Штрихи к портрету современника, у которого с детства и по сей день я учился и продолжаю учиться жизни

Я подумал и в ответ на ее нелицеприятный отзыв рассказал ей следующее. Академик Спицын – директор моего института, председательствуя на ученом совете, быстро и четко реагирует на любую острую ситуацию. На одном из заседаний возникла дискуссия между академиком П.А. Ребиндером и профессором А.А. Трапезниковым, который очень часто претендовал на приоритет в том или ином вопросе. Каждый отстаивал свое право, резкий обмен аргументами, упреки приняли оскорбительную форму. Обстановка накалилась. Вдруг Спицын прервал их и сказал: «В Институте Дружбы народов возникла перепалка между студентами, дело шло к драке. Стороны обвиняли друг друга в оскорблениях. На разборе конфликта решили установить наличие оскорблений с помощью словарей. В результате выяснили, что ни одна из сторон не употребляла слов, не имеющихся в словарях, и, следовательно, всё было в рамках допустимого». – Он продолжил: – «И Петр Александрович, и Андрей Александрович использовали в дискуссии литературную лексику, зафиксированную в словарях русского языка, слов, не записанных в словарях, не произносилось. Поэтому я считаю, что дискуссия происходила в рамках вполне дозволенного, и вопрос можно считать исчерпанным».

В.И. Спицын

– Неплохо, правда? Впрочем, я вспоминаю занудный доклад Спицына на методологическом семинаре в ИФХ, озаглавленный «Философские проблемы трансурановых элементов». Так что представляю себе его заформализованные лекции. Жаль, но что делать, учись.

На следующий день в обеденный перерыв я вместе с сотрудниками отправился в столовую, в здании президиума Академии наук в Нескучном саду. По дороге Эдик Авербах, взволнованный предстоящей ему защитой диссертационной работы, возмущался Спицыным, который в присутствии Володи Пригородова, друга Эдика, выразился по поводу аспирантов-евреев: «Нечего готовить кадры для вражеского государства!». В этот момент мы подошли к зданию президиума. Таня, талантливейшая девушка, постоянно удивлявшая нас своей наблюдательностью, рисунками, вышивками, которые она приносила в лабораторию, вдруг воскликнула: «Смотрите, – она показала на одного из чугунных бульдогов, украшавших фасад здания, – это же вылитый Спицын!» Мы остановились. Сходство, действительно, было поразительным. В 1972 г мне пришлось вспомнить слова Спицына о «подготовке кадров», когда он избавлялся от ученых-евреев путем выборочного сокращения штатов. Он проявлял при этом удивительную, иезуитскую изощренность в формулировках. Так, приказ о моем увольнении ввиду сокращения штатов звучал издевательски торжественно: «Ввиду того, что Е.Д. Яхнин вырос в исследователя, способного возглавить новое научное направление, его целесообразно уволить и предоставить ему возможность работать в промышленности».

Вот так проявлялся в жизни «выдающийся» академик, директор одного из самых известных в мире институтов Академии наук СССР.

Никита Николаевич Моисеев

Академик, заместитель директора Вычислительного центра Академии наук

Н.Н. Моисеев

Я прочитал книгу Н.Н. Моисеева «Восхождение к разуму» и понял, что мы единомышленники; захотелось встретиться. На дачу к Моисееву в Абрамцево осенью 1996 года мы ехали на «жигулях»; я – за рулем – рассказывал о себе, он – рядом справа – слушал. Остановились передохнуть возле небольшого лесочка. Вдруг он смачно продекламировал соленые, не для дам, стихи о старости.Я откликнулся стихами:

«В дни младости Дубинин несомненно,
Стремясь познать начало всех начал,
Стерических преград сопротивленье
Молекулярным щупом изучал».

