Мозаика жизни

Но пока это случилось, приехали обещанные отцом два офицера с бочонками в руках. Мама тут же познакомила их с заведующим складами, потом посматривала из бухгалтерии на двери склада, выходящие на большой двор винзавода. Военные почему-то запаздывали. Мама не понимала, почему они задерживаются. Неужели руководство винзавода отказало им? Ведь у них с собой официальное письмо-просьба. Наконец офицеры вышли и пошли к проходной, слегка раскачиваясь и стукаясь бочонками в ритме шагов. А потом в бухгалтерию заглянул завскладом.

«Что ты наделал?» – спросила мама. «Неужели напоил?!». «Не смей меня упрекать», – ответил тот. «Люди приехали к нам с передовой. И я не мог их отпустить, не угостив».

Мама очень волновалась, как доехали? Всем, даже мне, было ясно, что приехали они не из-за вина. Успокоилась она, когда мы получили письмо от отца, где он писал, что его сослуживцы приехали очень довольные тем, как их встретили и проводили. И количеством и качеством полученного ими вина.

А я всю жизнь, когда вспоминала этот случай, представляла две фигуры бравых военных, которые идут с тяжёлыми бочонками и дружно стукаются ими. Мне это казалось очень забавным, и я всегда про себя тихо хихикала.

Мама вскоре перешла на работу в кондитерское производство, и тут для всего дома, где жила бабушка, наступил арбузный рай. Дело в том, что летом, когда поспевали арбузы, производство заготавливало цукаты на весь год, а мякоть арбузов, по тогдашней технологии, выбрасывалась. Но кто выбросит мякоть арбуза во время войны?! Все работники производства ходили с раздутыми животами. Таково было мое детское представление обо всём этом. А вот особенно доверенным, которые должны были корки арбузов возвращать на производство, отдавали целые арбузы. В их число скоро попала и мама.

Арбузы, на верх лестницы Петхаинского подъема, доставлял в огромном мешке глухонемой молодой рабочий предприятия. Этот огромный парень с богатырской внешностью оповещал свое появление громким мычанием. Все соседи бросались к нему, помогали снять со спины тяжеленный груз и быстро тащили все арбузы на второй этаж, к нам. Вернее к бабушке, которая тут же закатывала арбузы под кровати, попутно распределяя их по соседям.

Арбузы отсутствующих в тот момент соседей имели своё отдельное укромное место. И никто не имел право их трогать, даже члены нашей семьи.

Назад молодой богатырь, одобрительно демонстрируя вес арбузных корок, забирал их. Все соседи очень дисциплинированно сдавали их бабушке, которая и заготавливала их по каким-то параметрам для производства в течение всей недели. Так продолжалось, по-моему, пока мама работала бухгалтером на этом производстве.

И ещё я запомнила фамилию директора производства – Небиеридзе. «Хороший был человек» – заключала рассказ мамы бабушка.

12. Первая любовь и «личная жизнь»

Кончалась Великая Отечественная, и я пошла в школу. Снежная, по тбилисским понятиям, зима. Спускаясь с лестниц Петхаинского подъёма, я, первоклассница, поворачивала налево, на улицу Энгельса и по ней шла в школу. У поворота располагался музыкальный техникум. Часто около него я встречала юношу 16—17 лет с контрабасом за спиной. Он меня не замечал. Шёл с деловым и напряжённым лицом. Он мне казался очень симпатичным, и я инстинктивно сдерживала шаг, чтобы подольше смотреть на него.

Прошли годы. Я учусь в аспирантуре в Москве. Иду по улице Горького от Охотного ряда, мимо Главтелеграфа. Навстречу очень торопится мужчина и заворачивает к Главтелеграфу. Я останавливаюсь как вкопанная. Мужчина уже не молоденький. Какой-то потрёпанный и напряжённый. Вижу – из Грузии. Мгновенная мысль: увидел, что можно купить то, что нужно семье и бежит посоветоваться с женой. Но я его знаю, только не могу вспомнить откуда!

И вдруг вспомнила! Ведь это ОН!

Боже, уже начал стареть! Меня он опять не заметил.

