Миг и вечность. История одной жизни и наблюдения за жизнью всего человечества. Том 3. Часть 5. За Великой Китайской стеной

Славятся могилы не только красивым природным окружением, они сами по себе произведения высшего зодческого мастерства.

Захоронения готовились заранее. Еще при жизни императоры повелевали создавать себе загробные обители. Денег, материалов и рабочих рук на эти цели не жалели.

Въезд в царство могил начинается с трех ворот (столь любимых китайцами). В третьих воротах стоит черепаха, на ней помещена стела, испещренная иероглифическими надписями. Далее следует аллея каменных животных и воинов, после чего вновь ворота (четвертые) и дальше, вскоре за ними, – могила Чанлин, самая большая. Она снаружи восстановлена, но внутрь хода нет. Восстановлена (причем уже полностью) еще одна могила, Динлин. Остальные, в свое время разворованные, оставались нереставрированными и с годами все больше разрушались.

Начали мы осмотр именно с одной из заброшенных могил – Сяньлин. У каждой из 13 могил есть свое название, никак не связанное с именем императора, которому она служит загробным домом. Обитателя Сяньлин звали Гао Чжи. Это настоящее имя, но кроме него использовались и другие. Все они приводились в приложении к брошюре о могилах. Разобраться в ней было очень сложно. Уяснили одно: «наш» император правил только год (1425) и в возрасте 48 лет ушел из жизни.

Вход в могильный комплекс Сяньлин – те же традиционные ворота. Сам комплекс состоит из двух частей. Первая часть представляет собой обнесенный каменной стеной двор, в котором расставлены постаменты с чашами и другими предметами для жертвоприношений. Затем – ворота, выполненные в виде храмового сооружения. Они замурованы. За ними высится холм, также обнесенный стеной. Под холмом и находится само захоронение. В него попасть нельзя, но можно подняться на ворота и через них выйти на стену. Она широкая, по ней могут передвигаться сразу несколько человек.

Сяньлин была в плохом состоянии. Стена вокруг двора во многих местах разрушена, сбиты украшавшие ее каменные птицы и драконы, постаменты для жертвоприношений расколоты, великолепные многоярусные ворота подгнили, с них осыпается разноцветная глазурь.

Но от этого, а также, может быть, из-за полной, первозданной тишины, пребывание на Сяньлин наполняет душу необыкновенным трепетом. Трудно представить себе, какая это старина! Речь идет об эпохе, отдаленной от нас столетиями, но все могилы на месте, известны люди, которые там лежат, их имена, деяния, мельчайшие подробности жизни. Молодцы китайцы. Где еще с такой тщательностью, скрупулезностью все делалось и протоколировалось, где еще удалось сохранить почти в первозданном виде подобные древности!

После Сяньлин решили проехать дальше, к другим заброшенным могилам. Миновали одну, другую, третью. Выехали на пыльную дорогу, спускавшуюся в ущелье. Двигавшаяся навстречу велосипедистка приостановилась и замахала руками, поворачивайте, мол. «Дальше не проедете», – крикнула девушка.

Мы хотели развернуться, но дорога была слишком узка, и поэтому решили проехать еще немного вперед до удобного для разворота места. Метров через двести налево был мосток, а сама дорога продолжала идти вниз. Мы удивились, вспомнив предупреждение велосипедистки, но все же не рискнули спускаться в ущелье, на мосту развернулись и двинулись назад.

Примерно в том месте, где нам повстречалась девушка-велосипедистка, на проезжей части играли дети. Несмотря на то, что мы неслись на довольно приличной скорости, они не собирались освобождать путь. Парень постарше, лет 14, явно нарочно встал в центре проезжей части. Мы остановились, спросили, в чем дело.

Он сообщил, что ему велено задержать нашу машину до приезда ответственного лица. Почему, парень не знал. Только тогда мы заметили придорожный щит. На нем когда-то было написано: иностранцам без специального разрешения въезд запрещен. Такие щиты были расставлены повсюду под Пекином. Запрет на них дублировался на трех языках: китайском, русском, английском, и именно в такой последовательности.

