Первая научная история войны 1812 года

Серьезным достижением историографии украинского вопроса в эпоху Наполеона является абсолютно неизвестная в СССР и в России книга И. Борщака «Наполеон и Украина».

 Целью автора было проанализировать то, как менялись планы властей Франции в отношении Украины (которую, что показательно, они рассматривали как своеобразную территорию) с 1792 по 1814 год. Оба упомянутых выше исследования были фактически недоступны советскому читателю, так как находились в спецхране под надзором соответствующих органов. Возможно ли воспринимать «советскую историческую науку» всерьез при подобном отношении к работам коллег? Я полагаю, что весьма проблематично.

Продолжим. О Литве и об отношении местного населения к России мы весьма подробно поговорим в следующих главах, а пока я полагаю, что небезынтересным будет напомнить полный титул последнего короля Польши (перед ее оккупацией и разделом): итак, Станислав II Август Понятовский (1732–1798) величался: Божьей милостью и волей народа король польский, великий князь литовский, русский, прусский, мазовецкий, жемайтский, киевский, волынский, подольский, подляшский, инфлянтский, смоленский, северский, черниговский и прочее, и прочее (по-польски: Z Bozej laski i woli narodu krоl Polski, wielki ksiaze litewski, ruski, pruski, mazowiecki, zmudzki, kijowski, wolynski, podolski, podlaski, inflancki, smolenski, siewierski, czernihowski etc. etc.).

Далее: так сказать, галопом по Россиям… Что происходило в недавно присоединенных к России азиатских степях? Точное количество кочующих в тех местах племен калмыков (не знавших русского языка, не говоря уже о том, что где-то происходит некая война 1812 года) властям было неизвестно. По некоторым документам: «Число калмыцкого народа… простирается по данным от них списках до 14 000 кибиток мужского пола…»

 Кавказские горцы имели сильную антирусскую ориентацию. В 1812 году турецкий султан призвал мусульман края начать джихад против «московских гяуров».

Почва для будущей Кавказской войны была готова.

Таким образом, Российская империя образца 1812 года была аморфным многонациональным образованием, где каждая своеобычная часть не считала себя частью целого. Многие регионы проявляли открытую враждебность. Здесь стоит сказать специально о том, что во Франции процесс создания единой нации шел уже несколько столетий: и в этом было принципиальное отличие от ситуации в Российской империи. Словосочетание «французская нация» начинает встречаться в документах по меньшей мере с XVI века! Революция ускорила все процессы и оформила в современных тезисах. Власть теперь исходила не от короля (или, соответственно, некоего мифологического существа, который посылает этого короля путем театрального ритуала с участием попов), а от нации-народа. Поэтому и Наполеон величался официально императором не Франции, а «императором французов» (сначала его провозгласил таковым Сенат, а затем это было подтверждено на народном голосовании!). И в этом есть коренное различие Франции и России в 1812 году: в России не существовало единой нации (поэтому сложно себе вообразить возможность некой «отечественной» войны и патриотизма в цивилизованном понимании), в России действовала крайне архаичная система смены монархов («абсолютная монархия, ограниченная убийством»). Я бы даже задался вопросом: много ли принципиально изменилось за 200 лет?..

Коллаборационисты 1812 года

Большую и интересную тему коллаборационистов в России в 1812 году (особенно на примерах Литвы и Москвы) я рассмотрю в соответствующих главах далее, а сейчас – несколько слов о том, что происходило в казалось бы «исконном» Смоленске.

Военным губернатором Смоленска поочередно были генералы Анри Франсуа Мари Шарпантье (1769–1831), Жозеф Барбанегр (1772–1830) и Генрих Жомини (1779–1869). Позже А.Ф.М. Шарпантье перевели в Полоцк. Комендантом стал Бозе, комиссаром Сиов. Интендантом, т. е. фактически главной фигурой управления, Наполеон назначил генерала Армана Шарля Виллебланша. Были также учреждены городской муниципалитет, верховная комиссия, комиссары (в «уездах») и должность их помощников.