Вот из таких мгновений для меня состоит моя личная жизнь. Личная жизнь… Как-то, будучи в Тбилиси, мой старший сын с невесткой долго обсуждали знакомство с одной прихожанкой церкви Александра Невского. Та пригласила их к себе. Они собирались взять с собой Илюшу, внука, которому было 3 годика. Лето. Жарко. По адресу понятно, что дом новой знакомой найти будет не просто. Я предложила попросить мужа подвезти их на нашей машине и вдруг неожиданно услышала невестку: «Пожалуйста, не вмешивайтесь в нашу личную жизнь!». Сколько лет прошло, а я иногда думаю, что такое «личная жизнь»? Для разных людей это, видимо, разный подбор событий и эмоций. А для меня – мгновения, о которых участники часто и не догадываются. И только через много лет, стоя на улице Горького, мне стало понятно, что когда-то я была влюблена в этого парня с контрабасом.

13. Учителя математики

Из школьных предметов больше всего любила математику. И мне очень везло на преподавателей математики. Видя мою тягу к математике, они тоже очень хорошо относились ко мне. Я это чувствовала. В 64-й (тогда ещё 42-й) школе сначала этот замечательный предмет вёл Кварацхелия Лука Джамоевич.

1961 год 12 апреля. Утро. Я почему-то в центре Тбилиси. В этот момент заговорили уличные громкоговорители. Значит, важное сообщение. Все стали собираться у мест, где хорошо слышен голос диктора. Остановилась и я. И вдруг в толпе вижу Луку Джамоевича. Кинулась к нему. Он радостно обнял меня. Громкоговорители в этот момент зашумели и начали передавать сообщение о полёте Юрия Гагарина. Так, обнявшись, мы слушали о первом полёте человека в космос. Оба счастливые и возбуждённые стали вспоминать школу, учёбу, говорили о будущем. А через несколько дней мне передали, что Лука Джамоевич со своей семьёй пошёл в кино и во время фильма внезапно скончался. Как я горевала! И сейчас помню его красивую подпись, которую он ставил в контрольной тетради после отметки. Для меня это выглядело как произведение искусства. Всю жизнь, когда подписываюсь, стараюсь подражать подписи Луки Джамоевича. Не получается. Зато всегда вспоминаю его, рыжеватого и добродушного.

В старших классах математику вёл Лавернтий Павлович Алавидзе. «Лаврик», как его за глаза называла вся школа. Это был старый и не очень здоровый человек.

Был случай. Я уже говорила, что часто письменные домашние задания (особенно по физике и математике) я делала сразу же на перемене после уроков. А вот устные, часто тоже на перемене, но перед уроком. Урок геометрии. Входит Лаврик, а я забыла заглянуть в учебник. Спохватилась. Поздно. Учитель говорит: «Джуля, к доске». Я пошла. Стою и понимаю, что ничего не знаю, не помню. Забыла совсем о чём нам было рассказано на прошлом уроке. Ужас. Класс понемножку замолкает. Обычно, когда к доске выходил относительно слабый ученик, народ волновался, пытался что-то подсказать. А сейчас никто ничем не озаботился и только Света Колбанцева, тоже отличница, что-то почувствовала и тихо, губами спросила: «Не учила?!» Я отрицательно замотала головой. Лаврик задумчиво прошёлся по классу. Света осторожно показала мне страницу, на которой была теорема, которую я должна доказать. Есть! Это две параллельные прямые, пересечённые третьей. Вспомнила теорему! Решилась – докажу. Но как? Начала. Лаврик остановился как вкопанный. Класс замер. Я разом вспомнила все теоремы, которые мы до тех пор учили. Замелькали в голове даже некоторые фразы, сказанные Лавриком на прошлом уроке.

Я вдохновенно говорила полурока. Класс по-прежнему напряжённо молчит. Я говорю что-то не то и не так, как написано в учебнике. Молчит и Лаврик. Всё, кажется доказала. Начала чистить от мела руки. «Где ты это прочла, в какой книге?» – спрашивает учитель. «Нигде…» – шепчу я. Учитель сел за свой стол. Помолчал. Потом сказал: «Понятно. Урок ты не учила. Но такой старый метод доказательства этой теоремы существует. Сегодня, за то, что смогла доказать, ставлю пять, но если ещё раз я пойму, что ты не выучила урок, пощады не жди. Поставлю единицу. Садись.»

