Приняв суровый, хоть и милый вид:
«О порожденье Неба и Земли
И повелитель всей Земли! Я знаю,
Что мы имеем страшного Врага,
Который хочет нас сгубить; об этом
И ты мне говорил, и я сама
Подслушала, как Ангел, расставаясь,
Сказал тебе: в тенистом я углу
Тогда стояла, возвратясь из сада,
Чуть лишь закрылись вечером цветы.
Но если мы с тобой Врага имеем,
Который нас намерен искушать,
То все ж не ожидала я услышать
Сомненья в твердой верности моей
Тебе и Богу. Дерзкого насилья
Ты не боишься: мы не таковы,
Чтоб умереть иль заболеть могли мы;
Не примем мы его иль отразим;
Итак, боишься ты его обмана,
А это значит то же, что бояться,
Что верность и любовь мою легко
Своим обманом подорвать он может.
Как эта мысль могла тебе прийти,
Адам? Как мог ты дурно так подумать
О той, кого ты так всегда любил?»
Адам ей примирительно ответил:
«Дочь Господа и человека, Ева
Бессмертная! От всякого упрека
И от греха свободна ты! Тебе
Я дал совет не уходить отсюда
Не потому, чтоб мало верил я
В тебя, но чтобы самую попытку
Коварного Врага предотвратить.
Кто искушает, тот, хоть и напрасно,
Бесчестьем низким может запятнать
Того, кого он искусить желает,
Предположив, что искушенья он
Не выдержит, не неподкупна верность.
Ты и сама отвергла б не без гнева,
Не без душевной боли это зло,
Хотя бы враг был над тобой бессилен.
Поэтому превратно не толкуй
Мое желанье отвратить то горе
Иль неприятность от тебя одной,
Когда на нас двоих наш враг, хоть смел он,
Едва ли бы отважился напасть
Иль на меня скорей тогда напал бы.
Не презирай и хитрости его:
Весьма хитер быть должен, чье коварство
Сумело даже Ангелов увлечь;
И помощь друга не считай излишней:
Я под влияньем взора твоего
Всех доблестей приобретаю силу;
Когда ты здесь, я становлюсь умней,
Бодрее, крепче; даже, если нужно,
Телесную я силу проявлю;
В твоих глазах я из стыда, что буду
Я кем-нибудь осилен, побежден,
До крайности все напрягу усилья.
Ужели ж ты в присутствии моем
Подобного в себе не видишь чувства?
И если искушение при мне
Ты выдержишь, не лучшее ль то будет
Свидетельство о доблести твоей?»
Так говорил Адам, как муж семейный,
В заботе о супружеской любви.
Но Ева, находя, что слишком мало
Он ценит верность честную ее,
С настойчивостью милой возразила:
«Ужели ж наш удел – всегда так жить
В осаде тесной вражеской, не в силах
Поодиночке отразить Врага,
Страшась его насилья иль коварства?
Все страх беды – какое ж счастье тут?
Но ведь беда еще не грех: обиду
Наносит дерзкий Враг нам только тем,
Что нашу верность смело презирает;
Бесчестья в этом нет нам: на него
И обратится все его прозренье;
Так что ж его бояться и бежать?
Скорее нам двойною честью будет,
Когда его предположенье ложным
Окажется: мы в этом мир найдем,
Благоволенье Неба, для себя же
Уверенность в себе. Притом что значит
Вся наша верность, доблесть и любовь,
Коль скоро мы ее не испытаем
Без посторонней помощи, одни?
Не будем же подозревать, что наше
Блаженство столь несовершенным сделал
Творец наш мудрый, что, вдвоем иль нет,
Мы вечно все ж в опасности. Непрочно
Блаженство это наше, если так,
И Рай – не Рай, когда он так опасен».
Адам на то ей пылко возразил:
«О женщина! Все сделал и устроил
Бог безупречно; творческой рукой