Первая научная история войны 1812 года

<…> Конечно, французские книги встречались к концу XVIII века и в домах среднего, мелкого дворянства, духовенства, отдельных купеческих семей, но за неимением каталогов подобных библиотек мы не может говорить с определенностью об их составе. Можно было бы привести в качестве примера библиотеку Петра Федоровича Жукова, петербургского чиновника и библиофила (1736–1782), которая содержала около 320 книг на французском языке, больше чем половину от всего их числа. Но вряд ли состав этого превосходного библиофильского собрания, положенного в основу библиотеки Петербургского университета, отражает общую картину».

Французская музыка и музыканты были не менее популярны в России, чем французские писатели и их книги:

«С последней трети XVIII века одним из самых модных в придворно-аристократической среде жанров стал французский romance. Пелись романы Монсиньи, Гретри, Далейрака, а также опусы знаменитых певцов и композиторов П. Гара и П. Гаво, арфиста и композитор М.-П. Далвимара. Пасторали, «песенки трубадуров» или рыцарские романсы» писали для аристократок французские музыканты и композиторы, работавшие в том время в Петербурге: А.Ф. Милле, А.Н. Лепен, Н. Латраверс. Вслед за французами романс был успешно освоен Д.С. Бортнянским и О.А. Козловским, обращавшимся к текстам Ж.-П. Флориана и Ж.-А. Бернандена де Сен-Пьера. Среди представительниц великосветских фамилий также встречались одаренные певицы и композиторши-любительницы. Например, очаровательные романсы сочиняли графиня В.Н. Головина и княгиня Н.И. Куракина, петербургские дома которых славились музыкально-театральными новинками.

<…> Музыкантов-виртуозов благосклонно принимал двор. Знаменитых скрипачей стремились заполучить к себе на службу высокопоставленные любители музыки. В 1803 году в Петербург приезжает европейская знаменитость скрипач-виртуоз Ж.-П.-Ж. Роде. Представленный Александру I, он назначается солистом двора, «первым скрипачом его императорского величества» с окладом в 5 000 рублей. Роде выступает с сольными концертами, играет в ансамблях, солирует в императорской опере. Не менее знамений его соотечественник П.-М.-Ф. Байо посетил Петербург в 1808 год, с блеском выступив в Эрмитажном театре перед императором и двором. Ему было предложено заменить на всех постах только что уехавшего в Париж Роде, но Байо отклонил это предложение. Место придворного солиста и солиста Императорских театров с 1808 по 1815 занял один из лучших скрипачей-виртуозов Ш.-Ф. Лафон, работавший в Петербурге с 1808 по 1815 год (впоследствии – придворный скрипач Людовика XVIII)».

Кто в России увековечивал и мифологизировал память о войне 1812 года? Фактически все портреты русских участников войны нарисованы, а затем награвированы европейцами. Главные среди них: Луи де Сент Обен, Франческо Вендрамини (1780–1856) и Соломон (Шломо, Сальватор) Карделли. Затем последовало приглашение в Россию уже более известных сегодняшней широкой публике Джорджа Доу (1781–1829), Петера фон Хесса (1792–1871) и Франца Рубо (1856–1928). Войдя в Париж, император Александр поспешил заказать свой парадный льстивый портрет придворному живописцу Наполеона – барону Ф.П.С. Жерару (1770–1837): из бездарности, из, так сказать, грязи – в модели наполеоновского ампира. Основная масса населения России, совершенно очевидно, была лишней на этом празднике европейской художественной и идеологической жизни.

Далее. Кто были ювелиры, исполнявшие заказы императорской фамилии? Снова сложно встретить русское имя. Обратимся к специальной монографии Л.К. Кузнецовой – и узнаем о главных мастерах. Ими оказались: Кристоф-Фридрих фон Мерц, Иоганн-Готтлиб Калау («Кало»), Йоган-Хенрик Гоппе, «купец» Луи Нитард и золотых дел мастер Иоганн-Николаус Брандт, Франсуа Мартен, Даниэль Ола и братья Пицкер. При этом Франц Франк поставлял ордена в Гардероб Его Императорского Величества. Л.К. Кузнецовой уточняет: «Слава Франца Франка быстро растет благодаря его искусным рукам. Еще в 1800 году талантливый мастер стал поставщиком Капитула орденов, а вскоре ему доверили не только починку, но и исполнение новых всевозможных орденов для Гардероба самого императора Александра I».

 Немощь местных «исконных» и использование западных кадров доходила до трагикомедии: «шпагу золотую, украшенною лаврами из изумрудов и бриллиантов» для М.И. Кутузова Александр I заказал ювелиру-французу Жану-Франсуа-Андре Дювалю (1776–1854), выдав ему казенные изумруды, бриллиант в 5,5 карат и огромный гонорар – 2 400 рублей.