Верховная комиссия (под председательством интенданта) должна была ведать продовольствием. В нее входили: помещик Голынский, Фурсо-Жиркевич и Санко-Лешевич (позднее переведен из муниципалитета). Распоряжения отдавались следующим образом: по предписаниям интенданта члены верховной комиссии давали задания комиссарам о заготовках провианта для армии, разработке сведений о помещиках и их крестьянах, высылке людей из Смоленска.

Муниципалитет, работая в тесной связи с вышестоящим органом, обладал, однако, и некоторой самостоятельностью. Он состоял из 10 членов и 30 различных чиновников-помощников (переводчики, казначеи, писцы, комиссары для поручений). Муниципалитет формировался из местных жителей самого различного социального положения и национальной принадлежности.

12 августа генерал А.Ш. Виллебланш назначил глав ведомств: В.М. Ярославцев стал мэром, Рутковский его «товарищем», учитель смоленской гимназии Ефремов – «генеральным секретарем». Для примера, некоторым образом характеризующим процедуру составления кадрового костяка нового департамента управления, приведем следующее письменное извещение, направленное одному из муниципалов, Рагулину: «Смоленск 24 (12) августа 1812 г. Господину Федору Рагулину в Смоленск. Я вас предворяю, государь мой, что по велению Императора 24 августа вы назначены членом Смоленского Муниципалитета, Господин Виллебланш, интендант губернии Смоленской, имеет вас ввести в cиe достоинство».

 Отдельным вопросом является проблема источников сведений о потенциальных «назначенцах», которыми пользовались французы.

Правительство города разместилось в здании бывшего городского магистрата (у церкви Одигитрии). Несколько слов о функциях муниципалитета. Имея ордер от высшего начальства, он обязывал жителей на работы по поддержанию чистоты и порядка в городе, доставки фуража, ремонту мельниц и т. д. «Без особых ордеров муниципалитет: 1) По прошениям принимал к явке заемные письма; 2) в случае жалоб помещиков и их управляющих на грабительство французов, ослушание крестьян представлял интенданту о назначении по уезду комиссаров для пресечения грабительства и усмирения, требуя для этого охранных команд; 3) по прошениям казенных крестьян, жаловавшихся на свое разорение, представлял интенданту, который разрешал крестьянам, снять с полей уехавших помещиков хлеб, но пользоваться только четвертым снопом; 4) представлял о сборе денег за сдачу в наем лавок и домов; при этом интендант, приняв во внимание, «что чиновники муниципалитета не имеют ни одежды, ни обуви и без пропитания назначил выдать им от 15 до 200 франков.

Непосредственно мэр Ярославцев:

1) Получал и npиводил в исполнение ордера от интенданта о вызове в Смоленск ближайших помещиков и об истребовании от помещиков проживающих вдали от Смоленска списков о лицах, способных занять должности комиссаров; 2) выдал казначею, итальянцу Чaпе, приходо-расходную книгу за своей подписью, и сам черновой тетради вел записи как прихода денег, получаемых за наем лавок и домов, так и расхода их.

Для ближайшей деятельности на местах в уездах назначались особые комиссары с помощниками, на которых возлагались, главным образом, заботы о сборе провианта и фуража, а также поощрение крестьян к возобновлению оставленных работ и преследование мародеров».

