Миг и вечность. История одной жизни и наблюдения за жизнью всего человечества. Том 9. Часть 13. Новые горизонты. Часть 14. Научная дипломатия

В заключение беседы профессор предложил провести в Москве в 2000 году конференцию, посвященную десятилетию установления российско-южнокорейских дипломатических отношений. Попросил к следующему утру составить программу и бюджет этого мероприятия, что мы и сделали, а затем передали все бумаги журналисту-куратору. Увы, никто о данном проекте больше никогда не вспоминал. У корейцев такое бывает.

А мы в то утро отправились наконец на экскурсию в демилитаризованную зону (ДМЗ), разделяющую Корею на две части, РК и КНДР. За нами заехал микроавтобус с девушкой-переводчицей. По дороге забрали остальных экскурсантов – американку малазийского происхождения и новозеландца. Обоих пришлось долго ждать, оба, войдя в микроавтобус, не извинились за опоздание и даже не поздоровались. «Кривая» культурного уровня на Западе явно пошла вниз, констатировали мы с Наташей.

Переводчица объявила, что расстояние до 38-й параллели составляет около 40 километров. Близко, и шоссе к тому же прекрасное – северокорейские танки теоретически могут домчать до южнокорейской столицы за какие-то полчаса. Шоссе, кстати, только накануне, в 1999 году, было построено президентом чеболя «Хёндэ» Чон Чжу Яном для доставки коров в подарок КНДР.

Переводчица бойко рассказывала, что наш путь пролегает вдоль реки Ханган, разнообразных сельскохозяйственных угодий, городов-спутников Сеула. Но мы ничего этого не видели, поскольку всю местность застилал густой туман. Так, почти вслепую, доехали до пропускного пункта в укрепрайон. Атлетически сложенные, с отличной выправкой южнокорейские часовые проверяют паспорта, уточняют название нашего турагентства. Пока идет проверка, через пропускной пункт маршем проходит колонна солдат при полном вооружении, вслед движутся военные грузовики.

Углубляемся в укрепрайон. Он буквально пропитан милитаристской атмосферой. Чуть ли не на каждом метре встречаем танки, орудия, южнокорейских и американских солдат и офицеров. Вдоль дороги тянутся заграждения из колючей проволоки под высоким напряжением, за ними то тут, то там светятся красные треугольники, предупреждающие, что местность заминирована.

Первая достопримечательность на экскурсионном маршруте – парк Имджингак. Он посвящен миллионам корейцев, которые лишились дома в результате Корейской войны. Под открытым небом экспонируются самолеты и танки той войны, высятся монументы солдатам, воевавшим с коммунистами. Открыт павильон, посвященный разделенным семьям. Здесь периодически собираются выходцы с Севера, чтобы помолиться за родичей в КНДР. Жгут ритуальные палочки, делают символические жертвоприношения.

От Имджингака до ДМЗ уже рукой подать. Внешне она выглядит довольно мирно, словно находишься где-нибудь в Сибири: первозданная природа, безлюдно и тихо. Но на самом деле подспудно жизнь в ДМЗ клокочет. Как заметил наш новый гид-офицер, «хотели сделать демилитаризованную зону, а получилась одна из наиболее милитаризованных в мире». Местность утыкана минами, в замаскированных бункерах таятся склады оружия. С обеих сторон к ДМЗ примыкают холмы с так называемыми пропагандистскими деревнями. Оттуда по громкоговорителям конкурирующие стороны восхваляют свои достижения и осыпают бранью оппонента. На склонах холмов красуются плакаты: «Южная Корея – это рай на земле», «Южная Корея – замечательная страна». С северной стороны – похожие утверждения о КНДР.

На самой демаркационной линии, по центру ДМЗ, строго на 38-й параллели расположена знаменитая деревушка Пханмунчжом. Именно там 27 июля 1953 года было заключено Соглашение о перемирии между Югом и Севером Кореи, там же периодически проводятся переговоры. В районе деревушки дислоцируются войска ООН для предотвращения новых конфликтов.

В Пханмунчжом попасть не удалось. День был выходной, а экскурсантов туда возят только по будням. Нас же повели в «Павильон антикоммунизма». Офицер-кореец на ломанном английском доложил, как его дивизия храбро сражалась в войне 1950–1953 годов. Посетовал, что северную часть Корейского полуострова в 1945 году оккупировали советские войска, навязавшие там коммунистические порядки. Отметил, что все трофейное оружие периода Корейской войны советского производства. Напомнил, что из-за этого кровопролитного конфликта 10 млн человек бежало с Севера на Юг и они до сих пор не могут соединиться со своими родичами, оставшимися под властью коммунистов.

В процессе рассказа офицер провел экскурсантов по залу, на полу которого красовались лица Ким Ир Сена и Ким Чен Ира, выложенные из разноцветной плитки. У старшего лицо было перечеркнуто двумя жирными линиями. Видимо, в ознаменование того, что «великий вождь» уже ушел в мир иной. Спросили у гида: почему их расположили на полу? Последовал честный, без обиняков ответ: чтобы посетителям легче было вытирать о них ноги.