 Семейство Дювалей создавало и короны для обеих императриц: Марии Федоровны и Елизаветы Алексеевны!

Еще одна «иностранная» трагикомическая подробность квасного и казенного патриотического мифотворчества: автором памятника защитникам (которые ничего не защитили, зато сожгли город) Смоленска 4–5 августа 1812 года (открыт в ноябре 1841 г.) был итальянец Антонио Агостино Адамини (1792–1846). Монумент соорудили на городском плац-параде (сейчас территория парка культуры и отдыха): еще один «исконно русский» термин (как и само слово «термин», как и компьютер, на котором я этот текст (teхtus) сейчас печатаю, как и средства передачи оцифрованной информации для издательства, затем типографии; а после – используются иностранный интернет и «гаджеты» для сообщения вам, дорогие читатели, о выходе данной книги и т. д.). Тот же А.А. Адамини был помощником А.Л.О.Р. де Монферрана при постройке Исаакиевского собора и постановке Александровской колонны. Другой его работой стал памятник на Бородинском поле (1837): именно подобные постройки иностранцев стояли у истоков раннего архитектурного «псевдорусского стиля».

Кстати, а кого вообще ангажировали для изобретения тезисов и повестки русского патриотизма? Мне удалось узнать одно из важных имен той эпохи: это немец Юлиус Ульрих (Julius Ulrichs), который написал и прочитал: «Речь о благородном деле патриотической любви и ее влиянии на государства, произнесенная 10 июля 1814 года в Московском Университете» (издана – цитирую по титульной странице: «На немецком языке. Москва, 1814 год. Университетская типография»).

Ученые, учителя, художники, гувернеры, граверы, артисты, садовники, повара – все из Франции и прочих стран, в которых в 1812 г. формировались полки Великой армии Наполеона. Многие русские богатые аристократы путешествовали и даже подолгу жили в Западной Европе. И, конечно, лечились… Среди прочих поправлял здоровье не на родине, а именно в Европе и М.И. Кутузов. В рамках данной темы вспомним также современных российских деятелей – профессиональных патриотов, которые в интервью шипят ненавистью в отношении Запада, но лечиться едут именно туда.

Сколько-нибудь обеспеченные люди старались не пользоваться ничем русским – даже нижнее белье покупали в иностранных модных лавках. Перечни погибших в московском пожаре вещей из домов аристократии дают репрезентативную картину (об этом подробнее – в соответствующей главе): 90 % предметов в таких домах были из Европы (остальные – из Китая и других колоритных восточных стран). Элита старалась по-обезьяньи подражать и копировать «бездуховных» «врагов» – французов. Среди прочего заказывали и портреты, копирующие известные оригиналы. К примеру, в ГМИИ им. А.С. Пушкина хранится «Конный портрет князя Б.Н. Юсупова» (321?266 см., 1809 г.) работы наполеоновского живописца А.-Ж. Гро: который полностью скопирован (кроме лица) с портрета брата Наполеона – Жерома (он командовал фланговой группой Великой армии в начале кампании 1812 г.).

Итак, производство предметов роскоши, быта, художества, мебель, архитектура, научные дисциплины, а также искусства и литература в России эпохи 1812 года были практически полностью заимствованными из Франции (и частично из других стран Западной Европы, входивших в армию Наполеона). Но есть одна отрасль – вроде бы совершенно простая и в ней могли бы добиться чего-то самостоятельно: я имею в виду горнодобывающее дело. Начинаем изучать архив главного горнодобытчика – крупнейшего промышленника и известного мецената Николая Никитича Демидова (1773, Чирковицы – 1828, Флоренция). Он много лет путешествовал, а затем, вернувшись в 1806 году в Россию, понял, что «так жить дальше нельзя» – и надо все менять! Демидов решил полностью реформировать горнодобывающее дело. Для этой цели был выписан из Франции профессор Ферри, которому положили огромные 15 000 рублей жалования в год и попросили «все менять». Кроме того, за границу, в Австрию, Швецию, Англию, были отправлены более ста человек – работников его мануфактур.

 Вскоре на Нижнетагильский завод были завезены зарубежные штанговые машины (вспоминается, как при И. Сталине были завезены из США целые заводы вместе с полным штатом инженеров: и ничего другого еще долгие десятилетия самостоятельно придумано и создано не было!).

