Давид

– А ты не шутишь, маэстро? – ошарашенный философ переспросил у политика. – Я хоть и философ, но понимаю многое и многое знаю…

– Перестаньте вы… все тут… закудахтали… как бабы… Самому тошно… – Депутат обхватил голову руками и рухнул на стул.

Трансгендеру надоел этот безумный разговор, и он, отделившись от всех, подошел к книжному шкафу, связал две пачки книг в стопки, нашел швабру, отделил от швабры щетку и привязал палку к пачкам книг – начал качаться.

– Во! – поднял большой палец музыкант. – Молодец! Не унываешь никогда! Тебе и музыка не нужна для поднятия духа!

– Кислые рожи ваши видеть не хочу… – спокойно и с достоинством произнес трансгендер. – Были бы вы умными – нашли бы себе занятия по душе… или по телу.

– А ведь верно! – ударил себя по лбу философ. – Зачем унывать? Надо чем-то заняться стоящим! – И аккуратно сполз с дивана, пошел стирать свои носки. – Мужики, давайте мне ваши носки, я постираю все за один заход! Ведь мужчины – это лучшие хозяйки!

– И не только! Это лучшие повара и кулинары! Лучшие автогонщики! Лучшие строители! – Приободренный политик затарахтел.

– И лучшие музыканты! – радостно добавил музыкант.

– Мы вообще красавчики! – подытожил трансгендер, и все дружно из разных углов галереи рассмеялись.

В помещении постепенно распространился дух радости и добра. А дух напряжения, злости, недоверия, уныния сам по себе куда-то ушел, растворился, исчез!

– Думаю… Так на нас непонятно влияют стены. Точнее, эти картины… Наследие предков контролирует наш мозг. Наше поведение, – продолжил мыслить трансгендер.

– Думаю, вы правы, уважаемый. Абсолютно в дырочку! – высказался философ. – Надо что-то придумать с этими картинами… – И внимательно посмотрел на политика.

Политик очень медленно, испуганно поднял голову и посмотрел на философа. Философ смотрел долго, его взгляд укорял, подавлял политика, делал ему нравственное внушение: «Ну что же ты? Ответь мне что-нибудь?»

– Это я их развешивал, – спокойно произнес политик. И не спеша начал вставать с дивана округлой формы, который, скорее, был бесформенным по современным дизайнерским решениям. Простые вещи в быту также были неприглядными: тарелки, кружки, чашки, ложки из серой глины, стол и стулья из металлического профиля уродливой формы – все вещи напоминали как бы: «Мы из экостиля». То есть – ни о чем.

– Я их развешивал – я их и сниму, – виновато простонал политик.

– А все-таки странно… Что? Ни одной картины американского художника не нашлось? – неожиданно задал вопрос музыкант. – А ведь у нас богатая школа живописи, несмотря на то, что история нашей страны насчитывает всего, – и он стал загибать пальцы на одной руке, – всего пять или шесть… Нет, пять… веков… – удовлетворенно разогнул пять пальцев на одной руке, а на второй обратно согнул палец.

– Секундочку, секундочку, то есть пьяный куратор – это вы? – перехватил нить разговора философ.

– Да! Это – я! – признался политик.

– А… Ведь есть же процедура досмотра, атрибуции художественных ценностей с занесением в реестр. Нужен второй представитель, точнее – несколько представителей, – пытался грузить информацией философ.

– Да отстань ты! – И политик полез резко срывать картины.

– Прекратите, что вы делаете! Нужны специальные рабочие, стремянки, лестницы, инструменты – пассатижи, резак, ножницы… – парировал философ.

– Смотри не подавись знаниями! – злобно, с ожесточением, рьяно огрызался политик и продолжал лезть на стены.

– Не дам! Не дам уродовать Гейнсборо! За нас с вами спросят! И спросит, между прочим, ваша родная партия! – выдохнул последний аргумент философ.

«А ведь верно, черт, он прав!» – И политик медленно осел и прекратил срывать картины.

– А что же делать?

– Погодите, погодите, надо остыть, все на нервах… – Задыхаясь, философ снял очки и стал их протирать.

– Для начала расскажи нам, откуда у тебя это богатство, – спокойно задал вопрос трансгендер. – Наверное, опять афера? У вас там в партиях всегда аферы… Одно и то же… Одно и то же… Каждый день… Никакой красоты в душах! Где же быть тут красивому телу? А нигде! Совесть грязная – страх заедаешь в ресторанах ведрами еды… А я, наивный дурачок, душу тут перед ним расковыривал, про Аполлона рассуждал, про идеальный пресс мечтал! Все как всегда, – трансгендер продолжал качать мускулы рук.

– Да… Это… Из арестованных картин… Подпадают под предметы роскоши… – начал неохотно политик.

– Так… Продолжай… – тихо проговорил трансгендер.

В галерее воцарилась полная тишина.

– Ну… Вы знаете, что… в мире неспокойно… в каких-то местах… и это… это… – Он встал и замолчал, как осел.

– Это картины в залоге из арестованных, – продолжил мысль трансгендер.

– Это как? – спросил музыкант.

– Ну… У русских олигархов отобраны под арест по всему миру, потому что они, русские олигархи, поддерживают правительственный, недружественный нам режим, – выдавил из себя политик. – Со всяких там выставок, на таможнях, в галереях. Аресты.

– Да!

– Так… Уже яснее. А документы на них как оформлены? – задал следующий вопрос трансгендер.

– Никак. С таможенником выпили в аэропорту Даллеса…

– Вы смотрите, да ты нас в политику втягиваешь?! – агрессивно задал вопрос музыкант. – Мне проблемы с законом не нужны! У меня перелеты по всему земному шару…

– Да погоди ты, музыкант, – остановил его трансгендер. – В общем, ты в преступном сговоре с властями штата?

Политик горестно кивнул.

– Так…

Все вдруг ясно и отчетливо поняли – надо бежать из галереи, надо бежать с острова. А куда бежать? Санитарная зона! Расстрел!

– Здесь неподалеку от галереи шахта с ракетами… – уйдя в себя, промычал политик и спрятал глаза.

Воцарилось немое безмолвие стен. Даже стены замолчали…

Первым из «комы» вышел трансгендер.

– То есть ты хочешь сказать, что это был план? У тебя изначально был план? Ты нас сюда специально заманил? – Догадка, как молния, пронзила мозг трансгендера. Он опустил штангу из книг. Взял полотенце и начал им обтираться.

– Ты нас испытываешь, как подопытных обезьян?

И все сгрудились вокруг политика.

– Это не я.

– А кто? Кто, скажи нам, заставил тебя собрать нас здесь всех вместе?! На верную погибель! – кричали все трое.