К.В. Чмутов (член-корреспондент АН СССР), которого называли первым химиком среди поэтов и первым поэтом среди химиков, преподнес их академику М.М. Дубинину в день его 60-летия. Не знаю правильно ли оценил Моисеев эти стихи, поскольку вряд ли ему был известен разработанный Дубининым метод исследования пористости сорбентов молекулами все большего размера, который назвали методом «молекулярных щупов». Но после обмена поэтическими «шедеврами» существовавший пока еще барьер условностей разрушился, появилась доверительность, и сразу передо мной возник образ того молодого веселого крепыша, альпиниста, о котором рассказывал мой друг, физик из Дубны, известный специалист по элементарным частицам Александр Львович Любимов. Среди любителей гор в альплагере на Домбае оказался актёр Кмит. Вспомните, он играл Петьку в фильме «Чапаев». Кмит оказался невыносимым пошляком, нагло пристававшим ко всем женщинам. Его решили проучить. Идею предложил Моисеев, возглавлявший в то время комсомольскую группу лагеря. После очередного хамства молодые парни, оказавшиеся рядом, крепко взяли Кмита за ноги и за руки, раскачали и с размаха, в одежде, бросили в бассейн. Моисеев и начальник лагеря стояли поодаль и спокойно наблюдали водную процедуру Кмита. Он не умел плавать, но выкарабкался и подал жалобу. Жалобу рассмотрели и решили объявить Кмиту строгое порицание за недопустимое купание в одежде, повлекшее за собой загрязнение воды в бассейне.

Отдохнули, поехали дальше. Он заметил, что я хорошо веду машину, и он не нажимает непроизвольно на педали, как обычно, когда ездит с другими водителями. Я похвастался водительским стажем с 1947 года. В ответ услышал, что он водит машину с 1939 года. Говорили всю дорогу, часа два с половиной. Изложение проблем, связанных с судьбами человечества, я завершил словами: «Планетарная катастрофа может разразиться уже в середине XXI века, поэтому необходимо объединить усилия всех, кто озабочен этим». «Вы ошибаетесь, – сказал он. – Катастрофа разразится не позже второго – третьего десятилетия будущего века». С этого началась наша недолгая дружба.

На даче нас встретила Антонина Васильевна, его жена, и кот без одной лапы. Никита Николаевич взял его на руки, нежно стал гладить и рассказывать грустную кошачью историю.

Мне запомнился финал моего первого посещения Никиты Николаевича в Москве. После обсуждения возможных вариантов преодоления угрозы гибели человечества он в коридоре снял с вешалки и подал мне пальто.

– Что Вы, Никита Николаевич, я же моложе вас, – попытался протестовать я, и в ответ услышал:

– В России пальто не подавали только лакеям!

Пришлось воспользоваться его любезностью и усвоить урок внимания и уважения к человеку.

В следующий раз мы обсуждали проблемы современной России. Он считал, что куча непростительных ошибок, сделанных пришедшими к власти гайдаровскими реформаторами, обусловлена их низкой образованностью, и называл их «образованцами».

Как-то раз он позвонил мне и спросил:

– Вы читали? – далее следовало название статьи и фамилия автора – прочтите обязательно, это удивительный бред, получите удовольствие. Да, и ещё. Приходите на следующий семинар, на доклад В.Н. Волченко. Это будет ещё похлеще.

Действительно, доклад профессора МВТУ Волченко был примером мистического использования физики, в котором утверждалось бытие мира и человечества за границей нашего нынешнего «положительного» мира. Моисееву было интересно всё. Он принципиально запрограммировал себя на неприемлемость тезиса: «только так, а не иначе», поэтому ставил на семинаре и такие доклады. Вероятно, с этим также связано было услышанное мной от академика Е.Л. Фейнберга: «Моисеев? Но он же допускает существование Бога». Я защитил Моисеева, вспомнив слова, которые он произнес вскоре после нашего знакомства: «Евгений Давыдович, у нас с вами общая позиция – мы оба не верим в Бога, но оба признаем важную роль религии в жизни общества».

В последние годы Моисеев тяжело болел, много раз оперировался.

– Как Вы себя чувствуете? – спрашивал я его по телефону и при встречах.

– Хреново, – отвечал он. Но был полон идеями, активно работал, выступал. Своими размышлениями об эволюции и будущем человечества он поделился с нами в трех последних лекциях на семинаре в Политехническом музее осенью 1999 года. Читал медленно, но очень ясно. Поразительного мужества и воли был человек.