Но на данном щите ничего, кроме слова «foreigners» («иностранцы»), не было видно. Кто-то изрешетил щит пулями, следы от которых обросли ржавчиной. Щит выглядел как ржавый круг из тонкого металла. Немудрено, что мы первоначально не обратили на него внимания.

Теперь пришлось ждать товарища из охранки. Парень и его еще более несовершеннолетние коллеги (чумазые детишки 8–10 лет) зорко следили за каждым нашим шагом, опасаясь побега.

Минут через десять приехал человек на мотоцикле. Изучив наши документы, он строго отчитал нас за невнимательность, но быстро отпустил. В дореформенную пору так легко из подобных ситуаций иностранцы не выходили. Одного советского дипломата за осмотр местности из бинокля с какой-то горы под Пекином держали на солнцепеке весь день.

Расстроенные, мы решили отправиться на культурную могилу Динлин. Там жизнь кипела: автомобильные пробки, тучи китайцев, немалое число иностранных туристов, в основном американцы. На подходах рассыпаны ларьки по продаже прохладительных напитков, сладостей и, конечно же, широкого набора водок в красивых бутылках. Среди них присутствовала и «Водка тринадцати могил». Такие фирменные водки были в каждом населенном пункте, в каждом туристском месте. Прямо американский подход: там, правда, повсеместно продавались стандартные пепельницы, тарелочки, перечницы с названиями достопримечательностей и городов, в КНР – еще и водка, которая, кстати, как бы пышно она ни называлась, всегда отличалась омерзительным вкусом.

Динлин была прекрасно реставрирована, выглядела как новенькая. Она намного больше Сяньлин да и всех других, кроме Чанлин. Через нарядные ворота, заплатив по 10 фэней за вход, мы попали в просторный сад. Аллеи, довольно пышная растительность, ажурные павильоны, сувенирные лавки. Затем вход в подземелье, в саму могилу. Вновь платим по 10 фэней и вливаемся в море людей, которое через разрез в каменной стене медленно движется к узкой винтовой лестнице, ведущей вниз, к усыпальнице. Спускаемся на три этажа и попадаем в зал с ритуальными сосудами. Народу столько, что к экспонатам не подойти, надписи на стенах читать некогда. Друзья с сынишкой, который от духоты капризничает. В следующем зале стоят контейнеры с останками императора, правившего 48 лет, с 1573 по 1620 год. Есть и другие покои, где выставлены драгоценности и утварь, изъятые из контейнеров, но мы уходим. Для детального осмотра решаем приехать позже, в будний день, когда не будет толп.

Вернулись еще раз на Сяньлин на пикник и стали свидетелями (и одновременно объектами, участниками) забавной сцены. За нами была устроена слежка по-китайски. Появилась группа детей, которая, делая вид, что не обращает на нас ни малейшего внимания, стала играть в двух десятках метров от пикника. Спустя некоторое время на территорию могилы въехал человек на велосипеде и, подобно детям, не глядя на нас (контраст с основной массой китайцев, глазеющих на иностранцев, словно на ископаемых динозавров), подъехал к ребятишкам, что-то им сказал и поднялся на ворота могилы. Дети после появления взрослого исчезли. Вскоре ушел (уехал) и мужчина. Его на «посту» сменила женщина с коляской. Некоторое время она молча катала дитя в типичной китайской коляске на двоих из бамбука на заброшенной могиле, а затем вступила со Славиком Духиным и его сыном в интенсивную беседу. Жаловалась, что сын не берет грудь.

Сразу после ухода матери с ребенком мы заметили в проломах стен, окружающих могилу, ребятишек, которые не спускали с нас глаз. Но со временем пропали и они, зато на могилу вошел мужчина и быстрым деловым шагом поднялся на ворота, там он сел на корточки и, уже не рисуясь, начал в упор нас разглядывать.

Между тем за стеной постоянно громыхала телега, запряженная ослами. Она ездила по пыльной дороге вдоль стены, проломы в которой позволяли мальчуганам, правившим упряжкой, наблюдать за нами.