Я не буду напоминать про примеры закупки и заимствования моделей и новшеств уже в двадцатом веке (наподобие Фиата /Fiat/ – «Жигулей»), но упомяну о случаях плагиата, затрагивающих самые чувствительные стороны «загадочной русской души». Поскольку я еще и профессионально разбираюсь в музыке, то некоторое время назад я открыл, что замечательная мелодия песни А.Н. Пахмутовой (1929 г. р.) «Нежность» заимствована из «Сентиментальной сарабанды» Бенджамина Бриттена. И вторая хрестоматийная песня – еще более «русопятская». Она называется «Вальс расставания» (в народе – «Вальсок») и мелодия к ней написана Яном Абрамовичем Френкелем (1920–1989). Прозвучала она в фильме «Женщины» (1966), который повествовал о «типичных представителях» русской, советской женщины – об их сложной судьбе и непоколебимой «духовности», которую укрепляет русская песня. Играли там Нина Сазонова (1917–2004) и Инна Макарова (1926 г. р.). Однако мелодия украдена у знаменитого австрийского композитора и скрипача Фрица Крейслера (1875–1962). Подобных примеров – множество!

Одним из основоположников российской военной музыки являлся приглашенный из Австрии кларнетист и композитор, а затем главный хормейстер и главный капельмейстер русской гвардии – Антон Дёрфельдт (Anton D?rfeldt: 1781–1829). Мелодии первых полковых маршей (включая популярный марш Лейб-гвардии Преображенского полка) были также написаны иностранцами.

А в 1812 году в русских салонах пели французские и итальянские песенки и арии. В основе того, что мы сегодня называем «русским романсом», также лежит классическая музыкальная форма, перенятая из Европы. А что же было с «русской песней» до этого? Посетивший Россию в 1839 году 15-летний Эуген Хесс записал в своем дневнике (18 августа): «Мы обрадовались цыганам, о которых много слышали, и с любопытством подошли к одной из их палаток. Она была наполнена ревущими, орущими и пьянствующими русскими. В огороженном месте сидели несколько смуглых бабенок, впрочем, не лишенных некоторого изящества, пара безобразных старых ведьм и парень в лохмотьях, которые все вместе завывали так, что это походило на чудовищный кошачий концерт. Наш чичероне без каких-либо сомнений назвал это русской народной песней. Разочарованные и до глубины души возмущенные, мы поспешили уйти оттуда…»

 Здесь же добавлю, что лучшими исполнительницами русской песни (все подобные произведения написаны не каким-то обобщенным «народом», а конкретными композиторами самых разных национальностей) и русского романса в эпоху звукозаписи стали: еврейская «белая цыганка» Изабелла Даниловна Юрьева (настоящая фамилия – Ливикова: 1899/1902 – 2000) и грандиозно одаренная Алла Николаевна Баянова (настоящая фамилия – Левицкая: 1914 (или ранее…) – 2011). Должен сказать, что я благодарен судьбе за то, что был с Аллой Николаевной в самых добрых отношениях – и совместное исполнение романсов во время застолий в ее арбатской квартире навсегда останется в моей памяти. Другим выдающимся мастером фразировки и интонации, безусловно, должен быть упомянут певец с цыганскими корнями и эллинскими интимными увлечениями – Вадим Козин (1903–1994). Я не устаю подчеркивать: в Истории все взаимосвязано – и подлинный историк обязан, так сказать, путешествовать по эпохам и темам, выявляя суть и зерно явления!

Итак: происхождение императора, религия, гербовый символ, мелодия, использующаяся вместо гимна, салонные песни, основной стиль архитектуры, скульптуры и живописи; главные термины общественной жизни, науки и искусства; мода, элементы роскоши, многие продукты питания, жанры в различных искусствах и в литературе, большинство крупных художников, ювелиров, ученых, царские врачи, три министра иностранных дел (А. Чарторыйский, К. Нессельроде, И. Каподистрия) и т. д., и т. д. – все это в 1812 году было ИНОСТРАННЫМ, а вот войну нам предлагают называть «Отечественной».

