Добрая самаритянка

– Я распечатал свои банковские счета и отчеты и оставил их в конвертах на своем столе вместе с паролями от учетных записей и документами на квартиру, чтобы полиция могла их найти. Доехал до моста над железнодорожными путями, за городом, поблизости от Вулвертона… Знаете это место?

– Да, знаю.

– На одном пролете моста ограждение проржавело настолько, что можно проломить его и выпасть на рельсы. Я наполовину сломал перила и долго ждал поезда. Собирался спрыгнуть прямо перед ним, и все было бы кончено. Но поезда не было слишком долго, и я передумал.

– Понимаю. Пока вы ждали поезда, думали о том, как может ощущаться смерть?

– Никак, потому что после смерти ничего нет.

– Она даст вам покой?

– Жизнь не дала, поэтому могу только надеяться.

О чем бы я его ни спросила – Стивен уже задавал себе этот вопрос прежде. Он принял это решение отнюдь не в спешке.

В последнее время меня все сильнее раздражали нытики. Слишком многие из тех, кто нам звонил, небрежно разбрасывались угрозами самоубийства, но когда доходило до дела, им не хватало духу на то, чтобы что-то совершить.

Поэтому я решила надавить и заставить Стивена подтвердить серьезность его намерений. Этот прием психологи называют «страх и облегчение». Я понизила голос, поднесла трубку ближе к губам и начала хорошо отрепетированную, но редко используемую речь.

– Быть может, в глубине души вы не питаете серьезных намерений покончить с собой, – заговорила я. – Возможно, это крик о помощи? Я получаю множество звонков от людей, которые говорят, будто хотят умереть, но при тщательном разборе оказывается, что они просто-напросто испытывают жалость к себе. Может быть, вы один из таких людей, Стивен? Может, вы просто попались в ловушку жалости к себе? Может, настолько глубоко погрязли в этом, что не понимаете: ничего не изменится, пока вы не найдете в себе смелость сделать что-то самому? Потому что если вы не возьмете на себя ответственность, то всю оставшуюся жизнь – возможно, сорок или пятьдесят лет – боль, которую вы испытываете сейчас, боль, которая так нестерпима, что заставила вас позвонить мне, будет только усиливаться. Это – то, что вы чувствуете сейчас, – станет для вас наркотиком. Вы сможете так жить, Стивен? Я знаю, что сама не смогла бы.

Я использовала эти слова только при контакте с потенциальными кандидатами, и моя прямолинейность часто заставала их врасплох. Они звонили, ожидая, что я буду проявлять к ним сочувствие и, наверное, стану уверять их, что в конце концов все будет хорошо. Но я не такой человек. Я знала по личному опыту, что в конце концов ничего не будет хорошо, а скорее всего, будет куда хуже, чем есть теперь. И иногда это совершенно невыносимо. Но я могу прекратить это. Нужно только поверить мне.

– Я… я… я не просто так звоню, честное слово, – выдавил Стивен, застигнутый врасплох. – Это то, о чем я долго и напряженно думал, и я хочу этого – но если не смогу это сделать, то покажу себя трусом, верно?

– Нет, Стивен, вы не трус. Вы позвонили мне сегодня, и это показывает, насколько вы отважны. Может быть, вы просто выбрали неверный день для ожидания поезда… Так случается со многими людьми. Просто помните: мы здесь ради вас – в любом качестве, в каком вам нужны.

– Вы собираетесь выслушать меня?

Он почти попался. Я позволила обнюхать приманку – и отдернула ее.

– Если это все, чего вы хотите от меня, то да.

– Что, если… что, если мне нужно… что, если я решу… – Голос сделался тише, а затем совсем оборвался.

Стивену было нужно, чтобы кто-то сказал ему, что смерть – правильный выбор. Но сначала мне нужно было точно узнать, чего же он хочет от меня. Я не должна была завершать фразу за него, даже если точно знала, что он собирается сказать, однако для потенциальных кандидатов я делала исключения.

– Вы звоните, чтобы сказать мне, что хотите покончить с собой и ищете моей поддержки в этом деле?

– Я… полагаю, что да.

Как только кандидат думает, будто понимает меня, я сбиваю его с толку, вернувшись к тому же тону, которым разговаривала в начале нашей беседы. Не доверяю никому, пока не удостоверяюсь, что он именно настолько отчаялся, насколько говорит.

– «Больше некуда» – беспристрастная организация, не выносящая суждений, – начала я. – Мы здесь для того, чтобы выслушать вас. Мы не пытаемся отговорить вас от того, что вы собираетесь сделать, – просто просим вас сначала поговорить с нами и рассмотреть все варианты, прежде чем сделать подобный важный шаг. Вы это понимаете?

