Лес пропавших дев

Старушка прищурилась, взглянула на меня, а потом заговорила на цветистом местном диалекте:

– Оди камсугва?

Жители материка с трудом понимали местный диалект, но я выросла здесь и когда-то тоже на нем говорила.

– Мне нужно попасть в деревню Новон. Я дойду до нее по этой тропинке?

В ответ она прищелкнула языком.

– Зачем вам туда?

– По личному делу, – ответила я.

Старуха сипло закашлялась в рваный рукав.

– Вы проскочили мимо, – проскрипела она в конце концов. – Вам придется вернуться где-то на тысячу шагов.

Я выругалась себе под нос и повернулась уже, чтобы пойти обратно, но остановилась, почувствовав, что она хочет сказать что-то еще. Старуха не подняла головы, но ее пальцы больше не счищали тонкую желтую шелуху, а просто скребли корни чеснока.

– А почему вы спросили, зачем мне туда? – поинтересовалась я.

– Все говорят, что Новон – мирная деревня, – прокряхтела старуха. – Но попадешь туда и уехать уже не сможешь.

Мрачное предчувствие охватило меня. Безрадостный скалистый пейзаж простирался предо мной, окутанный туманом. Все, кому я рассказывала, что ищу деревню Новон, реагировали как-то странно. Все, кого я спрашивала, как туда проехать, бледнели и хмурились.

– Почему все так боятся этой деревни? – заметила я.

– Год назад пропала девушка. Тринадцатая по счету, – объяснила старуха. – За последние четыре года исчезло тринадцать девушек, и все они были из деревни Новон. Прошлой ночью какой-то старик видел около деревни Сонхул девушку, ту, что пропала последней. Она бежала через лес.

Я удивленно взглянула на нее.

– Откуда вы знаете?

– Родственники искали ее здесь. Хёнок, так ее звали. Ей было всего четырнадцать. Видимо, кто-то похитил ее и держал взаперти, но девочке удалось сбежать. И вот ее родные ждали, когда она наконец вернется домой. Но она не вернулась. Обыскали всю округу, где Хёнок в последний раз видели. Никаких следов. Может быть, она заблудилась?

Старуха поджала морщинистые губы и отряхнула белую чесночную шелуху со своей юбки.

– Уф.

Она распрямилась и прижала руку к ноющей спине, потом подобрала миску с чесноком и захромала к покосившейся деревянной двери.

– Не говорите потом, что вас не предупреждали.

Пелена окутывала холмы, струилась по полям и серебристой траве, взбиралась вверх на черную каменную стену, что спрятала за собой деревеньку Новон, небольшой поселок на склоне горы. Я шла вдоль стены в поисках входа. И вот наконец передо мной предстали каменные хижины и соломенные крыши, достаточно крепкие, чтобы противостоять дождю и ветру. Я шла по узким тропинкам между хижинами и гадала, встречу ли я здесь сестру?

Я прошла немного в одну сторону, потом повернулась и пошла в другую. А я-то думала, что сразу же узнаю родную деревню, когда доберусь до нее. В конце концов, первые тринадцать лет моей жизни прошли здесь, и я часто тайком пробиралась по этим тропинкам в гости к шаманке Ногён, женщине, которая взяла Мэволь себе в помощницы.

Но я была тогда совсем юной, всегда ходила вместе с мамой и не видела ничего, кроме ее руки, за которую я держалась, неба и птиц. Я совсем не следила за тем, какой дорогой мы идем. Тропинки перепутались у меня в голове. Дорога, которой я шла, постоянно петляла, будто кто-то специально начертил новый запутанный путь, чтобы я не смогла дойти до нужного мне дома. И тут меня осенило: всю мою жизнь меня кто-то куда-то вел. Сначала мама водила меня за ручку, потом, после ее смерти, меня опекал отец. У меня не было возможности стать самостоятельной.