Итак, центральной задачей, безусловно, оставалась заготовка провианта. Но французы не учли, что в России, в отличие от Европы, нет налаженной разветвленной структуры внутреннего рынка, что здесь преобладала т. н. «ярмарочная» система, характерная для доиндустриальной эпохи. Другой крупной проблемой стала лень русских чиновников. Вот какие записки вынужден был посылать интендант муниципалам: «Я просил вас, г. мэр, продолжать заседания до 2 часов. Я посылал в муниципалитет в час, а там не было даже приказного». Или: «Г. мэр! Требуя от вас почтарей для организуемой мною теперь почты, я желал, чтобы они были присланы тотчас же; но вам всегда надо писать о самом простом деле по три раза. Прошу вас озаботиться этим немедленно и предупреждаю, что не приму никаких оправданий». 27 сентября: «Государи мои! К крайнему прискорбию нужно мне вас упредить, что не могу быть довольным нерачительностью вашею к службе вашего отечества (выделено мной, Е.П.). Сего утра в начале 9 часа не находилось в муниципалитете не одного из членов, даже самого мэра. Никто не трудится с усердием».

 Вот основные причины, по которым «бонапартизма» в России, что называется, «не вышло».

Информацию о структуре управления Витебском и прилегающими к нему территориями мы черпаем из письма маршала Л.А. Бертье пасынку Наполеона и командиру одного из армейских корпусов Великой армии Эжену (Евгению) де Богарне от 7 августа: «Ваше высочество! Император, согласно приказу своего от 6 августа, решил, что будет назначена административная комиссия Витебской губ., состоящая из пяти членов и одного генерального секретаря, под председательством интенданта; что этой комиссии будет поручено заведование финансами и средствами края и организация жандармерии; что управление уездами Витебской губ. будет поручено подпрефектам, под начальством административной комиссии. Ген. Шарпантье вверено начальство в Витебской губ. Г. Пасторе, аудитор в государственном совете, назначен интендантом этой губернии. Его величество также назначил лиц на другие должности. Что касается уездной полиции, то император установил, что в Витебской губ. будет 12 уездов. Его величество назначил туда подпрефектов. Равным образом в каждом из этих уездов будет по военному коменданту».

Таким образом, здесь мы встречаемся с несколько иным вариантом структурирования управления, нежели в Смоленске и его окрестностях или литовских областях: речь идет об адаптировании и прививании французской модели к традиционным для России институтам губерний и уездов.

Религии России эпохи 1812 года

Ученый не должен подчиняться догме: не существует никаких раз и навсегда уясненных тезисов, все необходимо подвергать постоянному анализу и перепроверке на основе новых и новых документов и методов. Зададимся вопросом: а была ли Россия 1812 года страной православной? И что вообще означало «быть православным»: что, собственно, происходило на практике? Так до меня вопрос не ставили, но от этого интерес только возрастает.

В качестве «затакта» обратимся к «Православной энциклопедии»:

«Императрица соблюдала посты и церковные обряды, но позволяла себе во время литургии, сидя на хорах, раскладывать пасьянс или обсуждать с чиновниками гос. дела.

<…> Е. А. инициировала массовое переселение иностранных колонистов (прежде всего немцев) в различные регионы страны (Поволжье, Украина, Крым, Прибалтика). Это существенно увеличило число протестантов (в основном лютеран), а также католиков в России. Им дозволялось строить школы, церкви, свободно совершать богослужение. 14 дек. 1772 г. была создана католич. епархия в Могилёве, в юрисдикцию к-рой попали все католич. приходы и мон-ри лат. обряда на территории империи. Сохранялась униат. епархия в Полоцке. Надзор за католиками осуществляла Юстиц-коллегия лифляндских, эстляндских и финляндских дел. Папские буллы не могли быть обнародованы в России без утверждения императрицы. С 1794 г. начался массовый процесс присоединения униатов к правосл. Церкви.

