Тайга

В этот раз страх подействовал на меня странно: вместо того, чтобы бежать со всех ног в дом или тормошить Макария, я замерла, во все глаза уставившись на зверя, который грациозной походкой приближался ко мне. Этот волк был больше, чем я себе представляла. В холке достигал метра полтора, не меньше. Морда на одном уровне со мной. В нём не было агрессии. Может, именно по этой причине я не двигалась с места, трясясь от страха на этой скамейке. Зверь приблизился опасно близко, и мне удалось разглядеть его необычно голубые глаза. И я узнала их. Это были глаза Макария. Лазурные, с темно-синими вкраплениями и небесным отливом. Оглянулась на всё так же неподвижного парня и вернула внимание к волку. Зверь положил голову на мои колени, жалобно поскуливая. А я, разинув рот, смотрела в его глаза.

Носом волк поддел мою ладонь, блаженно потираясь об неё и будто урча. Я почесала его за ухом, а он замахал хвостом.

– Да ты совсем ручной, – сказала я, уже двумя руками лаская зверя.

Получив порцию ласки, он поднялся и взглянул своими удивительными глазами на меня. Зрачок расширился, а радужка вмиг потемнела, и я услышала голос Макария:

– Это Мирный, мой тотемный волк.

– Его глаза! Они только что были голубые, как у… – взглянула в глаза Макария и ужаснулась. Это точно были его глаза!

– У меня, – закончил он и сел рядом со мной. – Ты права. Когда наше сознание едино, глаза волка окрашиваются голубым. Цвет глаз – это отличительная черта шамахов. Я был рождён с карими глазами, как и практически все из моего рода, но, когда мне открылась тайна переселения души, духи окрасили их в голубой. Это знак истинного шамаха.

– Так ты способен переселиться в любого зверя?

– Теоретически, да. Но это сложно. Обретя дар переселения, каждый шамах связывает себя с тотемным зверем. Мой – Мирный. Мы связаны. Всё, что чувствует он, чувствую я и наоборот. Но мне повезло больше остальных: духи открыли для меня сознание ещё и беркута. Немногим удаётся связать себя с несколькими животными.

– Но ты остановил рысь в лесу. Значит, тебе подвластны все животные?

– Нет, далеко нет, – он улыбнулся и погладил сидящего у его ног волка. – Тут есть правило: пересилить сознание можно только с согласия животного. Мирный, например, в первую встречу пытался меня убить, но мне удалось совладать с его нравом. Именно поэтому ни одному шамаху не удалось связать себя с представителями кошачьих. Слишком они своенравны. Хотя ходят слухи, что когда-то одному шамаху удалось приручить домашнего кота. Он души не чаял в хозяине и поэтому позволил их сознаниям соединиться.

– А в сознание человека ты можешь проникнуть?

– Пытался, но человек разумен и мало кому понравится, чтобы в его голове копались.

– Это удивительно, – задумалась я. – Поэтому рысь в лесу не тронула нас?

– Животное нельзя заставить что-то делать против воли. Я просто попросил сохранить нам жизнь и взамен пообещал не трогать её.

– Это так…

Я не смогла закончить свою мысль. Мирный, сидевший всё это время у наших ног, вдруг встрепенулся и вскочил на ноги. Зверь навострил уши и уставился в сторону дома.

– Мама проснулась, – пояснил Макарий. – Нам лучше вернуться в дом.

Он поднялся со скамейки и протянул мне руку. Находясь в лёгком шоке от услышанного, я не сразу ответила на приветливый жест парня. Я смотрела в его глаза, многое теперь понимая. Его мир отличался. Он волшебный, загадочный. Его жизнь необычна. Он чтит обычаи и законы своего рода. А я чужая. Сейчас я как никогда поняла это. И как бы меня не тянуло к нему, разрывая изнутри, я должна уйти. Оставить этот мир в прошлом и позволить ему достичь мечты.

Я проигнорировала его руку, поднялась и направилась к дому. Я уеду и забуду.

Глава 8

Макарий.

Она поспешила скрыться от меня в доме. Но почему? Может, я напугал её? Конечно, напугал. Её разум не способен понять, осознать, а я взял и вывалил на неё тайну своего рода. И это плохо. Очень плохо. Если старейшины узнают, будут в гневе. Надеюсь, хотя бы духи поймут меня. Рассказав, я не хотел оставить её. Я просто поддался порыву. Может, неверному, неправильному, но сейчас я не чувствовал вины. Мне лишь тягостно от того, как она быстро убежала.