Я остановилась в центре деревни, откуда, как ручейки, разбегались в разные стороны тропинки, закрыла глаза и представила себе хижину старой гадалки. Перед мысленным взором замелькали образы: холмы, одинокая хижина посреди равнины, зубчатые края горы Халла…

Ноги сами понесли меня вперед. Они несли меня все дальше и дальше через Новон, в сторону горы Халла, отбрасывавшей тень на деревню. Вскоре северная сторона каменной ограды превратилась в малозаметную серую полоску вдали. Я оказалась на широкой безлюдной равнине. В небесной выси парил сокол. Из земли высились редкие сосны, обдуваемые ветром, и острые камни.

Два часа спустя передо мной замаячила тень хижины. Ее обволакивал странный туман, похожий на дым.

В последний раз я была у шаманки Ногён пять лет назад вместе с отцом. Он вел за ручку малышку Мэволь, чтобы передать ее на воспитание гадалке.

– Я буду часто навещать тебя, – пообещал он дочке и сдержал обещание.

Он позаботился о том, чтобы младшая дочь не чувствовала себя брошенной, шаманка Ногён была ей как тетя, и это немного утешало нас.

Они сблизились после болезни Мэволь. Эту странную болезнь называют синбён, ею страдают те, кто призван стать шаманом. Если сопротивляться призванию, болезнь может оказаться смертельной. Мэволь постоянно бил озноб, ее рвало, но все это полностью прекратилось, когда отец смирился с судьбой дочери и отдал ее шаманке. Мне же гадалка казалась обычной тетенькой, в ней не было ничего особенного, и кажется, это впечатление было взаимным. На ее взгляд, во мне не было ничего примечательного.

Я замедлила шаг, бок разболелся. Наверное, оттого, что надышалась холодного тумана. Я уже подошла совсем близко. Соломенную крышу подпирали кривые деревянные балки, а сама хижина была построена из лавовых камней, как и все остальные дома на Чеджу. Я и забыла, что она такая маленькая. Внутри были деревянные раздвижные двери, обклеенные бумагой ханджи, они делили дом на четыре части: одну большую комнату, занимавшую половину хижины – здесь шаманка принимала посетителей, – и три маленькие, где была кладовка и жилые помещения, в одном из которых теперь и обитала моя сестра, главная ее помощница. Во дворе я увидела небольшой хлев, из которого доносился стук лошадиных копыт.

Я снова обернулась к дому и увидела, что дверь слегка приоткрыта. Внутри перед низеньким столиком с короткими ножками сидела женщина. Она склонилась над свитком. В руке она держала кисть для каллиграфии и выводила что-то на бумаге красными чернилами. Возможно, писала заклинание.

– Аджиман! – окликнула я ее, пересекая двор. – Аджиман!

Женщина подняла голову. Передо мной сидела не шестидесятилетняя старуха, которую я ожидала увидеть, а молодая девушка, чье лицо сияло свежестью юности, а брови в форме нежного ивового листа красиво изгибались.

Она открыла дверь и вышла, пристально взглянула на меня.

– Что вам угодно?

Я шагнула вперед и поняла, что молодость ее была не настоящей. Толстый слой белой пудры скрывал старческие морщины, она накрасила губы и нарумянила щеки, а волосы так туго стянула на макушке, что пропали морщины на висках. Я выдержала ее пристальный взгляд черных, подведенных углем глаз.

– Вы не помните меня? – спросила я.

– Я вас никогда не встречала.

Она замолчала и прищурилась, внимательно вгляделась в мое лицо. Потом с удивлением приподняла брови.

– Не может быть… – Она медленно покачала головой, а потом прошептала: – Ты – вылитый отец.

– Я приехала, чтобы найти его.

Поначалу грусть мелькнула в ее глазах, потом лицо шаманки помрачнело.

– Ты приехала одна?

– Тетя Мин знает, что я здесь, – солгала я.

Всю предыдущую ночь я разглядывала потолок в теткином доме и представляла, как сейчас открою ворота, отделяющие женскую половину от всего остального дома, и сбегу на Чеджу.

– Она разрешила мне съездить сюда на несколько недель. Во всем разобраться.

Мы немного помолчали. Шаманка спрятала руки в широкие рукава.