Указом от 17 июня 1773 г. (ПСЗ. Т. 19. № 13996) Е. А. провозгласила принцип веротерпимости, дела «иноверцев» передавались из ведения епархиальных архиереев в юрисдикцию светской администрации. Особое значение это имело для мусульм. населения. Было разрешено запрещенное прежде строительство мечетей, при к-рых создавались медресе. С 1783 г. разрешался прием на военную службу татар. мурз и «чиновных людей» и присвоение им офицерских званий, что давало возможность получить дворянство. Однако для получения звания выше премьер-майора требовалось разрешение императрицы. При Е. А. готовился указ о том, что все мусульмане, показавшие себя преданными империи и имевшие благородное происхождение, приравнивались в привилегиях к дворянству. Этот указ был подписан уже Павлом I в 1797 г. Активное участие башкир в Пугачёвском восстании вызвало усиление контроля над их общинами. В 1782 г. из ведения башкир. старшин был изъят суд по мелким уголовным и гражданским делам, переданный нижним расправам, существовавшим параллельно с такими же расправами, занимавшимися делами рус. крестьян. Указом от 22 сент. 1788 г. в Уфе было учреждено мусульм.».

Европейцы в своих мемуарах оставили нам массу интересных свидетельств о состоянии российского общества той поры (часто о том, о чем сами россияне не могли писать из-за цензуры, а крестьянство и солдаты – по причине поголовной неграмотности). Например, Фон Иелин записал: «когда партия пленных, к которой принадлежал и он, остановилась в татарской деревне в Пензенской губернии, хозяйка дома на основании того, что они не крестились, входя в дом и перед едой, отнеслась к ним очень дружелюбно и сытно накормила, т. к. сама была мусульманкой и не любила христиан».

Стоит сказать, что в среде российской элиты суеверные обычаи были сильно порушены Веком Просвещения. Вместе с тем многие тяготели к эстетической стороне католицизма. В историографии даже существуют некоторые упоминания о том, что в конце жизни сам император Александр I принял католичество. Семья Романовых уничтожала многие документы, поэтому сегодня нам сложно делать однозначные выводы, но, полагаю, что весьма логично в этом вопросе разобрался выдающийся историк и биограф царя С.П. Мельгунов – послушаем его:

««Историческая загадка», разъяснению которой посвящена книга о. Пирлинга, переведенная ныне на русский язык («Не умер ли католиком Александр I». Изд. «Современные Проблемы». М., 1914), в сущности очень не нова. Еще в 1848 г. в журнале «Constitutionale Romano» появились сведения о том, что Александр I умер католиком. Это предание уже более подробно было развито в 1852 г. наперсником папы Григория XVI, Гаетано Морони, в церковно-историческом словаре. Предание основывалось на сообщении самого папы, слышавшего в свою очередь его от своего предшественника Льва XII, который входил в сношения с Александром I по поводу обращения его в католичество и соединения церквей. В 1860 г. тот же вопрос подвергся рассмотрению в журнале «Le Correspondant» (эту статью о. Пирлинг, приведший всю библиографию, почему-то не называет). Статья эта (Tendances catholiques de la societe russe) была выпущена отдельной брошюрой и попала в руки Д.Н. Свербеева, выступившего в 1870 г. в «Русском Архиве» (№ 10) с опровержением. В 70-х гг. был опубликован еще ряд данных или вернее рассказов, дополнявших предание из других источников. Объединяя этот, уже опубликованный, материал и дополняя его новыми сообщениями, известный историк сношений России с Папским Престолом о. Пирлинг выступил 13 лет назад в парижском журнале «Le Correspondant» (февраль, 1901 г.) со статьей: «L’Empereur Alexandre I est-il mort catholique?»

Суть дела заключается в том, что Александр I в конце 1825 г. отправил в Рим ген. Мишо (граф Александр Францевич Мишо де Боретур (1771–1841) – прим. мое, Е.П.) с миссией религиозного характера. Мишо, по преданию, открыл Льву XII, что русский император желает отказаться от православия и осуществить идею соединения церквей: будто бы Мишо от имени императора признал папу главой церкви. Предание основано не только на показаниях римской курии, но и на свидетельствах близких ген. Мишо лиц: дочери известного дипломата де Местра, брата ген. Мишо и др. Ген. Мишо после смерти Александра I послал подробное донесение о своей миссии и намерениях покойного императора Николаю I, который уничтожил это донесение. Лица, близкие Мишо, которым генерал открыл свою тайну, видели, однако, эту копию.