Мы закончили пикник и вышли за пределы могильного комплекса к машине. Телега стояла неподалеку, но была повернута задом к нашей «Волге». При виде нас мальчуганы стали в спешке разворачивать повозку, словно собирались гнаться на ней за автомобилем.

Животные с неохотой выполняли призывы седоков, но в конце концов повернулись в другую сторону. Тогда один из ребят вылез из телеги, подошел к входу в могилу и трижды ударил хлыстом о землю. Отбой. Человек, рассматривавший нас с ажурных, но разваливающихся ворот могилы, спустился вниз.

4 мая 1982 года, дневниковая запись:

…2 мая мы вновь ездили на могилы с Г.В. Киреевым, его супругой, И. Лебединской (жена 1-го секретаря), А. Рожковым и Духиными, и история повторилась. В эту поездку нами были осмотрены 12 могил из 13 (!). (Натали видела 9). На каждой из могил дежурил или какой-нибудь дряхлый старик, или дети. Кроме того, при нашем появлении на территорию могилы прибывали то игроки в бадминтон, то рабочие, тыкавшие (бессмысленно) лопатами в канаву с водой, то туристы с рюкзаками. Сразу вслед за нами они покидали могилу.

Старики и дети, которых мы находили на могиле, уже по прибытии туда, видимо, следили за тем, чтобы эти памятники старины не разворовывались: украсть там можно глазурованную черепицу, каменные урны для жертвоприношений и пр.

Профессионалы же приходили следить, не устраиваем ли мы явочных встреч на могилах.

19 мая 1982 года, дневниковая запись:

…16 мая вместе с гостем из Москвы, М.С. Капицей, группой коллег из посольства и нашим преподавателем китайского языка Ван Цзюньи мы ездили на 125-й км к юго-востоку от Пекина в Некрополь Циндунлин (Восточные Цинские могилы).

Поездка, как и все предыдущие, оказалась чрезвычайно интересной. Первая «достопримечательность», уже при выезде из города, – щит у дороги, извещающий, что дальше иностранцы без особого разрешения ехать не имеют права. Рядом будка часового. Прямо погранпункт.

Мы имели письменное разрешение из МИД КНР, и часовой, молодой военнослужащий, ознакомившись с этим документом и проверив наши удостоверения, разрешил следовать дальше. При этом предложил сделать небольшой крюк, с тем чтобы двигаться по более «удобной» дороге. Но и она оказалась не очень удобной, узкой и, как и повсюду в китайской столице и вокруг нее, забитой велосипедистами, поведение которых было лишено всякой логики. Чем дальше убегала наша машина (рафик) от Пекина, тем больше встречалось гужевого транспорта: лошадиные и ослиные упряжки, подводы.

Что только ни везли китайцы на этих старомодных транспортных средствах! У одного – огромный ворох, целая гора жеваной бумаги, второй тащит гигантские бамбуковые шесты, торчащие на несколько метров из телеги. У третьего – несметные количества редиса с ботвой. Но еще любопытнее выглядели велосипедисты. Едет человек на этом хрупком аппарате и каким-то образом умудряется удерживать между собой и рулем цементный столб, который весит килограммов 200 и вздымается вверх на 3–4 метра. Следующий разместил на миниатюрном багажнике велосипеда тушу свиньи. Другой взгромоздил сотни веников.

Большинство же, не спеша, перевозит, лениво покручивая педалями, охапки зелени. Сейчас ее пора, стоит она копейки, и китайцы вовсю употребляют в пищу сельдерей, лук и некоторые другие виды трав. Жарят, варят и пр.

Населенные пункты стандартны, но весьма живописны. Кое-где каменные, чаще глинобитные домишки за высокими оградами из тех же материалов; невзрачные развалюхи-харчевни с романтичными названиями («Двойное счастье», «Нефритовая гора», «Красный дракон»). Государственный народный магазин – простенький, с цементным полом, с электротоварами, приемниками, дешевым фарфором, металлическими кастрюлями и без покупателей. А еще вдоль дороги обязательно чем-то торгуют: частники – зеленью, орешками, сухофруктами, мясом; гославки – сигаретами, водкой, консервами, сладостями.