Петр Александрович Ребиндер

Академик, Заведующий кафедрой коллоидной химии химического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова

В семидесятилетний юбилей П.А. Ребиндер удостоился звания Героя социалистического труда – высшего отличия гражданина Советского Союза. Лаборатория, в которой я работал, подарила ему фотоаппарат «Зоркий». Подарок сопровождался стихами. Они, по мнению сотрудников, соответствовали личности П.А. Ребиндера. Он был всеяден. Он жаждал взять от жизни всё.

П.А. Ребиндер

Сей аппарат девизом красен,
С ним мир полнее зачерпнешь,
Придешь, увидишь, защелкнешь.
И будет много веселей
Снимать знакомых и друзей,
Снимать собак, что похвостей,
Картины, статуи богов,
И можно положить в карман
Хоть гейшу, и вообще… charmant!”

Да, это был не просто человек, ученый, это был фейерверк всего, что только может содержаться в человеке. Чрезвычайно живой, своей походкой, жестикуляцией, словом, лицом и особенно глазами, он привлекал сразу. Говорил блистательно: о науке и людях, с которыми встречался, о женщинах и собаках, о почтовых марках и грибной охоте, о живописи и путешествиях; казалось, не было тем, в которые он не погружался бы со всей страстностью. Единственным исключением были шахматы: «Не может ученый тратить время на это пустое занятие. Надо играть в теннис!». Был всегда первым в застольном веселье. Знал множество острых, иногда сильно соленых литературных миниатюр и любил провозглашать их в виде тостов, и делал это артистично. Был исключительно наблюдателен и остроумен, не пропускал случая пошутить.

Известный физик Блох прислал Ребиндеру статью со своим аспирантом с просьбой представить её для публикации в ДАН (журнал – Доклады Академии наук), подчеркнув, что для Ловли – его аспиранта – желательно иметь публикацию к защите. Ребиндер откликнулся сразу. Он позвонил Блоху и спросил не возражает ли тот, чтобы аспирант в авторах стоял на первом месте, для аспиранта же это важно. Блох не заподозрил подвоха, согласился и попросил добавить в текст еще одну таблицу и третьего автора, Комарова. В результате статья была опубликована от имени трех авторов: Ловля, Блох и Комаров. Как-то просматривая список лиц, выдвинутых на выборы в академию, Ребиндер воскликнул: «Посмотрите, как замечательно фамилии претендентов соответствуют их профессии и претензиям – по отделению Права выдвинуты Строгачев и Филькин»

Незабываемы его лекции студентам. Наряду с содержательностью отвлечения. Например: «Нормально, когда научное открытие связывают с именем ученого, но смешно, когда имя ученого присваивается любой ерунде, как это любят делать медики, – с пафосом произносил Ребиндер и продолжал – ‘‘Кружка Эсмарха’’». Вы знаете, что это такое?». В аудитории смех. Оказывается некоторые студенты знают, что это клизма. Но главное – физическая сущность. Так, он показывал, как из законов оседания частиц и диффузии при молекулярной дисперсности получается барометрическая формула Лапласа. Или, рассказывая о движении жидкости, он не ограничивался выписыванием критерия Рейнольдса и объяснениями его использования, как это обычно делают. Ребиндер вскрывал физический смысл критерия, сопоставляя кинетическую энергию движения жидкости с энергией вязкого течения. Когда первая превосходит вторую, рассеивание запасенной энергии не успевает происходить за счет вязкого трения и возникает дополнительный канал рассеивания – вихреобразование. Ламинарный поток переходит в турбулентный (я использовал этот подход при выводе соотношения, определяющего переход течения жидкости в её диспергирование). Одним нравилось одно, другим другое, но запоминалось крепко всё.

Он с удовольствием помогал всем, кто к нему обращался, но с особым удовольствием помогал красивым женщинам, ценил и уважал красоту. О женских прелестях с удовольствием оригинально высказывался: «Туфли “лодочки” вам идут гораздо больше. А вы знаете почему женщинам пристало носить лодочки? Во-первых, каблук делает женщину выше, во-вторых, нога в ступне становится меньше и, в-третьих, самое важное, ноги становятся длиннее». Однажды он определил ко мне лаборантом юную Люду Арбат, которая мечтала стать не химиком, а совсем наоборот, и с удовольствием, чуть подобрав юбку, говорила: «Хороша ножка, а?». Её день рождения в лаборатории отметили стихами:

Не взорвался бы дюар,
Не начался бы пожар,
А еще словеса —
Упаси небеса!
Люда – смех, смех, смех.
Люда – грех, грех, грех.
Кому смех, кому грех,
Кому ух, кому эх!