Оглянулся на Мирного, что преданно стоял рядом, чувствуя то же смятение, что и я. Волк заглянул в мои глаза. «Дай ей время», – раздался голос в голове. «Думаешь, время важно?», – мысленно ответил Мирному. «Самка желает тебя. Я почувствовал это. Как чувствую и твоё желание», – фыркнул волк.

– Иди-ка ты! – махнул на Мирного рукой. Волк огрызнулся и гордо удалился в глубь леса. – Тоже мне специалист, – пробормотал себе под нос и направился к дому.

В гостиной матушка и Ангелина собирали завтрак. Тихомир сидел на скамейке у стола, зевая и почёсывая пузо. Я скинул тулуп и прошагал в центр комнаты.

– Доброе утро, Макарий, – улыбнулась мама и чмокнула меня в щёку. – Мой руки и садись завтракать, я напекла оладушки и сварила полбы.

– Ух, даже желудок свело, – улыбнулся любимой маме и направился выполнять указания.

Завтрак прошёл в тишине. Каждый довольно поглощал вкусную еду, заботливо приготовленную матушкой. А я всё кидал растерянные взгляды на Ангелину. Она словно не замечала этого. Сначала, поковырявшись в тарелке с кашей, нахмурила аккуратный носик, принюхалась и кончиком языка тронула еду. Пожав плечами, уже смелее засунула ложку в рот и явно удивилась от вкуса кушанья. Ещё бы! Томлёная в печи полба, да на молоке, и со сливочным маслом – это невероятное лакомство. Особенно, когда оно приготовлено любящими руками матери.

Распробовав кашу, Ангелина смела её за считаные минуты. Но как она это делала! Спина натянута струной, опущенный взгляд, гордо вздёрнутый подбородок. Грация царицы. Никогда не видел, чтобы девушки ели с таким достоинством и статью. В каждом её движении изысканность. Наши девицы, разве что, не рыгали как мужики за столом, а в остальном мало чем отличались.

Покончив с трапезой, Ангелина оглядела стол, явно что-то ища и не обнаружив нужного, грациозно поднесла безымянный пальчик к уголку губ и стёрла маленькую капельку еды. Её густые реснички подпрыгнули вверх, и тут она заметила мой интерес. А я слегка расправил плечи, вновь теряя связь с реальным миром, утопая в изумруде её глаз.

Её взгляд, который замер на мне, пылал. На щеках и шее разгорелся румянец. Мягкие губы приоткрылись. А мир сузился до размеров этой девушки. Всё вокруг стало неважным, ненастоящим, неосязаемым. Только она и её глаза, её трепещущая грудь, её нежные поглаживания своих же рук. В ту секунду я возжелал её прикосновений, ласковых и нежных. Захотелось отшвырнуть стол и прижать её к своей груди, внутри которой всё дрожало и даже слегка болело. Тело пробил озноб, сменяющийся жаром. Ладони вспотели, а кулаки непроизвольно сжались.

– Макарий, – откуда-то издалека донёсся маменькин голос.

– Что? – растерянно переспросил я.

– В каких облаках витаешь? – нахмурилась женщина.

– Просто задумался, – медленно, но верно приходил в себя и только сейчас заметил, что в кулаке зажата металлическая ложка, ручка которой изогнулась моими стараниями.

– Я сказала, что папенька будет к вечеру, а у меня заканчивается питьевая вода. Не мог бы ты сходить к колодцу?

– Конечно, мам.

Этот день длился бесконечно долго. Находиться в одном доме с Ангелиной, сталкиваться в тесном помещении моего дома, который раньше казался довольно просторным, было настоящей пыткой. Девушка вместе с маменькой хлопотали по дому, и она получала от этого неподдельное удовольствие. Наш быт был ей очень интересен, и где-то в глубине души зародилась надежда, что она проникнется моим миром и останется. Но это запрещено.

