Неоконченные предания Нуменора и Средиземья

– Ни хорошо, ни плохо, – ответил Воронве. – В Хранимые врата нам все равно не войти незамеченными, будут нас ждать или нет; а там Стражники и сами увидят, что мы не орки. Но этого мало, чтобы пройти к Тургону. Ты, Туор, даже представить себе не можешь, какая опасность нас ожидает. Не прогневайся, если что, – я тебя предупреждал. Здесь тебе в самом деле понадобится помощь Владыки Вод. Я согласился вести тебя лишь потому, что надеялся на нее; а если Владыка не поможет, мы погибнем скорее, чем в глуши от голода и холода.

Но Туор ответил:

– Довольно гадать. В глуши нас ждала верная смерть, а в смерти у Врат я все-таки сомневаюсь, что бы ты ни говорил. Веди меня дальше!

Много миль прошли они по этому изнурительному пути, пока не выбились из сил. Наступил вечер, и в глубоком ущелье сгустилась тьма. Они выбрались на восточный берег и увидели перед собой лабиринт холмов, уходивших к подножию гор. Вглядевшись, Туор увидел, что горы эти не похожи ни на одни другие: их склоны, подобные отвесным стенам, вздымались уступами, как этажи гигантских неприступных башен. А день тем временем угас; все вокруг окуталось серой мглой, и долина Сириона скрылась во мраке. Воронве нашел небольшую пещерку на склоне холма, обращенном к пустынному Димбару. Путники залезли внутрь и затаились. Они доели последние крошки съестного. Им было холодно, и они не спали, несмотря на усталость. Так Туор и Воронве вечером восемнадцатого дня хисиме, на тридцать седьмой день своего путешествия, достигли подножия твердынь Эхориата, преддверия королевства Тургона, спасшись с помощью Улмо и от Приговора, и от козней Врага.

Когда первые проблески дня пробились сквозь туманы Димбара, путники снова спустились в Пересохшую реку, которая вскоре свернула на восток, приведя их к самым горам. Прямо над ними нависал огромный обрыв, отвесно вздымавшийся над крутыми берегами, оплетенными густыми зарослями терновника. Каменистое русло уходило в заросли. Там все еще было темно как ночью, и идти пришлось очень медленно, потому что склоны тоже обросли терновником; сплетенные ветви укрыли проход плотной крышей, и иногда Туору с Воронве приходилось пробираться ползком, словно зверям, крадущимся в свою берлогу.

Но в конце концов, продравшись к подножию обрыва, они увидели отверстие, похожее на тоннель, выточенный в скале водами, рожденными в сердце гор. Они вошли туда. Там было совершенно темно, но Воронве уверенно шел вперед, и Туор следовал за ним, касаясь рукой его плеча и слегка пригнувшись – потолок был низкий. Так они пробирались вслепую, шаг за шагом, как вдруг почувствовали, что земля под ногами стала ровной и камни исчезли. Тогда они остановились, перевели дух и прислушались. Воздух был чистым и свежим, и они чувствовали, что находятся в большой пещере. Но все было тихо, не слышалось даже звона капель. Туору показалось, что Воронве колеблется, и он прошептал:

– Где же Хранимые врата? Мы что, уже прошли их?

– Нет, – ответил Воронве. – Но я не могу понять, в чем дело – странно, что чужаков пропустили так далеко и ни разу не окликнули. Я боюсь внезапного удара во тьме.

Шепот их разбудил спящее эхо, и отзвуки умножились и разбежались под сводами и меж невидимых стен, словно десятки шепчущих голосов. И еще до того, как замерло эхо, Туор услышал в темноте голос, говорящий по-эльфийски: сперва на Высоком наречии нолдор, которого Туор не знал, а потом на языке Белерианда, но с непривычным выговором – так говорят те, кто много лет провел в разлуке со своими сородичами[28 - В «Сильмариллионе» о языке гондолинских эльфов ничего не говорится; но это место дает основание предполагать, что хотя бы для некоторых из них Высокое наречие (квенья) оставалось разговорным языком. В поздней лингвистической заметке утверждается, что в доме Тургона говорили на квенье, и она была первым языком Эарендиля; «но для большинства гондолинцев она сделалась книжным языком, а в обиходе они, как и другие нолдор, употребляли синдарин». Ср. «Сильмариллион» (гл. 15, стр. 130): после повеления Тингола «Изгои приняли язык синдар для своих повседневных нужд, и Высокое наречие Запада звучало лишь среди владык нолдор. Однако повсюду, где жил тот народ, наречие это оставалось языком знаний».].