<…> При неискренности Александра трудно сказать, увлекался ли он в действительности когда-либо мистицизмом, католичеством или православной церковностью в эпоху Фотия. Что здесь было наносное, что было сознательной игрой «лукавого византийца»? Постоянные общения с Библией и мистикой должны были, конечно, наложить отпечаток известной религиозности на душу Александра. Скорее, впрочем, это была не религиозность, а своего рода ханжество, к которому так склонны подчас люди, пережившие бурные эпохи, к концу своей жизни. Еще на Венском конгрессе Александр удивляет агентов тайной полиции, что говорит о религии, как святой, и подчеркнуто соблюдает всю внешнюю обрядность. «Европеец» Александр мог быть более склонен к католицизму, к которому тяготела русская аристократия, чем к византийской обрядности. Александр вращался постоянно в дамском обществе. А в то время «во всех гостиных воинствовали знатные дамы в пользу латинства», – свидетельствует Стурдза в своей записке «О судьбе православной церкви», и среди иезуитов искали руководителей для своей совести. Сардинец гр. Ческерен утверждал, что в семейном кругу Александра считали весьма расположенным к католичеству и что императрица-мать крайне боялась каких-либо сношений сына с папой и неоднократно убеждала его не заезжать для свидания с римским первосвященником.

<…> По связи с высказанным предположением возможно, что миссия ген. Мишо объясняется совсем просто. Припомним, что правительство Александра I довольно единодушно действовало вместе с папой против революционного духа. В 1821 г. Пием VII была издана булла против карбонариев и других тайных обществ. Булла была обнародована в России, а затем, как известно, был издан общегосударственный закон, запрещавший всякие тайные общества».

Вот как описывал реальное состояние религиозности, а вернее, примитивного суеверия, известный литератор-роялист (подчеркиваю), современник 1812 года Франсуа Ансело, прибывший в 1826 году в составе дипломатического посольства на коронацию Николая I (почему-то этот источник полностью обойден вниманием исследователей войны):

«Всем известно, дорогой Ксавье, что русский народ – самый суеверный в мире, но, когда наблюдаешь его вблизи, поражаешься, до чего доходят внешние проявления его набожности. Русский (я говорю, разумеется, о низших классах) не может пройти мимо церкви и не перекреститься десяток раз. Такая набожность, однако, отнюдь не свидетельствует о высокой морали! В церкви нередко можно услышать, как кто-нибудь благодарит святого Николая за то, что не был уличен в воровстве, а один человек, в честности которого я не могу сомневаться, рассказывал следующую историю. Некий крестьянин зарезал и ограбил женщину и ее дочь; когда на суде у него спросили, соблюдает ли он религиозные предписания и не ест ли постом скоромного, убийца перекрестился и спросил судью, как тот мог заподозрить его в подобном нечестии!

Естественно было бы думать, что люди, столь щепетильные в вопросах веры, испытывают глубокое уважение к служителям культа, но это совершенно не так. В силу абсолютно неясных мне причин крестьяне, напротив, считают случайную встречу со священником или монахом дурной приметой и трижды плюют через левое плечо – это я видел собственными глазами, – чтобы отвратить несчастия, которые могут обрушиться на них в продолжение дня».

Итак, что мы узнаем из этого исторического документа? Очевидец свидетельствует, что речь шла не о так называемой вере, «метафизике» и тому подобном – ничего подобного: имела место лишь почти первобытная языческая суеверность. И само язычество это было именно первобытного свойства – еще не доросшее (или потерявшее такое свойство во время насильственной христианизации огнем и мечом в IX–XIII веках) до высокой культуры античной мифологии с ее яркими и сложными образами (кстати, прекрасно встроенными в современную научно-техническую культуру) Зевса, Гермеса, Аполлона, Диониса и т. д. Да и откуда взяться серьезному отношению к так называемым «христианским постулатам», если перевода Библии на современный, актуальный, понятный простым людям той эпохи язык не существовало, а если бы таковой и был, то ситуацию не изменил – так как крестьяне были неграмотны. Что до «высших классов» – то аристократия была почти сплошь во власти идей Просвещения, эстетических образов греко-римской античности и уже нового классицистического романтизма, подаренного мировой Истории Наполеоном.

