Мой герой

– Мне кажется, это звучит замечательно, – проговорила она.

Адель улыбнулась:

– Так вы поможете мне объяснить все это нашей маме?

– Конечно. Я уверена, тебе очень понадобится наша помощь, – ответила Клара:

Через два часа, в течение которых не было недостатка во всхлипываниях, спорах и жалобах со стороны матери, Адель стояла у дверей лондонского дома Осалтонов вместе с обеими сестрами и бронзовой колотушкой стучала в дверь. При этом она всеми силами старалась сохранить спокойствие.

«Гарольд, могу я поговорить с вами наедине?» – Мысленно Адель готовила первую фразу. Или ей придется сначала обратиться к его матери: «Юстасия, будете ли вы так добры и разрешите ли мне сказать вашему сыну наедине несколько слов?»

Все ее тело сжималось от ужаса из-за предстоящих неприятных разговоров. Может быть, Юстасия не будет так бурно реагировать, как это было с ее матерью. Беатрис просто свалилась на диван с широко открытым ртом. Юстасия и ее мать были очень похожими по характеру, однако она надеялась...

– У тебя есть с собой нюхательная соль? – спросила Адель, повернувшись к Кларе.

– По-моему, об этом даже не стоит спрашивать, – ответила старшая сестра, похлопав по своей сумке.

Как раз в этот момент дверь отворилась, и на пороге появился швейцар с обычным каменным непроницаемым выражением на лице. Оглядев стоявших перед ним леди, он поклонился Кларе:

– Леди Родон, – затем повернулся к Адели, – и мисс Уилсон, добрый день.

Адель еще крепче сжала в руке свою сумочку.

– Дома ли лорд Осалтон? – спросила она.

– Боюсь, что нет. Вся семья уехала в деревню примерно час назад.

– По какой причине? – Адель вопросительно прищурила глаза.

Швейцар медленно наклонил голову.

– С сожалением должен сообщить вам, что бабушка лорда Осалтона заболела.

– Кэтрин? – Сердце у Адели сжалось. – Это серьезно?

– Думаю, что да, мисс Уилсон.

Она повернулась к стоявшим рядом сестрам:

– Это ужасно. Бедная Кэтрин. И бедный Гарольд. Я тоже должна туда поехать. Я же пока что невеста Гарольда. Думаю, мама отвезет меня.

И Адель поторопилась к карете, причем походка ее была такой решительной и быстрой, какой сестры никогда раньше не видели.

– Благодарю вас, – сообразила сказать швейцару Софи, прежде чем они поспешили вслед за своей младшей сестрой.

Часть третья

МУДРОСТЬ, ИЛИ БЛАГОРАЗУМИЕ

Глава 23

После полудня на следующий день Адель и Беатрис прибыли в поместье Осалтонов. Дом казался притихшим. Их провели в гостиную, где Юстасия стояла, глядя в окно.

– О, мои дорогие! – воскликнула она, повернувшись к ним. – Как хорошо, что вы приехали! Мы оставили Лондон в такой спешке, что даже не успели вам сообщить.

Беатрис обняла хозяйку дома:

– Мы приехали, как только узнали, в чем дело.

– Ей лучше? – спросила Адель.

Юстасия прижала носовой платок к лицу.

– Доктор так не думает. Он говорит, что это может продлиться всего несколько дней, не больше недели. – Она вздрогнула, опять обняла Беатрис и всхлипнула: – О, моя дорогая мамочка! Как я буду жить без нее?

Беатрис отвела ее к дивану. Подняв распухшие заплаканные глаза, Юстасия посмотрела на молодую женщину:

– Адель, пойдите сейчас к Кэтрин, Гарольд с ней. Ему будет очень приятно узнать, что вы приехали в такое трудное для всех нас время.

Адель наклонилась, сжала руку Юстасии и встретила настороженный, обеспокоенный взгляд матери. Беатрис не скрывала надежды на то, что этот визит может заставить ее дочь изменить решение.

Сама Адель была в растерянности. Возможно, она действительно изменит свое решение. Может быть, и нет. Ей только хотелось ясности и определенности.

Она прошла через весь дом в его восточное крыло, где находились комнаты бабушки, и постучала в дверь. Ответа не было, и она, тихонько открыв дверь, вошла. Первая комната Кэтрин выглядела так же, как и всегда. Она была заполнена разными подушками, безделушками и украшениями, которые старая дама, наверное, собирала всю свою жизнь. Подойдя к двойной двери, ведущей в спальню, Адель остановилась, чтобы приготовиться к встрече. Гарольд, безусловно, был в отчаянии, и ей следовало сделать все возможное, чтобы успокоить его.

Двери были закрыты не плотно, и прежде чем войти, она заглянула в щель, но увидела только край кровати и услышала тихий плач.

«Бедный Гарольд», – подумала она.

Прикрыв глаза, наклонив голову, Адель осторожно открыла дверь и вошла. Мужчина, сидевший у кровати опустив голову на руки старой больной женщины, был не Гарольд. Это был Дамьен.

У нее болезненно сжалось сердце, и она прижала руку к груди, как будто пытаясь помочь своему сердцу.

Вероятно, он почувствовал ее присутствие, потому что повернулся и посмотрел на нее. В его глазах видно было безысходное отчаяние и одновременно невероятное удивление.

Ей с трудом удалось проглотить ком, подступивший к горлу. Дамьен, героический черный рыцарь, кто с мечом в руке мог поразить любого врага, наглец, умевший соблазнить любую приглянувшуюся ему женщину... Он просто плакал.

Дамьен поднялся со стула, подошел к ней и несколько секунд молча смотрел ей в глаза. Потом он мягко и нежно заключил ее в свои объятия. Адель удивленно вздрогнула и только в этот момент осознала, как безумно ей хотелось прикоснуться к нему, хотя она понимала, что этого делать ни в коем случае нельзя.

Постояв так несколько мгновений, он прижал губы к ее шее. Она позволила ему это сделать, вспомнив все те моменты, когда он утешал и успокаивал ее. Но когда он взял ее лицо обеими руками и перевел взгляд на ее губы, стало ясно, что речь идет совсем не об утешении. Это служило просто извинением, оправданием того, что ей самой хотелось получить от него. Наслаждение. Близость.

Воодушевленная тем, что он ее обнимал, будучи в восторге просто от того, что она его видела, она не хотела прислушиваться к слабому голосу разума, который предупреждал ее, что в любую минуту в комнату могут войти и обнаружить их неотрывно глядящими друг другу в глаза, как настоящие любовники. Или что Кэтрин может открыть глаза и увидеть, как они себя вели, какое предательство совершали, поскольку Адель все еще была невестой Гарольда.

Но если быть честной, То следовало признать, что, несмотря на стыд и смущение, которые она ощущала, все это уже не имело для нее, ни малейшего значения. В тот момент, когда он прижимал ее к себе и помимо своей воли показывал, что она нужна ему, ничего больше не волновало ее.

Потом он закрыл глаза и отпустил ее.

– Боже, простите меня.