– Да, – ответил Стивен. Между нами повисло неловкое молчание. – Но…

– Но? – переспросила я.

– Но если я… понимаете, если я хочу осуществить это, то станете ли вы…

– Стану ли я что, Стивен? Каких действий вы от меня ждете?

Он снова замолчал, и я ощутила его нарастающую тревогу.

– Извините, мне нужно идти, – произнес Стивен, прежде чем в трубке наступила тишина.

Я постучала пальцами по столу и стала изучать свои ногти. Темно-красный лак на указательном пальце слегка облупился. Нужно записаться к маникюрше, чтобы восстановить покрытие.

Я не беспокоилась о том, перезвонит ли Стивен. Конечно, он перезвонит, и когда снова будет искать разговора со мной, то покажет, что готов приложить некоторые усилия. Нельзя просто связаться с «Больше некуда» и попасть на мой телефон – у нас нет прямой линии. Нас девяносто четыре волонтера, все работаем в разные смены, и лишь дело случая, кто именно ответит на звонок.

Я вспомнила, как Дэвид постоянно названивал нам, пока не нашел меня. Как только мы установили контакт, я дала ему свое расписание, чтобы мы могли общаться более регулярно. Мы беседовали три или четыре раза в неделю, и не только относительно нашего соглашения; иногда обсуждали события в мире, нашу повседневную жизнь и страны, в которых хотели бы побывать.

И пока он говорил, я закрывала глаза и представляла, что мы сидим друг напротив друга за столиком в кафе где-нибудь за границей; целый день осматривали достопримечательности, а вечером решили насладиться мягкой средиземноморской погодой и поесть в бистро: отведать рыбного супа, выпить кьянти и по-дружески поболтать. Потом реальность вступала в свои права, и я осознавала, что ничто из этого не могло произойти. Никогда.

Спустя столько месяцев я все еще тосковала по звуку его голоса. Я гадала, пройдет ли это чувство когда-нибудь окончательно. Дэвид понимал меня так же глубоко, как я понимала его, – но моего присутствия в его жизни не было достаточно, чтобы побудить его остаться. Меня было недостаточно, чтобы заставить его выбрать жизнь.

Мой желудок стянулся узлом.

«Помни о якоре, Лора. Помни о якоре».

Я прикинула, чего мы со Стивеном можем добиться. Он строил планы. Приводил свои дела в порядок, выбирал место и уже побывал там. Все, что ему было нужно, – я. У меня было доброе предчувствие на его счет.

Хочу услышать, как он умирает.

Глава 5

Я дважды проверила время, указанное в рекламном объявлении, которое выдрала из местной газеты, потом посмотрела на часы. Было уже на десять минут позже заявленного времени. Я ненавидела такие неточности.

Мой беспокойный взгляд упал на группу молодых женщин, которые тоже ждали, пока откроются двери. Я разгладила складки на своем жакете, чтобы выглядеть более презентабельно. Не следовало беспокоиться – судя по их виду, я была единственной, кто приложил хоть какие-то усилия. И поскольку я не была одета в кроссовки или толстовку, то выделялась среди них, словно вывихнутый палец.

Я посмотрела в сторону своего «Мини Купер» и увидела чуть дальше по дороге знакомую фигуру. Он умостился на пластиковой скамье у автобусной остановки, рядом стояла бутылка.

– Олли… – начала я, приближаясь. Старый рюкзак Тони, который я отдала ему, был уже сплошь покрыт грязью настолько, что трудно было различить его изначальный синий цвет. Табак, алкоголь, моча и запах тех мест, где предпочитал спать Олли, смешивались воедино, создавая отвратительный смрад. Но я ничего не сказала на этот счет, лишь крепко обняла его. Это было все равно что обнимать мешок с костями.

– Привет, Лора, – пробормотал он, одарив меня слабой улыбкой. – Что ты здесь делаешь?

Обычно ему требовалось несколько минут для того, чтобы разобрать сквозь хмельной туман, кто я такая. Но в это утро он был относительно трезв, и в голове у него, видимо, слегка прояснилось. У нас с Олли была разница в возрасте всего в один год, но каждый раз, когда я видела его, этот разрыв словно увеличивался. Поредевшие грязные волосы доходили почти до плеч, сквозь дыры в ботинках виднелись носки. Борода длиной в дюйм уже начала седеть, а глаза потемнели, из тепло-карих сделавшись угольно-черными. В нем осталось очень мало от живого человека.

– Как дела? – спросила я.

– Не так уж плохо. – Он зашелся резким лающим кашлем.

– Не похоже. Все еще не прошла та болезнь?

– Не прошла.

– Предлагала же отвезти тебя в клинику и показать врачу. Еще можем съездить, если хочешь, – допустим, сегодня днем.