Когда-то мне сказали, что запретный плод сладок. Тогда я не понимал смысла этой фразы. Сейчас же отчётливо осознал, как может быть притягательна запрещённая красота. Как может манить сама мысль того, что она никогда не будет твоей. Я был рядом, но так далеко. Она смеялась, задавая сотни вопросов, с любопытством впитывала новые знания, охотно помогала во всём. И казалась, даже не замечала меня. А я горел изнутри. Просто тлел, постепенно умирая. Время бежало вперёд, приближая миг потери, расставания. И осознание этого было настолько мучительно, что хотелось кричать в голос. Что я могу сделать, чтобы оставить её? Чтобы не потерять? Как заставить изменить привычный уклад и законы моего рода? Её не примут. Её не поймут. Я и сам с трудом понимал. Но знал одно… забыть её будет сложно.

Ближе к вечеру, когда напряжение в груди стало практически осязаемым, я решил прервать свои мучения. Выйдя во двор, я схватил топор и принялся колоть дрова. Вымещая всю злость на себя и безвыходность ситуации, я безжалостно рубил деревяшки в щепки. И теперь я горел не только в чувствах, а на самом деле. Стало невыносимо жарко. Скинул меховой тулуп, оставшись лишь в свитере, и продолжил своё полезное, но ненужное занятие, ибо дров было заготовлено стараниями бати на неделю вперед. Процесс успокаивал нервы. Выплёскивая чувства, жар в груди отпускал, а мысли улетали прочь от девчонки, что крутилась возле. И, словно почувствовав, что сознание отпускает её, она вышла ко мне со стаканом воды.

Робко и смущённо Ангелина протянула мне воду, а я замахнулся топором, ловко погружая остриё в пень, и сделал шаг к ней, тяжело дыша и принимая освежающий дар. Я пил жадно, позволяя прохладной жидкости проникнуть в глубь моего организма. Я чувствовал взгляд девушки на себе. Снова этот взгляд, который поджигал искру моего сердца. Осушив стакан до дна, я утёр мокрые губы рукавом свитера и взглянул на неё.

Глаза в глаза. Её зрачок дрожал, отбивая барабанную дробь. Зелёная радужка засветилась мокрым блеском, а кончик языка облизнул пухлые губы.

Я никогда не целовал девушек. В моём роде это не принято. Мы чтим не желание, а крепкие узы. И поэтому до обряда сочетания браком не познаём близости. Но в секунду, когда наши взгляды скрестились и она сделала шажок ко мне, останавливаясь так близко, что в нос ударил её аромат, я забыл обо всём. Сомнений не осталось. Я уверенно наклонился к ней и коснулся мягких губ своими. И, услышав блаженный всхлип из её уст, прижался сильнее к желанным губам, овивая хрупкое тело сильными руками.

Это был первый поцелуй в моей жизни, но тело будто само знало, что делать. Наши губы слились воедино, нежно лаская и увлекая в мир, который я познавал, понимая, насколько он прекрасен. Сладкий танец языков, подарил лёгкое головокружение и дрожь во всём теле. Я стиснул девичье тело сильнее и приподнял над землёй. Мной овладел Асмодей – демон похоти. Я слыхивал о нём из рассказов старейшин. Это самый страшный демон. Он способен разрушить человека, подчинить его. Но сейчас я его не страшился. Сейчас я наслаждался её близостью и нежностью. Я пил до дна сосуд желания и страсти, осознавая, что буду наказан за это, но не мог устоять перед соблазном. Нам не хватало воздуха. Мы буквально задыхались и лишь поэтому разорвали сладкий поцелуй.

Осторожно поставил Ангелину на землю. Её руки замерли на моих плечах, мои – на её талии. И каждый из нас молчал. Я боялся не сдержаться и открыть все запретные чувства к ней. А она… просто смотрела в мои глаза.

– Я уезжаю, – вдруг прошептала Ангелина, – твой отец вернулся.

– Сегодня? – только и смог пробормотать в ответ.

– Сейчас.

Сердце сжалось и побежало, гулко стуча в груди. Я бы хотел сказать, что не готов и не хочу отпускать её, но молчал. Смотрел в её глаза и молчал. Изумрудные листочки. Как я забуду их? Я не могу оторваться от них в эту секунду. А как же проживу всю жизнь? И, возможно, нужно было настоять, оставить её, но я не сделал ничего. А когда увидел отца, я и вовсе отступил на пару шагов назад. Но он заметил наше смятение, замерев на месте всего на секунду, и двинулся дальше в нашу сторону.