Продолжаю следовать одному из своих любимых методологических приемов исследования явления – «подставлять в историческую формулу». В 1912 году официозная пропаганда идущей к скорой гибели Российской империи широко отмечала юбилей войны: на поле Бородина приехал Николай II. Интересно узнать, как с пропагандой «русскости» и «победы» над французами согласуется то, на чем передвигался русский царь и его семья? Рассмотрим последнее на то время новшество техники – автомобиль. Пользовался ли Николай отечественными машинами? Нет: «отечественная» – это война, а любимый автомобиль – французский «Делоне-Бельвиль». Кстати, и шофер – так же француз (и подданный Франции) – Адольф Кегресс. Изучаем книгу «Пребывание государя императора в действующей армии» – и наблюдаем православного монарха Николая II креслах следующих автомобилей: «Rolls-Royce», «Renault», но любимый – все же «Delaunay-Belleville». Как говорится, за что боролись…

Таким образом, огромный корпус репрезентативных фактов и документов неопровержимо свидетельствует, что самостоятельность и самостийность империи Александра I перед войной 1812 года была фиктивной в базовых смыслах: в культурно-эстетическом и в бытовом-практическом. Отставание в цивилизационном развитии означало большую и опасную историческую проблему, которую необходимо было решать, причем не внешней агрессией, а устроением внутренних реформ и созидательными действиями: но подобного не произошло.

Между тем задумаемся: а что же в России было, так сказать, исконного, только местного, своего? Во-первых, это особая форма рабства – крепостное право, во-вторых, скопцы: многочисленные последователи секты, считающие операцию кастрации «богоугодным делом». Скопцы ампутировали яички посредством размозжения их молотом, а затем прижигали окровавленное место раскаленным железом (отсюда и название: «огненное крещение»).

В следующих главах я расскажу о русских, живущих в 1812 году в Европе и даже во Франции, а сейчас, следуя своему методологическому приему изучения явления в разных эпохах, я напомню о том, что:

Сергей Остапенко, пламенно сыгравший в детстве (1958 г.) в пропагандистском фильме «Военная тайна» роль пионера Альки (а в 1964 г. – Мальчиша-Кибальчиша), эмигрировал в США – и прекрасно живет во Флориде. «Сын Сталина Василий скончался в 40 лет. Дочь Светлана, будучи в 1966 г. в поездке в дружественной Индии, явилась в американское посольство и попросила политического убежища. В 1970 г. она вышла замуж за американца и изменила своё имя на Лану Питерс. Родила дочь Крис Эванс. …Сын Никиты Хрущёва Сергей, удостоенный Звезды Героя Социалистического Труда и звания лауреата Ленинской премии, с 1991 г. живёт в США, получил американское гражданство».

И как раз в пандан данному сюжету: когда я сейчас пишу эти строки, в новостях появилась информация: «Россия заняла первое место в мире по числу Шенгенских виз». Среди самых любимых мест российских туристов – Париж. Вот они – итоги «патриотической пропаганды» и празднования юбилея событий 1812–1814 годов. Но в подобном есть и соблюдение традиций: к примеру, император Александр II (1818–1881) и его любовница Е.М. Долгорукова (1847–1922) встречались и делали детей в Париже – в доме, в котором ныне располагается роскошный отель «Наполеон».

 Здесь же стоит вспомнить и восторженную эмоцию Н.В. Гоголя, который писал автору «патриотических» стишков о 1812 годе, В.А. Жуковскому (1783–1852), об Италии (напомню, что воинский контингент из этого региона был в составе Великой армии в 1812 г., а сам Наполеон являлся королем Италии): «Она моя! Никто в мире ее не отнимет у меня! Я родился здесь. Россия, Петербург, снега, подлецы, департамент, кафедра, театр – все это мне снилось. Я проснулся опять на родине…»

 Подобному настроению вторит и гениальный поэт, а также консервативный публицист, дипломат и тайный советник, Ф.И. Тютчев (1803–1873), который «очень томился в Петербурге и только дожидался минуты, когда сможет возвратиться за границу», часто говорил (цитирую):

– Я испытываю не тоску по родине, а тоску по отъезду.

Вскоре после дуэли А.С. Пушкина с Ж.Ш. Дантесом (точнее – д’Антес, 1812–1895), Ф.И. Тютчев спросил знакомого о новостях – тот ответил, что военный суд вынес Ж.Ш. Дантесу приговор. Далее – цитирую:

– К чему он приговорен?

– Он будет выслан за границу в сопровождении фельдъегеря.

– Вы в этом вполне уверены? – переспросил Тютчев.

– Совершенно уверен.

– Пойду Жуковского убью.

И еще: «Возвращаясь в Россию из заграничного путешествия, Тютчев писал жене: «Я не без грусти расстался с этим гнилым Западом, с таким чистым и полным удобств, чтобы вернуться в эту многообещающую в будущем грязь милой родины»».