Ещё одна школьная история, связанная с математикой. Лаврик заболел, видимо серьёзно, вторая неделя, а он не ходит в школу. А мы в 10ом классе. Заканчиваем школу. Все забеспокоились. Администрация привела замену – молоденькую учительницу математики. Она бодро вошла в класс и стала «выяснять, что мы знаем». Для этого к доске была вызвана первая в списке класса Света Айрапетова. Училась Света хорошо, в основном на твёрдые «четвёрки», но была очень-очень робкой. Мы подозревали, что её строгий отец очень злился и нам казалось, даже наказывал Свету, если она получала отметку ниже «четвёрки». И вот: новая учительница, пугливая Света и вся ситуация привела к тому, что Света дрожит, как осиновый лист. Учительница ей задала пример. «Решай, посмотрю, сможешь ли?!» Света задрожала ещё больше, но пример был не сложный, и Света начала решать. Пример был несложный, но многовариантный, т.е. последовательность действий могла быть различной. Света решала по выбранному ею варианту правильно. Учительница заглянула в свою тетрадь. И мы поняли, о ужас, что в её тетради пример решался в другой последовательности. И молодой педагог начала «поправлять» Свету. Света, конечно, тут же совсем растерялась. Волнуясь, она не смогла сразу сообразить, что от неё требуют. Ещё минута и было видно, что она расплачется и тогда «двойки» ей не миновать, а наш класс «ничего не знает». Меня как подбросило. Я подняла руку, учительница вопросительно посмотрела на меня. Я объяснила оба варианта решения. Света – права. Вдруг неожиданно поднялась всегда очень сдержанная Колбанцева и привела третий вариант. Кто-то ещё поднял руку и сказал: «А вот этот пример можно решить ещё так!» Выступающие все стояли, готовые защитить Свету и класс. Учительница посмотрела на нас, вдруг сама залилась слезами, схватила свою тетрадь и выбежала из класса. Через несколько минут в класс влетела наша классная руководительница Евдити. С порога она крикнула мне: «Шен рага дагемарта?!», т.е. «с тобой что случилось?!» А потом: «мы не можем в конце учебного года найти педагога по математике, равного Алавидзе, еле её отыскали. Что вы натворили! Она заявила, что в ваш класс больше не зайдёт.» Нам пришлось ей объяснять. Свету было очень жалко, и потом как нам догадаться, какие варианты записаны в её тетради-шпаргалке, чтобы так ей ответить? Иначе она просто не поймёт, что мы ей говорим! Да… Юность жестока.

Через неделю Лаврик, шатаясь от слабости, но блестя озорно глазами, пришёл. Такой дисциплины как на этом уроке школа не знала. Мы очень боялись, чтобы он снова не заболел.

Во время выпускного экзамена по математике Лаврик подошёл ко мне и тихо спросил: «Куда поступаешь?» Я ответила: «В ГПИ.»

Мне в РОНО, чтобы не дать золотую медаль, переправили школьную «пятёрку» по математике на «четвёрку». Лаврик пошёл в райком скандалить. Ему стало плохо. Вызвали скорую. Лаврику объяснили, что всё заранее запланировано и расписано. У меня может быть только серебряная.

Прошло время. Я сижу дома и готовлюсь к экзамену. (В ГПИ серебряные медалисты сдавали только один экзамен – по математике). К нам прибегает кто-то из школы и передаёт: Лаврик просит мою маму придти в школу. Мы в недоумении, что опять случилось?! Мама идёт в школу. Учитель ей говорит: «Я ничего не знаю о вашем материальном положении. Вы, может быть, не можете содержать Джулю в Москве. А она должна непременно учиться в Москве, в МГУ, на математическом факультете. Я живу вполне обеспечено с моими детьми. Они могут содержать меня. У меня пенсия. К тому же я ещё работаю. Хочу, чтобы моя пенсия, пока я жив, а Джуля учится, перечислялась ей ежемесячно. Сейчас напишу об этом, мы как-то это заверим и непременно посылайте Джулю в МГУ. Она должна стать математиком». Мама поблагодарила и сказала, что я очень хочу стать инженером. Вот такие у меня были в школе учителя.