Интересное и показательное впечатление европейца о той эпохе оставила юная шведская девушка Аделаида Хаусвольф (после Русско-шведской войны 1808–1809 гг. она оказалась в России и вела поденный дневник). Рассказывая о внешней набожности русских, 25 августа 1808 года она записала:

«Они («низшие классы народа» – прим. мое, Е.П.) так полны усердия и суеверий, что нельзя не посочувствовать, что все это может быть у просвещенной нации в наше время. Отсюда проистекает то, что основная масса очень мало работает, но много пьет. Господа соблюдают правила не так скрупулезно, но большинство в церкви смеются и громко говорят о посторонних делах, чего никогда не делают простолюдины. <…> Главные недостатки русских – пьянство, воровство (а как же набожность? – прим. мое, Е.П.) и вульгарные манеры. Праздничными вечерами городские девушки и мужчины обычно гуляют по улицам, громко стучат в окна под ужасные песни и визг. У нас даже чернь не ведет себя так.

Крестьяне и слуги, по большей части, крепостные, их покупают и продают, как скот. Батрак здесь стоит около 250 рублей, а служанка – 120 рублей. Во время работы они получают только плохую еду и немного одежды. С ними, к тому же, обращаются так, как хочет владелец: для него нет закона».

Комментируя это документальное свидетельство, невольно задаешься вопросом: а как подобное отношение человека к человеку сочеталось с христианскими заповедями и распиаренной «духовностью»? Ведь здесь описана та светлая «Русь, которую мы потеряли»! Если вошедшие в Москву французы были атеистами, то что можно сказать о поведении, образе жизни и нравственном облике т. н. «верующих»?

У нас нет оснований не доверять историческим свидетельствам весьма разумного и объективного писателя и поэта из Франции и юной и непосредственной девушки из Швеции, но все же послушаем еще, к примеру, блестящего русского писателя и публициста, всю жизнь искренне переживавшего за судьбу своей страны, современника эпохи 1812 года, В.Г. Белинского (из знаменитого письма Н.В. Гоголю): «…неужели же и в самом деле Вы не знаете, что наше духовенство находится во всеобщем презрении у русского общества и русского народа? Про кого русский народ рассказывает похабную сказку? Про попа, попадью, попову дочь и попова работника. Кого русский народ называет дурья порода, колуханы, жеребцы? – Попов. Не есть ли поп на Руси, для всех русских, представитель обжорства, скупости, низкопоклонничества, бесстыдства? И будто всего этого Вы не знаете? Странно! По-Вашему, русский народ – самый религиозный в мире: ложь! Основа религиозности есть пиэтизм, благоговение, страх божий. А русский человек произносит имя божие, почесывая себе задницу. Он говорит об образе: годится – молиться, не годится – горшки покрывать. Приглядитесь пристальнее, и Вы увидите, что это по натуре своей глубоко атеистический народ. В нем еще много суеверия, но нет и следа религиозности. Суеверие проходит с успехами цивилизации… <…> Религиозность не привилась в нем (в народе – прим. мое, Е.П.) даже к духовенству; ибо несколько отдельных, исключительных личностей, отличавшихся тихою, холодною, аскетическою созерцательностию, – ничего не доказывают. Большинство же нашего духовенства всегда отличалось только толстыми брюхами, теологическим педантизмом да диким невежеством. Его грех обвинить в религиозной нетерпимости и фанатизме; его скорее можно похвалить за образцовый индиферентизм в деле веры. Религиозность проявилась у нас только в раскольнических сектах, столь противуположных по духу своему массе народа и столь ничтожных перед нею числительно».