– Стоять! – приказал голос. – Не двигаться! Не то умрете на месте, враги вы или друзья.

– Мы друзья, – ответил Воронве.

– Тогда делайте, что велено.

Эхо их речей гулко разнеслось в тишине. Воронве и Туор замерли на месте; Туору казалось, что прошло очень много времени, и его сердце исполнилось такого страха, какого не вселяла в него еще ни одна опасность, встреченная в пути. Потом послышались шаги, отозвавшиеся в пещере тяжким топотом троллей. Внезапно кто-то достал эльфийский светильник и направил свет на Воронве, стоявшего впереди. Туор не видел ничего, кроме ослепительной звезды во мраке. Он чувствовал, что, пока луч направлен на него, он не в силах ни убежать, ни броситься вперед.

Несколько мгновений их продержали так в луче фонаря, а потом тот же голос велел:

– Покажите лица!

И Воронве откинул капюшон, и луч осветил его черты, суровые и четкие, будто выточенные из камня; Туор словно впервые увидел, как он красив. Воронве гордо произнес:

– Разве вы не видите, кто перед вами? Я Воронве сын Аранве из дома Финголфина. Уж не забыт ли я у себя дома за несколько лет? Я блуждал в краях, неведомых Средиземью, и все же помню твой голос, Элеммакиль.

– Тогда Воронве должен помнить и законы своей страны, – ответили из тьмы. – Он ушел по велению государя и имеет право вернуться. Но за то, что он привел сюда чужеземца, он лишается этого права и подлежит королевскому суду, куда он должен быть отведен под стражей. Что касается чужеземца, он будет убит или взят в плен, по усмотрению Стражи. Пусть он выйдет вперед, чтобы я мог решить.

Воронве вывел Туора на свет, и, когда они приблизились, из тьмы выступили множество нолдор в доспехах и при оружии, с мечами наголо. Они окружили пришельцев. Элеммакиль, начальник Стражи (это он держал светильник), долго и пристально разглядывал их.

– Что с тобой, Воронве? – сказал он наконец. – Мы ведь старые друзья, и вот, ты ставишь меня перед тяжким выбором между законом и нашей дружбой. Если бы ты без дозволения привел сюда одного из нолдор иных домов, это уже было бы тяжким проступком. Но ты показал заветный Путь человеку, смертному, – ибо по его глазам я вижу, кто он. Его же никогда не выпустят отсюда, раз он знает нашу тайну, – я должен убить его как чужака, даже если он твой друг и дорог тебе.

– Там, во внешних землях, случается многое, Элеммакиль, и на любого может быть возложен нежданный труд, – ответил Воронве. – Странник возвращается не таким, как уходил. Содеянное мною сделал я по велению того, кто выше устава Стражи. Один лишь король вправе судить меня и того, кто пришел со мной.

Тогда заговорил Туор, забыв о страхе:

– Я пришел сюда с Воронве сыном Аранве, ибо он был назначен мне в провожатые Владыкой Вод. Ради этого был он спасен от ярости Моря и Приговора валар. Ибо я пришел с посланием от Улмо к сыну Финголфина, и ему я поведаю его.

Элеммакиль взглянул на Туора с изумлением.

– Кто же ты? – спросил он. – И откуда ты?

– Я Туор сын Хуора из дома Хадора, и родич Хурина. И, как мне говорили, эти имена небезызвестны жителям Сокрытого королевства. Из Невраста через множество опасностей пришел я сюда.

– Из Невраста? – переспросил Элеммакиль. – А говорят, там никто не живет с тех пор, как наш народ ушел оттуда.

– Верно говорят, – ответил Туор. – Пусты и холодны чертоги Виньямара. Но я пришел оттуда. Отведите же меня к строителю этого дворца.

– О делах столь важных судить не мне, – сказал Элеммакиль. – Я выведу вас на свет, где виднее, и передам Хранителю Великих врат.

Он отдал приказ, и Туора с Воронве окружили высокие стражники, двое впереди и трое позади; и их начальник вывел их из пещеры Внешней стражи. Они оказались в прямом проходе с ровным полом и шли по нему, пока впереди не показался слабый свет. Наконец они вышли к широкой арке, высеченной в скале и опиравшейся на высокие столбы. Арку преграждали подъемные ворота из перекрещенных деревянных брусьев, украшенных дивной резьбой и обитых железными гвоздями.