С четвёртого класса (после возвращения отца из армии и нашего переезда домой в Дом ударников, в Сабуртало) я продолжила учёбу в 42-ой русской женской школе. Преподавателем математики в младших классах был Агамалян Вартан Михайлович. Когда-то, участвуя в соревновании на первенство Грузии по шахматам, он разделил с Буслаевым первое место. Приз за первое место тогда – наручные часы, которыми он очень гордился. Таких как он тогда называли «московскими армянами». Его две сестры жили в Москве, а он, пожилой человек, во время войны переехал в Тбилиси и вместе с матерью жил в начале проспекта Руставели. Замечательная личность. Он называл детей весьма банально «цветами жизни». У нас в школе была крепкая дисциплина. Если во время уроков подойти к школе – царит абсолютная тишина. И только в одной точке слышен шум. Это Вартан Михайлович ведёт урок, а «цветы» развлекаются – ведь он на них кричать не мог, не умел, не хотел. На следующий год его вынуждены были перевести на должность лаборанта кабинета физики. Но за год преподавания в нашем классе он, можно сказать, подружился со мной и стал ходить к нам домой, учить меня шахматам.

Он всегда являлся, на ходу читая книгу на итальянском, французском или английском языках. «Я знаю только эти иностранные языки!» – как-то виновато сказал Вартан Михайлович.

Ко мне присоединялись мои тогдашние подружки – Ира Мдивани и Бела Сургуладзе. Чувствовалось, что семья Иры жила трудно. Её отца не стало в 37-ом жутком году. Бела приходила иногда с младшим братом – Дизи. Однажды он за что-то гневно сказал мне: «Ты врёшь!» Вартан Михайлович очень серьёзно сказал ему: «Никогда никому не говори слова «врёшь» и «лжёшь». У Дизи отвисла челюсть. «Надо говорить», – продолжал В.М. «вы отклоняетесь от правды».

Однажды В. М. пришёл очень весёлый и рассказал, что встретил на проспекте Руставели то ли Харадзе, то ли Сохадзе (не помню), одну из тогдашних примадонн Тбилисской оперы и рассказал ей какой-то весёлый анекдот. «Как она смеялась!!!» – с восторгом повторял он. Я с детской глуповатой наивностью прямолинейно спросила: «А почему вы не женились?» Он ответил: «Ты представляешь себе, что я могу сказать любимой женщине „постирай мои грязные носки“? Нет, не могу!»

Однажды дул сильный ветер. Это часто бывает на Сабуртало. Немножко задержавшись по своим общественным делам после уроков, я одна шла из школы домой и вдруг увидела кучку наших учениц 2—3 классов, стоящих в растерянности около ямы в форме цилиндра, образованного куском бетонной трубы с большим диаметром. Тогда около нашей школы начали строительство новых корпусов ГПИ. Теперь в здании нашей тогдашней 42-ой тбилисской русской женской школы (тогда мы называли её «курятником») расположилась одна из лабораторий ГПИ. А нашу школу перевели в новое здание в начале проспекта Важа Пшавела. Сейчас это 64-ая школа. Я пригляделась. Из трубы торчали ноги в калошах. Вартан Михайлович! «Он нам объяснял как уменьшить сопротивление ветра. Надо очень согнуться и так перейти на ту сторону, ступая по стенкам трубы, а сам упал в трубу» – рассказывали дети. Уж как мы его вытаскивали оттуда и описать трудно. У нас в школе жила дворничиха с вечно пьяным мужем-истопником. Тоже эвакуированные. С трудом уговорила его помочь нам. Он никак не мог понять, почему В.М. «полез в трубу».

Когда я училась в аспирантуре, в Москве и приезжала домой, я обязательно забегала к нему. Как-то, приехав в Тбилиси, я с Линой Хубуловой, моей лучшей школьной подругой, пошла гулять по Руставели. Тогда молодёжь Тбилиси делилась на «руставелевских» и «плехановских». Мы с Линой были «руставелевские». Дойдя до дома, где жил В.М., я спросила у Лины, видела ли В.М., была ли у него. Лиина молча подвела меня к стене здания, возле которого мы шли и, слегка придерживая меня, рассказала печальную историю. Сперва умерла мать Вартана Михайловича, а через несколько месяцев он сам. Долго никто не догадывался об этом. Соседи, почувствовав запах, взломали дверь. Он был мёртв довольно давно и его всего изгрызли крысы. Ужас. Бедный В. М.