Οβίδιος. Тайна золотого времени

Но Лусия словно не слышала его.

– Позвольте мне взять бумагу и перо?

Капитан кивнул. Лусия подошла к столу и что-то быстро-быстро, круглым, красивым почерком стала писать.

– Если у вас появится когда-нибудь такая возможность, если вы будете в Испании, в Севилье когда-нибудь… Это письмо передайте моей кормилице Каталине. Она прочтет и сразу все поймет. Там я написала обо всем, и она скажет управляющему, и тот выдаст сумму, которую вы скажите… Но если вдруг я окажусь дома, если вдруг мое письмо вернется ко мне…

Голос Лусии заметно дрожал. Капитан стоял сзади, и она не видела, какими глазами он смотрел на нее. От его холодного взгляда не осталось и следа. Он накрыл ладонью ее маленькую, как у ребенка, руку. Лусия вздрогнула и затихла… Ее холодные пальцы какое-то время счастливо покоились под его большой горячей ладонью.

– Мне ничего от вас не нужно, – сказал он. – Но, возможно, если я когда-нибудь буду в Севилье, я непременно навещу вас. И знайте, это будет совсем по другой причине.

И он быстро и молча отошел к окну.

– Помните, – проговорила она, нарушая молчание, – Вы говорили, что похожи на одного из героев Овидия. Как его звали?

– Пигмалион.

– Пожалуйста, расскажите мне о нем.

– Зачем?

– Расскажите, прошу вас. Исполните мою просьбу на прощанье.

– Хм… Вы просите так, будто вас осудили… Ну хорошо, раз вы просите, то пусть будет по-вашему… Я говорил тогда о Пигмалионе. Он был талантливым художником и ваятелем с Крита. ??????? описал его историю… историю жизни. Пигмалион жил уединенно на своем острове и избегал общения с женщинами.

– Почему?

– Просто он разочаровался в них… Но вот однажды Пигмалион вылепил статую девушки, статую столь прекрасную, что красота Афродиты меркла перед ней. И он влюбился не в живую женщину, а в свое творение… Эта статуя была тем совершенством, о котором можно сказать Materiam superabat opus[20 - Исполнение выше материала (лат.).], или Matre pulchra filia pulchrior[21 - Дочь, более прекрасная, чем прекрасная мать (лат.).]. В сравнении с живой Афродитой, которая безответно любила Пигмалиона и была ему почти что жена… Единственный изъян был у статуи. У творения Пигмалиона не было сердца, и она не могла ответить ему взаимностью. А он долго дарил ей украшения и целовал ее ноги.

– И что же потом? Неужели боги не дали ей сердца?!

– Нет. В жизни все по-другому. Боги не слышат людей, и статуя остается глухой, слепой и немой.

– А что же дальше было с Пигмалионом?

– Он умер бы от печали, если бы…

– Что? Если бы что?

– Если бы не море.

– Господи, какая печальная история! Но я все равно не понимаю, причем тут вы? – искренне удивилась девушка. – Неужели вы тоже когда-то любили статую?! На кого она была похожа?

– Однако вам пора собираться, – сказал Дэвид, выпрямляясь. – Вам еще нужно уложить вещи и – в путь.

– Я обещаю, что не забуду вас и не забуду того, что вы сделали для меня! – неожиданно воскликнула она.

– Сеньорита Лусия, не надо ничего обещать… Вы еще слишком молоды и стремительно даете обещания… Вы не знаете, что может с вами случиться, – голос капитана звучал громко и немного раздраженно. – И если все же вы когда-нибудь вспомните меня добрым словом… Хм… Доброе слово… Вот и вся моя награда… Наверное, достаточно…

Резкость и холодность его слов были совершенно противоположны его взгляду. В его ясных голубых глазах читалась грусть и глубокая нежность, но Лусия была слишком взволнована, растеряна, подавлена, чтобы понять, что это значит…

В дверях она столкнулась со старшим помощником.

– О, вы заняты, капитан? – спросил Фокс многозначительно, переводя взгляд с Лусии на капитана.

– Нет. Сеньорита Лусия Вернадес де Сааведра пришла попрощаться, – сухо ответил Дэвид. – Можете и вы сказать ей «до свидания».

Фокс выглядел несколько обескуражено.

– Что ж, прекрасная сеньорита, надеюсь, вы будете счастливы, – сказал старший помощник, почесывая затылок.

– Сеньорита Лусия Вернадес де Сааведра, правнучка Великого Командора, непременно будет счастлива… Мы искренне желаем вам счастья, сеньорита Вернадес.

Лусии стало в очередной раз грустно, больно, обидно…

И пока девушка предавалась печали и жалости, капитан рассматривал статую, которую однажды подарило ему море… Статуя удивительным образом напоминала ему ту, которая теперь истерично металась по каюте…

Немного успокившись, Лусия нашла в себе силы, чтобы помолиться и вознести слова благодарности к Богу и Деве Марии…

Спустя какое-то время, когда со сборами было покончено, Лусия снова разыскала капитана на шканцах.

– Вы что-то забыли? – отрешенно спросил Дэвид.

– Нет… да…

– ?

– Просто я не знаю, как сказать… Это все, что у меня есть. Это самое дорогое, что может быть у человека. И это я дарю вам в знак памяти, в знак нашей дружбы, – и Лусия достала родовое распятие. – Возьмите этот крест, сэр Дэвид. Это крест из ливанского кедра. Давным-давно в одном из походов мой прапрапрадед завоевал Константинополь…

– Я не могу принять такой дар.

– Нет, я хочу, возьмите. Пусть распятие хоть немного напоминает обо мне.

Тогда похолодевшие пальцы Дэвида Мирра приняли подарок девушки…

Капитан держал в руках распятие даже после того, как Лусия покинула корабль, и по-прежнему смотрел на туманное солнце.

– И это всё?! Всё?! Все-таки я не понимаю, – говорил возмущенно старший помощник, провожая глазами статную фигурку девушки. – Зачем вы это сделали, капитан? Зачем вы отпустили ее?!

– Ты не понимаешь… Нет, ты все прекрасно знаешь и понимаешь.

– О, да! Знаю, да, но не могу понять, черт возьми! Я бы никогда не сделал этого!

– Ты – это не я.

– Конечно же, кошку в пятки! Чтобы Дэвид Мирр не смог влюбить в себя какую-то девчонку! Так я и поверил…

– Тут другое.