Мой год с Сэлинджером

Если квартира на мое имя, значит, ответственность за внесение платы на мне, а Дон тут вроде как ни при чем. Меня это страшно пугало, ведь сумма в пятьсот сорок долларов составляла больше половины моей зарплаты.

– Только у тебя есть настоящая работа, – пояснил Дон, когда мы возвращались в его старую квартиру, взявшись за руки. – И хорошая кредитная история.

– Откуда ты знаешь, какая у меня кредитная история? – спросила я.

– Просто знаю, и все. – Дон остановился и достал из кармана поношенные кожаные перчатки. – Уж точно лучше моей.

– Что значит «уж точно лучше моей»?

Дон глубоко вдохнул морозный воздух.

– Я отказался выплачивать студенческий кредит, – сообщил он.

– Ты отказался выплачивать студенческий кредит?

– Ну да, так я и сказал. – Дон встряхнул головой и широко улыбнулся. – Подумаешь, велика беда. Банки – зло, они наживаются на восемнадцатилетних несмышленышах. Ну, недосчитаются они моих двадцати тысяч… для них это вообще не деньги. – Он поцеловал меня холодными губами в правую щеку. – Детка, ты слишком буржуазно мыслишь. Серьезно, ерунда это все. Мне было не до студенческих кредитов. Я роман писал.

Я не знала, что на это ответить; не знала, что и думать, по правде говоря.

– Я сглупил, конечно. – Дон снова взял меня за руку, и мы пошли по Северной Девятой улице к Макри-Трайнгл – участку клочковатой травы, населенному крысами, который почему-то считался у городских властей общественным парком. – У меня не было денег, вот я и оформил отсрочку. Это можно делать сколько угодно раз. Просто каждые полгода заполняешь документы. Но мне надоело.

Я думала об аренде. По правде говоря, я не знала, как Дон зарабатывал на жизнь. Почти все время он проводил в зале – был боксером, «как Мейлер, но лучше»[15 - Имеется в виду норман Мейлер.], по его собственным словам, – или просиживал в кафе, работая над романом, который, опять же по его словам, почти дописал. Раньше он преподавал английский как иностранный взрослым – русским эмигрантам, латиноамериканским домохозяйкам, – но сейчас у него осталось лишь несколько частных учеников. Деньги на вино или кофе у Дона всегда водились, но я также заметила, что он не разбрасывается наличкой. Кредитками он не пользовался. Теперь я знала почему.

– Высшее образование должно быть бесплатным, – добавил Дон. – В Европе никто не платит двадцать штук в год за бакалавриат. Мои друзья из Европы считают нас, американцев, ненормальными.

Дон часто упоминал своих европейских друзей, но никого из них я еще ни разу не видела. Те его друзья, с кем мы регулярно общались, были родом из Нью-Йорка, Хартфорда, где Дон вырос, и Сан-Франциско, где он жил вплоть до переезда в Нью-Йорк около года тому назад. Большинство этих друзей учились в колледжах, где стоимость обучения превышала двадцать штук в год. Так, его подруга Эллисон, дочь знаменитого писателя и влиятельного редактора, выросла в таунхаусе в Верхнем Ист-Сайде и училась в Беннингтоне с Марком, лучшим другом Дона из Провиденса, из профессорской семьи. Подобно Дону, эти ребята стремились стряхнуть с себя внешние атрибуты привилегированного детства: Эллисон жила в чердачной студии на Мортон-стрит и жаловалась на бедность, но каждый вечер ужинала в ресторанах, а Марк бросил престижный колледж, выучился на краснодеревщика и основал компанию по производству дорогой дизайнерской мебели, офис которой находился в лофте на Четырнадцатой улице, стоившем явно не гроши.

– А тебе не показалось, что с этой квартирой что-то не так? – спросила я.

– Там пол немного наклонный. – Дон пожал плечами, обнял меня и прижал поближе. – Ну и что? За пятьсот баксов в месяц мы все равно ничего лучше не найдем. А тут и станция близко. И все близко. И такой красивый квартал – Северная Восьмая улица! Столько деревьев.

– Деревья, – с улыбкой повторила я, хотя помнила лишь мрачные тени от голых веток на снегу.

Дома Ли и Панкадж сидели за столом и пили пиво с Марком и Эллисон, которых Дон пригласил в гости, но забыл об этом… или забыл сказать мне. Марк и Эллисон нравились мне гораздо больше большинства друзей Дона, но я очень устала.

– Дональд! – воскликнула Ли и помахала забинтованной рукой. – Джоанна! Садитесь с нами, выпейте пива! Мы отмечаем!