Элеммакиль коснулся ворот, они бесшумно поднялись, и все вошли. Туор увидел, что они стоят на дне такой глубокой расселины, какую он даже представить себе не мог, хотя и немало странствовал в диких северных горах: по сравнению с Орфалх-Эхором Кирит-Нинниах была всего лишь крохотной трещинкой в скале. Руками самих валар были расколоты эти горы, в бурях древних войн в начале времен; стены расселины были так круты, словно прорублены секирой, и вздымались на немыслимую высоту. Далеко вверху виднелась узкая полоска неба, и на темно-синем фоне вырисовывались черные пики и клыкастые скалы, далекие, но острые, безжалостные, как копья. Могучие стены были так высоки, что зимнее солнце не заглядывало туда, и, хотя уже наступило утро, над горами слабо мерцали звезды, а здесь, внизу, было темно, и дорогу, идущую вверх, освещал лишь неяркий свет фонарей. Дно расселины круто взмывало вверх, к востоку, и слева от речного русла Туор увидел широкую дорогу, вымощенную камнем, которая уходила наверх, скрываясь в темноте.

– Вы прошли Первые врата, Деревянные, – сказал Элеммакиль. – Нам сюда. Надо спешить.

Туору не было видно, далеко ли ведет дорога. Он вгляделся во мрак, и бесконечная усталость охватила его. Над камнями свистел ледяной ветер, и Туор плотнее запахнул плащ.

– Холоден ветер Сокрытого королевства! – промолвил он.

– Воистину так, – сказал Воронве, – и чужестранцу может показаться, что гордыня сделала слуг Тургона бессердечными. Многие лиги разделяют Семь врат, и тяжки они для голодных и уставших в пути.

– Не будь наши законы столь суровы, – ответил Элеммакиль, – коварство и ненависть давно проникли бы сюда и погубили нас. И это тебе хорошо известно. Но мы не бессердечны. Здесь еды нет, а вернуться назад за ворота, которые он уже миновал, чужестранец не может. Потерпите немного, у Вторых врат вы сможете поесть и отдохнуть.

– Хорошо, – ответил Туор, и пошел дальше, как ему было приказано. Обернувшись назад, он увидел, что за ним следуют лишь Элеммакиль и Воронве.

– Здесь стража не нужна, – объяснил Элеммакиль, догадавшись, о чем он подумал. – Из Орфалха нет пути назад ни эльфу, ни человеку.

Они поднимались наверх, иногда по длинным лестницам, иногда по извилистой дороге, и тень отвесных стен угрожающе нависала над ними. Наконец в полулиге от Деревянных врат Туор увидел перед собой высокую стену, преграждавшую путь. На ней возвышались две могучих каменных башни. Дорога вела к высокой арке в стене, но казалось, что арка заделана одним огромным камнем. Путники приблизились, и черная отшлифованная поверхность камня заблестела в лучах белого светильника, висевшего над аркой.

– Вот Вторые врата, Каменные, – сказал Элеммакиль и, подойдя к вратам, легонько толкнул их. Камень повернулся на невидимой оси и стал ребром, и по обе его стороны открылся проход; они вошли и оказались во дворе, где стояло множество вооруженных стражников, одетых в серое. Никто не произнес ни слова. Элеммакиль отвел своих пленников в комнату в северной башне; там им принесли хлеба и вина и позволили передохнуть.

– Это немного, – сказал Элеммакиль Туору. – Но если твои слова подтвердятся, тебя щедро вознаградят за нынешние лишения.

– Этого довольно, – ответил Туор. – Слаб духом тот, кто нуждается в большем.

И в самом деле, хлеб и вино нолдор так подкрепили его, что вскоре он уже снова торопился в путь.

Немного погодя они вышли к новой стене, которая была еще выше и мощнее первой, и к Третьим вратам, Бронзовым – то были высокие двустворчатые двери, увешанные бронзовыми щитами и пластинами и изукрашенные причудливыми рисунками и знаками. Стену венчали три квадратных башни с медными крышами и стенами, и медь эта благодаря какому-то секрету кузнечного мастерства оставалась всегда блестящей и горела огнем в лучах красных светильников, что, как факелы, стояли вдоль стены. Они опять вошли в ворота без единого слова, и увидели еще больший отряд стражи, в доспехах, что мерцали как рдеющие уголья; а лезвия секир были красными. Большинство стражей при этих воротах были из синдар Невраста.

