ж тебе даст сбежать? – Макс уселся рядом, и Аленка от него демонстративно отодвинулась. Макс на это так тяжело вздохнул, что она его на секундочку даже пожалела.

– Если я с тобой останусь – ты решишь, что это из-за денег. – Аленка еще раз оглянулась, и качнула головой. Нет. Перебор. Реально перебор. Для неё и прошлая-то версия Макса была уже по самому краешку, он и в той раскладке был для неё принцем. Программистка и писательница на полставки – в принципе неплохая партия для какого-нибудь приличного менеджера. Могла бы и покруче конечно быть, поамбициознее, стоящая повыше на карьерной лестничке, но сойдет.

А для моднявого фотографа и бизнесмена? Сойдет ли? Ой ли?

– Я всю эту херню и затевал, чтобы понять – заинтересую ли я тебя без денег. Так что нет, милая, я-то точно не решу.

– Знаешь, если ты затевал это все для этого – нужно было снимать хрущовку в Мытищах, никакой няни и водить меня в столовую, блин.

– Ага, и катать на каком-нибудь ведре типа Приоры? – Макс усмехнулся. – Нет, Солнечная, я долго думал – но решил обойтись без переборов. Не так чтобы “с милым рай и в шалаше”, хотя с тобой наверняка и это бы проканало, чудо ты мое, немеркантильное. Так, делал общую картину, что деньги вроде есть, но из трусов не вываливаются. Ну, серьезно. Скажи я тебе, что могу без проблем раскрутить тебя как писателя, скажи же – это бы придало нашим отношениям совсем другой вкус.

– Себя раскручивай, – недовольно буркнула Аленка. А сейчас этого вкуса типа не будет? Как будто сейчас у неё не будет повода чувствовать себя содержанкой. Нет. Все-таки надо бежать. Руки в ноги и… Да ладно. А как бежать-то? И сердце из груди выдрать, вместе с ребрами? И… Как же Лизкино “можно я буду называть тебя мамой”? Ну, блин, же! Совести не хватит. Если Ольховского помучить еще можно, то Лизку…