Вскоре она вышла замуж за молодого дипломата и уехала в Китай.

Вспоминаю, как отмечали юбилей Ребиндера на Ученом совете в Институте физической химии АН СССР. Б.В. Дерягин, тогда член-корреспондент, позже академик, закончил свою речь обращением в зал: «Пусть все, кому Петр Александрович ни разу не помог в чем-либо, останутся сидеть, а те, кто хоть раз воспользовался его помощью, встанут». Весь зал встал. А было в зале не меньше 250 человек. К сожалению, доброжелательностью Ребиндера беззастенчиво пользовались люди, которые в последующем его предавали.

За всем, что требовала его страстная натура, успеть было невозможно. Он всегда опаздывал, и это стало притчей во языцех, когда заходил разговор о Ребиндере. Слабость эта многими осуждалась очень резко и вредила ему. Однако, все признавали его научный авторитет. Сейчас, спустя 30 лет после его смерти, влияние этой неординарной личности на развитие коллоидной химии, которую он рассматривал широко как основу формирования и свойств материалов, невозможно переоценить. Он питал идеями всех, щедро делился мыслями, не думал, что кто-то у него их украдет, а такое бывало. Научная щедрость была ему свойственна, можно считать, что она была его потребностью. Под его влиянием возникли научные школы коллоид-ников на Украине, в Узбекистане, в Казахстане, Белоруссии. Мировое сообщество коллоидников признавало его лидерство. На конгрессе по ПАВ (поверхностно-активные вещества) в Испании в 1968 году Ребиндеру в знак признания его вклада в развитие науки предоставили право прочитать основополагающий доклад. По регламенту на доклад отводилось 45 минут, он говорил полтора часа. Блистательный по форме доклад был настолько глубоким и содержательным, что председательствующий даже не пытался прервать Ребиндера.

Александр Наумович Фрумкин

Академик, директор Института электрохимии Академии наук

Известный физикохимик С.Я. Пшежецкий, рассказывая о своих встречах с учеными, произнес: «Фрумкин – это премьер-министр, по основательности, манере держаться, по всему». Я к тому времени достаточно часто общался с Александром Наумовичем и уважительность, прозвучавшая в этих словах, была мне приятна. Однако, Фрумкин все же был не премьер-министром, а выдающимся ученым, основателем современной электрохимии, которого позже будут относить к ученым-классикам. Его личность не могла бы уместиться в ограниченном пространстве за столом министра, даже главного, она была гораздо шире и богаче. Единственно, что его роднило с идеальным главой правительства, – это потрясающая организованность и работоспособность. Он никогда не проводил время просто так, он или работал, или отдыхал. Иногда приходили гости, часто бывала чета Лунгиных: Лиля, будущий герой телевизионной передачи «Подстрочник», всегда сидела рядом с Александром Наумовичем, он её очень любил, и несколько поодаль Сима, сценарист и кинорежиссёр, обычно оказывавшийся рядом со мной. Не часто, но с удовольствием смотрел новые фильмы, мы с Валей однажды увлекли его на фильм «Дракон острова Комодо». Вообще он интересовался всем на свете, был в курсе всех культурных событий. В воскресные дни, уезжая на дачу, он брал полный чемодан книг. Когда я демобилизовался из армии и стал вновь включаться в научную жизнь, то, штудируя дома научные журналы и монографии, посматривал на часы и подбадривал себя словами: «Александр Наумович сейчас занимается два часа, а я – три». Я заставлял себя работать, следовать принципу, услышанному из уст Фрумкина во время прогулки по звенигородскому лесу близ Луцино. Александр Наумович обсуждал с известным ученым аэрозольщиком Н.А. Фуксом программу исследований, к которым необходимо было привлечь многих ученых. После одного из предложений Фукса Фрумкин произнес: «Да, конечно, Темкин очень грамотный и талантливый физикохимик, но он никак не может понять, что каждый день надо совершать над собой насилие». Это прозвучало тогда почти как открытие. Я старался этому следовать, и это помогло мне кое-что сделать в жизни.

А.Н. Фрумкин