Фактически в тех же выражениях ситуацию описывает и знаменитый маркиз Астольф Луи Леонор де Кюстин: «Я увидел в России христианскую церковь, которая не подвергается ничьим нападкам, которую все, по крайней мере внешне, чтят; все способствует этой церкви в отправлении ее духовной власти, и, однако ж, она не имеет никакой силы в сердцах людей, порождая одно лишь ханжество да суеверие».

Мемуаристы свидетельствуют, что и следующий русский «православный» император Библию вообще не читал.

Блестящий полемист и патриот, искренне переживающий за свою страну, П.Я. Чаадаев, констатировал: «Духовное начало, неизменно подчиненное светскому, никогда не утвердилось на вершине общества; исторический закон, традиция, никогда не получал у нас исключительного господства; жизнь никогда не устраивалась у нас неизменным образом; наконец, нравственной иерархии у нас никогда не было и следа».

Нелишним, с научной точки зрения, будет заметить, что и в наши дни (а это всего две жизни, к примеру, В.М. Зельдина назад) я сам всегда замечал подобное примитивное суеверие среди и многих крестьян (соседей по даче), и даже тех, кто получил классическое образование в СССР, был каким-нибудь «инженером и атеистом», а в начале 1990-х под влиянием новой политики сверху стал креститься на все подряд (параллельно глазея сеансы А.М. Кашпировского и А.В. Чумака, а также выращивая в банке на окне «чайный гриб» и обставляясь статуэтками разного рода индийских божеств и «заряженных космической энергией» камешков «из Египетской пирамиды»…). Причем все вышеперечисленное «метафизическое» и «просветленное» не мешало тем же людям годами смотреть фильмы про бандитов (а то и быть прототипами главных героев) и чудовищные по пошлости сериалы.

Вспоминается острота Л.Н. Толстого по поводу решения его сестры Мирии Николаевны принять монашество. Однажды Лев Николаевич уговаривал ее задержаться в гостях, но она сказала: «Я этого не могу без благословения старца Иосифа. Без его благословения наши монахини вообще ничего не предпринимают». «А сколько всех монахинь в Шамордине?» – поинтересовался Толстой. «Семьсот». – «И ни одна из вас, семисот дур, не может жить своим умом! Для всего нужно благословение старца!» Мать Мария с кроткой улыбкой парировала: «Мы за вас молимся, не все же мы дуры». И в следующую встречу она подарила брату вышитую подушечку с надписью: «Одна из семисот Ш-х дур».

Как известно, в 1812 г. среди российской элиты уже начиналась мода на католицизм, который казался образованной части дворянства более цивилизованным явлением. Весьма любопытен отрывок из незамеченных моими коллегами мемуаров дочери градоначальника Москвы (Ф.В. Ростопчина) Наталии Нарышкиной. Оказывается, ее католичка-мать (жена генерал-губернатора русской святыни!) и московское дворянство были солидарны с Наполеоном в оценке сожжения Москвы ее отцом: «Наполеон, наша матушка и дворяне обеих столиц сочли сие деяние безумством…

<…> Я уже говорила, что матушка не одобряла содеянное отцом; по строгости своих религиозных принципов она почитала патриотизм величайшим безумием, плодом тщеславия, гордыни и себялюбия. В глубине сердца она предпочитала французов русским, как исповедующих дорогую для нее религию. Сии разногласия несколько стесняли переписку между родителями, что видно из того, сколь редко в ней упоминается пожар Москвы. С обычной своей откровенностью матушка сожалела, что ее муж хотел прославиться в Европе, уничтожая русскую столицу, хотя истинный христианин поступил бы совсем по-другому; и наконец, московское дворянство никогда не простит ему пропажу стольких богатств, накопленных в их дворцах. …В сущности, в религиозном отношении матушка была права; не стоило увлекаться благими порывами, кои вызвали лишь насмешки и презрение дворянства, неудовольствие императора и равнодушие народа».