Теперь дорога стала труднее, ибо в середине Орфалха подъем был круче всего. Поднимаясь вверх, Туор увидел над собой самую мощную из стен. То, наконец, взошли они к Четвертым вратам, Вратам Витого Железа. Высока и черна была та стена, и светильников над ней не было. Четыре железных башни возвышались над ней, а в центре меж башен стояла железная статуя огромного орла. То был сам король Торондор, словно спустившийся из-под облаков на горный пик. Туор взглянул на ворота и не поверил своим глазам: ему показалось, что он смотрит на поляну, озаренную бледным сиянием Луны, сквозь ветви и стволы неувядающих деревьев. Ибо сквозь кованые ворота сочился свет, а сами ворота были подобны множеству стволов с извивающимися корнями и сплетенными ветвями, покрытыми листвой и цветами. Проходя сквозь ворота, он увидел, как это устроено: в толще стены были тройные решетки, каждая из которых составляла часть рисунка; а свет, что проникал сквозь них, был светом дня.

Ибо они поднялись ныне намного выше подножия гор, где начался их путь, и за Железными вратами дорога была совсем пологой. Они уже миновали вершину и сердце Эхориата, башни гор стали ниже, ущелье расширилось, и стены его были не столь крутыми. Белый снег лежал на них, отражая и рассеивая свет, падавший с неба, и казалось, что ущелье затянуто мерцающей лунной дымкой.

Они прошли сквозь ряды Железной стражи, стоявшие за воротами; черными были плащи, доспехи и длинные щиты этих воинов, и лица их были скрыты забралами с орлиными клювами. Элеммакиль шел впереди, и Туор с Воронве следовали за ним сквозь легкий туман. Туор увидел, что вдоль дороги тянется полоска зеленой травы, а в ней, как звезды, мерцают белые цветки уилоса, незабвенники, что не знают ни зимы, ни лета и цветут, не увядая[29 - Это те самые цветы, что в изобилии цвели на могильных курганах роханских королей вблизи Эдораса; Гэндальф назвал их рохирримским (т. е. древнеанглийским) словом simbelmyne, что значит «незабвенники» (букв. – «вечная память»), «ибо они цветут зимой и летом и растут там, где покоятся мертвые» («Две твердыни», III, 6). Эльфийское название «уилос» упоминается только здесь, но слово «уилос» встречается также в названии «Амон-Уилос», синдарский перевод квенийского «Ойолоссе» («вечно-белоснежная», гора Манве). В «Кирионе и Эорле» этот цветок назван другим эльфийским словом, «алфирин» (см. ниже).]; и так, дивясь и радуясь, вышел он к Серебряным вратам.

Стена Пятых врат, невысокая, но широкая, была выстроена из белого мрамора, а по верху шла серебряная решетка, соединявшая пять огромных мраморных шаров; и на стене стояло множество лучников, одетых в белое. Ворота, подобные полумесяцу, были выкованы из серебра и украшены жемчугом из Невраста; а над ними, на среднем шаре, стояло изображение Белого Древа, Тельпериона, из серебра и малахита, а цветы его были сделаны из лучших баларских жемчужин[30 - В «Сильмариллионе» (гл. 10, стр. 88) сказано, что Тингол расплатился с белегостскими гномами множеством жемчужин: «Он получил их от Кирдана, ибо их во множестве добывали на мелководье у острова Балар».]. А за воротами, на широком дворе, вымощенном зеленым и белым мрамором, стояли лучники в серебряных доспехах и шлемах с белыми султанами, по сто воинов с каждой стороны. Элеммакиль провел Туора с Воронве сквозь безмолвные ряды лучников, и пришельцы вступили на длинную белую дорогу, прямую, как стрела, бежавшую к Шестым вратам; и чем дальше, тем шире становилась полоса травы вдоль дороги, а среди белых звездочек уилоса раскрывались золотые очи крохотных желтых цветков.

Так пришли они к Золотым вратам, последним из тех, что выстроил Тургон до Нирнаэт; они были очень похожи на Серебряные, но стена была из желтого мрамора, а шары и ограда – из червонного золота; шесть шаров стояло на стене, а посередине, на золотой пирамиде, возвышалось изображение Лаурелин, Солнечного Древа, с топазовыми цветами, собранными в кисти, висевшие на золотых цепочках. А сами ворота были украшены золотыми дисками со множеством лучей, подобными Солнцу, и диски окружал причудливый узор из топазов, гранатов и желтых бриллиантов. На дворе за воротами стояли три сотни лучников с длинными луками. Доспехи их были вызолочены, и золотые перья вздымались над шлемами, а большие круглые щиты алели, как пламя.

За Шестыми вратами дорога озарялась солнцем, потому что стены ущелья по обе стороны были низкими и зелеными, лишь поверху лежал снег; Элеммакиль ускорил шаг, ибо они приближались к последним, Седьмым вратам, именуемым Великими, Стальным вратам, которые построил Маэглин после возвращения с Нирнаэт, стоявшим у выхода из Орфалх-Эхора.