Общее впечатление от дороги – интересно. Хотя природа большей частью небогатая, лесов мало. Зеленело в основном лишь то, что посажено рукой человека. Поля, кстати, выглядели ухоженно, аккуратно, и повсюду, несмотря на воскресный день, трудился народ.

Горы в районе Пекина почти лысые, прикрытые редкой, жиденькой травкой, но очень причудливой конфигурации. Изрезанные, зубчатые вершины, провалы, ущелья. Горы поражали одновременно своей экзотичностью, драматичностью, легкостью и воздушностью.

Ехали в общей сложности три часа, а могли и все четыре, так как обстановка на узких, забитых велосипедами, гужевым транспортом и людьми дорогах была нелегкая.

Как и Минские, Цинские могилы расположены в долине у подножья гор. Въезд в долину – через своеобразные природные ворота между двумя отдельно стоящими большими сопками. Цины повторяли минский стиль в архитектуре могил: те же ворота с черепичными, вздернутыми вверх, словно крона сосны, крышами, керамика, глазурь, стелы, покоящиеся на черепахах, дворы с каменными сосудами для жертвоприношений, подземными залами с останками.

Но сохранилось все, естественно, получше, хотя основные богатства, те, что оставлялись усопшему монарху для загробной жизни, давно и начисто разграблены. Очевидно и то, что в минскую эпоху строили с большим изяществом, тонкостью. У Минских могил стоишь, в общем-то, у развалин и испытываешь какое-то благоговение от красоты сооружения (а также от его древности, таинственности, придаваемой пейзажу беспорядочно торчащими из земли причудливыми деревьями и кустами, обломками старинных ваз, проросших травой).

На Цинских могилах такого чувства нет. Даже наоборот, где-то подсознательно думаешь: ну, прямо конюшня, как все несимпатично, неуютно. Дело еще в природе. На Минских могилах пейзаж подраматичней и пыли поменьше. На Цинских могилах она носится в воздухе тучами, сворачиваясь в настоящие смерчи, в мгновение ока осыпающие незащищенных людей песочным дождем. Эта пылюга в сочетании с жарой, безусловно, добавила отрицательных эмоций, хотя не перечеркнула исторический, познавательный аспект поездки. Да и само зрелище и на Цинских могилах не такое уж плохое.

Устроили пикник неподалеку от центральной аллеи, заставленной каменными животными и воинами и увенчанной с одной стороны многоярусными ажурными белоснежными воротами, а с другой – беседкой с двумя стелами на черепахах.

Не успели разгуляться, как появились два человека: старик и помоложе. Мы их зовем к столу, они улыбаются, но отказываются. Не поймем, что им надо. Спрашиваем, не нарушаем ли каких-то порядков, может быть, обедаем в неположенном месте.

– Нет-нет, – отрицательно кивает головой старик и наконец дает понять, зачем он здесь появился.

– Что это за человек? – спрашивает он, указывая перстом, типично по-китайски, прямо на нашего сопровождающего Вана.

– В чем дело? – интересуется несколько задетый Ван.

– Что ты здесь делаешь? – следует вопрос на вопрос.

– А что такое? – пытается вступиться за Вана кто-то из нас. – Какие проблемы?

– Вы иностранцы?

– Да.

– А он, не правда ли, не таков, как вы?

– Да, я китаец, – говорит Ван. А ты давай-ка иди, – добавляет он уже повелительным тоном.

Старик и его спутник отдаляются от нас метров на пять и еще долго гипнотизируют Вана. Наконец уходят, но появляется «дозорный» – велосипедист, который ловко, как умеют делать китайцы, спрыгнув с седла, присаживается на обочине и следит за развитием пиршества. Уходит он лишь после того, как мы, закончив трапезу, садимся в машину и уезжаем.