А вот характерный пример внутренней жизни России, от которой так желали отъединиться вышеупомянутые «портреты» из школьных классов. Из записной книжки П.А. Вяземского (1792–1878):

«После несчастных событий 14 декабря (восстание декабристов, 1825 г. – прим. мое, Е.П.) разнеслись и по Москве слухи и страхи возмущения. Назначили даже ему и срок, а именно день, в который вступит в Москву печальная процессия с телом покойного императора Александра I. Многие принимали меры, чтобы оградить дома свои от нападения черни; многие хозяева домов просили знакомых им военных начальников назначить у них на этот день постоем несколько солдат. Эти опасения охватили все слои общества, даже и низшие. В это время какая-то старуха шла по улице и несла в руке что-то съестное. Откуда ни возьмись мальчик, пробежал мимо нее и вырвал припасы из рук ее. «Ах ты бездельник, ах ты головорез, – кричит ему старуха вслед, – еще тело не привезено, а ты уже начинаешь бунтовать»».

Об отношении высшей аристократии к своей стране и к власти красноречиво показывает письмо многолетнего посла России в Англии графа С.Р. Воронцова (1744–1832). Летом 1807 г. он утверждает: «Я полностью разочаровался в моем бедном Отечестве. Я считаю, как и все мыслящие люди, что наше правительство стало таким, как в Персии или Марокко, т. е. нет никакого правительства. Александр – не более, чем деспот, и 36 миллионов рабов, которые переносят все бедствия до тех пор, пока, потеряв терпение, не свергнут угнетателя».

 И еще: «У нас не разоряются только те, которые… воруют всеми средствами; большинство же на высоких должностях, напротив, обогащается».

Замечу, что и примерно три десятилетия спустя знаменитый художник и дипломат эпохи 1812 года, Орас Верне, писал из России: «У нас во Франции все зависит от совокупности желаний всех, а здесь все направлено на исполнение воли одного человека, и невозможно, чтобы было как-то иначе, ведь Россия – это, так сказать, постепенно рассеивающийся хаос. В этой стране действуют все стихии, но нет того великого закона, который упорядочил бы их отношения».

Образ Наполеона в России: эпизоды

Эпизод первый. В России издана биография гениального полководца: Жизнь и подвиги Буонапарте, начиная с первых его успехов в воинском искусстве до совершенного покорения Египта, с присовокуплением описания характера и свойств Буонапарте, и гравированного его портрета / пер. с французского. М.: В Сенатской тип. у Селивановского, 1801. 1 л. фронт., [8], XXXV, [2], 160 с. 20х12 см. Важно отметить, что в предисловии отмечается: это первая книга на русском языке, «в которой с историческою справедливостью показаны по порядку дела и победы» Наполеона. На фронтисписе помещен гравированный портрет Наполеона! Именно такие издания выводили из себя завистливого и ущербного императора Александра.

Эпизод второй. Генерал-лейтенант С.И. Маевский писал в мемуарах: в 1811 году (и даже в начале 1812 г.) «казалось, что Россия до половины составлялась из наполеонистов».

 Какова фраза?!

Эпизод третий. Еще один поклонник Наполеона, выдающийся русский поэт А.А. Фет (фамилия отца – Шеншин: 1820–1892) рассказывает в своих воспоминаниях много интересных подробностей. Вначале он описывает обедневших после разорения 1812 года дворян (и они все еще бедствовали, спустя 25 лет после войны!), а затем сообщает о настоящем культе Наполеона у нескольких поколений орловских дворян Шеншиных. В имении двоюродного деда поэта Василия Петровича, родившегося в середине восемнадцатого века, издавна висели «портреты первого консула Наполеона и Жозефины». При этом: в 1812 г. эти изображения были лишь перемещены в «тайный кабинет»! Затем, спустя четверть века, унаследовавший усадьбу дядя Фета Петр Неофитович, «горячий поклонник гения Наполеона», снова вывесил их на обозрение! Сам же А.А. Фет, отвечая на вопрос в «Альбоме признаний» Татьяны Львовны Толстой, «какое историческое событие вызывает в вас наибольшее сочувствие?», поэт сформулировал так (объявив Наполеона демиургом!): «отмена революции Наполеоном I…»

Эпизод четвертый. Восхищался Наполеоном и прославленный военачальник, участник Среднеазиатских завоеваний Российской империи и Русско-турецкой войны 1877–1878 гг. – генерал Михаил Дмитриевич Скобелев (1843–1882). Другой большой знаток и любитель наполеоновской темы – выдающийся художник В.В. Верещагин (1842–1904) – записал подобный эпизод:

«Скобелев прекрасно владел французским, немецким и английским языками и литературу этих стран, в особенности военную, знал отлично. Иногда вдруг обратится со словами:

– А помните, Василий Васильевич, выражение Наполеона I?

В середине Шейновского боя, например, он таким образом цитировал что-то из Наполеона и, не желая обескураживать его, я ответил:

– Да, помню что-то в этом роде.