– Пришла пора научиться, – сказал Преподобный. – И полюбить. Уверен, очень скоро оружие станет для нас верным спутником.
Зомби толпились у окон, заглядывая внутрь сквозь щели в приколоченных досках.
– Чего они ждут? – спросил Кэлхаун, не обращаясь ни к кому конкретно.
– Хозяина, – сказал Док. – Его слова.
– Док, – сказал Преподобный, – если вам есть что рассказать нам в помощь – теперь самое время.
Док оперся о ближайшую скамью.
– Ладно, – сказал он. – Постараюсь коротко, без лишних подробностей. Толком объяснить все равно не сумею. Индеец – шаман, колдун. Он проклял город и впустил в свое тело демона, чтобы жить после смерти и отомстить. Демон дает ему могущество. Церковь на время отпугнет зомби, пока он не заставит их. А это неизбежно. Святость места ему противна, потому он пошлет зомби исполнить свою волю. Если им не удастся, то явится сам. И чем ближе к утру, тем вернее, что он возьмется за дело: при свете дня его силы иссякнут. Тогда мы можем найти и убить его, и он мало чем сможет помешать. Лучи солнца для него – яд. Что до зомби, они как пчелы, а он словно пчелиная матка. Все они подвластны одному разуму. ЕГО. Остановить их можно лишь разрушив мозг. Индейские чары действуют только на мертвых, чей мозг уцелел. Не знаю, как и отчего. С тем же успехом могу объяснить, зачем в снадобья добавляют глаз жабы или крыло черного мотылька. Просто метьте в голову и крошите черепа. Тогда их остановите.
– И индейца? – спросил Дэвид.
– С ним иначе. Демон внутри него владеет телом и дает силы, как бы тяжело тело ни пострадало. Его остановить может лишь солнце или священные предметы. Но таким предметам должна сопутствовать вера. Если мы теряем веру, от них нет пользы.
Преподобный обнял Эбби за плечи.
– Док, а вы знаете точно?
– Какое там. Я, по-вашему, что ни день воюю с упырями? Я все вычитал в чертовой книжке. – Док умолк. – И вот еще что. Эти живые мертвецы как зараза. Если укусит – считай, укусила бешеная собака. Только хуже – станешь таким, как они. Случись такое – советую застрелиться.
(2)
Город умер.
И мертвые бродили в нем.
Через щель между досками Преподобный следил за ними. Когда-то в Сан-Франциско он видел, как с полсотни крыс выбирались с корабля по швартову, и теперь вспомнил тот момент. Голодные красные глаза и все прочее. Зомби, при жизни бывшая Милли Джонсон, появилась у щели с другой стороны и взглянула на Преподобного. Разбухший язык облизнул губы. Длинная сопля свешивалась из левой ноздри, почти касаясь щеки. Она издала приглушенный стон, точно Преподобный был лакомым куском бифштекса. Наконец она отступила от окна в поисках лучшего пути внутрь, и Преподобный увидел индейца.
Тот шел посреди улицы с деревянным ящиком на плече, и дождь будто расступался перед ним.
Кэлхаун, глядевший в другое окно, отшатнулся, упал на колени и стал молиться.
Толпа мертвецов раздалась, попуская индейца, и тот остановился у церковных ступеней, вертикально опустил рядом ящик. Сорвав крышку, он выставил содержимое на обозрение укрывшихся в церкви.
За плечом Преподобного Док произнес:
– Его жена. То, что осталось.
Индеец повернулся к трупу, снял шнурок с ушами и надел через голову тела. Затем поцеловал мертвые почерневшие губы и обернулся к церкви.
Новые мертвецы ковыляли по улице. Среди них безлицый шериф и Калеб, волочивший кишки и припадавший на ногу, часть коленки которой отгрызли.
Взгляды Преподобного и индейца пересеклись, и Джеб с удивлением ощутил наплыв жалости к краснокожему. Чувство потери близких было ему знакомо, пусть в его случае носило чисто эмоциональный характер. По слухам, его семья (хотя сестру, несомненно, изгнали) жила и процветала.
Теперь они оказались лицом к лицу: он – за светлые силы Господни, а индеец – орудие в руках дьявола. Две силы сошлись в противоборстве.
Но отчего-то Преподобный не ощущал свою бесспорную непогрешимость и не мог принять индейца за чистое зло.
Он обернулся к Эбби. Та попыталась ответить улыбкой, но мускулы лица не слушались. Мысль о ней еще больше поколебала его уверенность в непогрешимости, вместе с тем добавив мирского жизнелюбия. Он очень хотел бы возлечь с ней и познать ее в библейском смысле. Это было бы справедливым даром двум любящим людям, которых, вероятно, ждет скорая смерть. Если им не суждено уцелеть, другой возможности не будет. Он соблюдал Божьи заповеди, но не заповеди своего сердца, а сейчас не мог этого одобрить.
Проповедник взглянул на Дэвида. Он успел привязаться к мальчишке так, как если бы тот был его сыном.
Мальчик сидел на скамье, сжимая дробовик; лицо и волосы в грязи. Безграничная любовь переполнила Преподобного.
Дэвид, словно почувствовав, повернулся к нему и попытался улыбнуться, но преуспел едва ли больше Эбби.
Преподобный вновь выглянул в окно. Индеец не сдвинулся с места и продолжал смотреть в ту же точку, словно пытаясь перехватить его взгляд.
Преподобный отвернулся. В пятый раз он переломил дробовик и проверил заряды, и в пятый же раз осмотрел револьвер.
Прислонив дробовик к стене и убрав револьвер за пояс, он подошел к Эбби и обнял ее.
– Я люблю тебя, – просто сказал он. – Будь что будет – я тебя люблю.
Отложив оружие, она обняла и поцеловала его – долгим и страстным поцелуем любви и, возможно, прощания.
Ибо наставал момент истины.
(3)
Мертвецы перешли в наступление. Поначалу с опаской. Поднявшись по ступеням, они взялись за решетки на окнах, просовывая руки, чтобы попробовать на крепость набитые доски. Их пальцы как черви пролезали в щели, легонько дергали и опять скрывались.
Осажденные встали в центре церкви, лицом к запертым дверям. Преподобный и Док стояли бок о бок; чуть позади и левее Преподобного – Дэвид, справа от Дока – Эбби и замыкал построение Кэлхаун, которого трясло так, что был слышен шорох одежды и стук зубов.
И вот доска на соседнем с дверями окне с треском оторвалась, рассыпав веер гвоздей, и отлетела на пол. Индеец уставился на них, улыбаясь окровавленным ртом. Взявшись за прутья, он придвинулся вплотную к решетке и заглянул внутрь.
– Бу, – сказал он.
От ладоней, в тех местах, где они сжимали прутья, шли струйки дыма. Индеец отдернул руки, и на некоторых прутьях вспыхнули маленькие язычки пламени.
Преподобный переглянулся с Доком.
– Святая земля?
Док кивнул:
– Пока для нас святая – будет святой и для него. Но они еще снаружи. Вот когда окажутся внутри, с нами лицом к лицу, – тогда узнаем, чья вера крепче. И если он будет сильнее…
– Мы умрем.
– Хуже.
Преподобный проверил время – чуть больше часа до рассвета. Едва он убрал часы в карман, как зомби пошли на приступ.
Двери стали вздуваться, будто громадная грудь в попытке набрать больше воздуха. С треском повылетали доски на окнах, взамен появились глядящие сквозь решетку мертвые лица. Один зомби принялся в исступлении грызть прутья, его зубы крошились и выпадали. Прочие отчаянно дергали вставшее на их пути препятствие.