Она встала и прижалась к моей холодной щеке своей теплой. На ней было одно из ее очень красивых платьев – глубокого бордового цвета, креповое, с крошечными тканевыми пуговками впереди, – и полный макияж: тональный крем, сгладивший неровности на ее подбородке, тушь, благодаря которой у нее появились ресницы, и темно-красная помада. Ли вымыла голову и высушила волосы; те лежали блестящими волнами. Теперь она выглядела не просто прилично, но восхитительно.

– Я нашла работу, – сообщила она.

– Ого! – удивилась я. Я не считала ее способной на такое. – И что за работа?

– Какая разница? – весело воскликнула Эллисон и чокнулась с Панкаджем, который в ответ ул ыбн улся.

На нем по-прежнему были тонкая армейская куртка и шарф, хотя в квартире было очень жарко. Я попыталась поймать его взгляд. Мы же вместе пережили чрезвычайную ситуацию, значит, между нами теперь должно быть особое понимание. Но Панкадж смотрел куда угодно, только не на меня – на стол, на колени, на свое пиво.

– Эй, дружище, – наконец обратился он к Дону, – как там партия?

Через несколько минут они вышли – сначала Панкадж, потом Ли.

– Мне надо переодеться, – заявила она. – Весь день в этом платье хожу.

– А знаешь, кого представляет мое агентство? – крикнула я ей вслед.

– Томаса Пинчона, – ответила за нее Эл лисон.

Она пила вино из большого синего кубка – единственной посуды в квартире, отдаленно напоминавшей винный бокал. Приходя в гости, Эллисон всегда брала его себе.

– Почти угадала, – ответила я. – Сэлинджера.

Повисла тишина. Эллисон, Марк, Дон – все таращились на меня, разинув рты.

– Возьми, – наконец проговорил Марк и подтолкнул мне пиво.

– Джерома Дэвида Сэлинджера? Серьезно? – Дон наконец очнулся от оцепенения и потрясенно покачал головой.

Я кивнула:

– Он клиент моей начальницы.

Все в комнате заговорили разом.

– А ты с ним разговаривала? – спросил Марк. – Он звонил?

– Он пишет новый роман? – поинтересовалась Эллисон. Губы у нее посинели от вина, как у упыря. – Ходят слухи…

– А сколько лет твоей начальнице? – спросил Дон. – Сэлинджер же начал писать в сороковые.

– И какой он – милый? – подхватила Эллисон. – Многие на него злятся, но мне всегда казалось, что он очень приятный человек, просто хочет, чтобы его все оставили в покое.

– Да никакой он не писатель. Так, много шума из ничего, – с улыбкой произнес Дон.

Марк раздраженно прищурился:

– Ты это серьезно? – Он глотнул пива. – Человек хочет, чтобы его оставили в покое, но это не делает его пустышкой.

Марк, как и Дон, был невысоким, мускулистым и очень привлекательным. Он был похож на кинозвезду 1970-х: голубые глаза, точеные скулы, длинный нос, волнистые светлые волосы. На самом деле он был так красив, что даже мужчины это замечали. А вот его невеста Лиза обладала совершенно непримечательной внешностью – я бы даже сказала, редко встретишь людей столь невзрачных, – и была сдержанной и молчаливой ровно настолько, насколько Марк – открытым и словоохотливым. Дону она не нравилась в том числе поэтому, и он не сомневался, что Марк отменит свадьбу.

– Пару лет назад моя подруга Джесс недолго работала в «Литтл Браун». – Эллисон взглянула на Марка. – Это издатели Сэлинджера. – Марк кивнул. – Она была всего лишь ассистенткой и с Сэлинджером дел не имела, его книгами не занималась. Но ее стол стоял рядом с приемной, и вот однажды она задержалась на работе, а телефон на стойке зазвонил… и звонил очень долго. А было уже полдесятого вечера. Кто звонит в офис так поздно? Наконец она сняла трубку и услышала, как кто-то кричит – реально кричит, – на том конце. «С РУКОПИСЬЮ ВСЕ В ПОРЯДКЕ! – кричал человек. – Я ЕЕ СПАС!» Он говорил еще что-то про пожар и нес всякую малопонятную белиберду, но главное, не говорил, а орал. Джесс решила, что звонил какой-то сумасшедший. – Мы кивали. – И вот на следующий день приходит она на работу, и оказывается…

– Звонил Сэлинджер, – угадал Дон.

– Звонил Сэлинджер, – подтвердила Эллисон, недовольная тем, что сенсационный момент ее истории предугадали. – В его доме был пожар. Дом сгорел. Или полдома… не помню. Но суть в том, что дом горел в тот самый момент, когда он звонил в издательство, то есть представьте: твой дом горит, а ты звонишь издателям и сообщаешь, что рукопись новой книги не пострадала. Не семью бежишь спасать, не звонить пожарным – нет!

– Откуда ты знаешь, что он сперва не спас семью и не позвонил пожарным? – спросил Дон.

– Мне Джесс сказала, – ответила Эллисон.