Из столь любопытного павильона мы переместились в наблюдательную башню «Тора». К сожалению, туман помешал опять. Мы не смогли увидеть наяву северокорейскую территорию, прилегающую к ДМЗ, – ни город Кэсон (второй по величине в КНДР), ни соседние деревни. Пришлось довольствоваться макетом, правда, очень удачным, крупномасштабным и искусно выполненным.

На «закуску» нас повели осматривать так называемый 3-й инфильтрационный туннель. Как разъяснил гид, в 1974 году был обнаружен 1-й туннель, прорытый северокорейцами под ДМЗ для тайной переброски на Юг войск, боевой техники и вооружений. В 1975 и 1978 годах нашли еще два туннеля в других секторах ДМЗ. И наконец в 1990 году докопались до 4-го туннеля. По оценкам южнокорейских и американских специалистов, всего северяне вырыли около 20 туннелей, с помощью которых можно высадить целую армию в тыл южан. 3-й туннель, например, в высоту и ширину достигает двух метров, в длину – 1635 метров и способен пропускать 30 тыс. военнослужащих (целую дивизию!) ежечасно. Он легко проходим для танков, БМП и орудий.

Гид предложил осмотреть 3-й туннель, но предупредил, что спуск туда крутой, внизу темно, сыро, пространство замкнутое. Посоветовал больным и слабонервным воздержаться от соблазна. На самом деле все оказалось не так страшно и сурово.

По окончании осмотра гид рассказал о реакции Пхеньяна на обнаружение туннелей. Сначала Ким Ир Сен утверждал, что туннели представляют собой заброшенные шахты и природные пещеры. Позднее стал объяснять, что туннели прорыты для того, чтобы патриоты родины, проживающие на Юге, могли спасаться бегством на Север. В 1990 году Пхеньян заявил, что прорыл 4-й туннель с целью «способствовать мирному объединению родины», в ответ на «возведение Югом бетонной стены». Хотя, заметил гид, никто подобной стены не строил. Гид пожаловался также, что туннели прорываются на большой глубине в скальной породе и их очень трудно обнаружить даже с помощью ультрасовременной техники.

На обратном пути тумана уже не было, мы наконец увидели северокорейский берег пограничной реки, а также огромные белые массивы городов-спутников и обработанные фермерами поля под Сеулом.

В следующее утро за нами заехал господин Кан из «Тэхан мэиль» и повез в аэропорт. Рассказал по дороге историю своей жизни. В 1945 году родился на Севере, в 1951 году с родителями бежал на Юг. Сестра (1944 года рождения) осталась на Севере с бабушкой. Что с ней сталось, не знает. Лучше не интересоваться, а то сестру в КНДР посадят, а его в РК уволят с работы. Иногда, раз в три года, посещает парк Имджингак, поминает северокорейских родичей.

При прилете в Шереметьево, как обычно, не обошлось без нервотрепки. Два часа ждали багаж у транспортеров, куда свалили чемоданы со всех рейсов подряд – Лондон, Венеция, Тель-Авив. Пассажиры, расталкивая друг друга локтями, выуживали свои пожитки.

Глава 3. Международные связи

Кроме корейского наши международные связи развивались и на других направлениях. Продолжали, в частности, сотрудничать с различными американскими организациями: провели очередные семинары с «РЭНД корпорейшн» по Северной Корее, обсуждали с советниками сенатора Нанна тему расширения НАТО на Восток. Профессор Комбс, представлявший сенатора, пошутил в своем выступлении в Дипакадемии: первая половина американцев не знает, что такое НАТО, а вторая, «более просвещенная», полагает, что в Североатлантическом альянсе состоит Россия, а Соединенные Штаты – нет.

В мае 1997 года Москву опять посетил автор нашумевшей теории «столкновения цивилизаций» С. Хантингтон. Посольство США организовало встречу профессора с представителями научно-политических кругов России. За обедом Хантингтон произнес коронную речь о столкновении цивилизаций, «звезды» нашей политологии вступили с ним в спор. Некоторые выражались так, что я толком не понял, что они хотели сказать.

Мы устроили в ДА коктейль в честь Хантингтона и его помощника Майкла Дэша. Наташа произнесла комплиментарный тост. Сказала, что гордимся дружбой с профессором Ханингтоном и надеемся на ее вечный характер, несмотря на то обстоятельство, что мы принадлежим к разным цивилизациям, которым, согласно теории Хантингтона, положено сталкиваться.

По поводу помощника Хантингтона доктора Дэша Наташа отметила, что у него ум философа и фигура «звезды» американского футбола. Похвалила Майкла за правильный выбор учителя. Лучшего, чем Хантингтон, не найдешь. Уверена, сказала в заключение, что пять или десять лет спустя на весь мир прославится имя Дэша и нам с завистью будут говорить: «О, Вы знаете того знаменитого профессора Дэша, который написал книгу “Вечный мир среди цивилизаций»!».

Полезные связи были установлены с Институтом международных исследований Стэнфордского университета. Институт за свой счет принял на шестимесячную стажировку несколько молодых сотрудников Дипакадемии. Мы провели с Институтом ряд совместных научных форумов. Главным «мотором» этих контактов был Энди Качинс, который, по его словам, написал в прошлом диссертацию о советско-китайских отношениях, базируясь в основном на наших с Наташей публикациях.

Была продолжена работа по поиску архивных материалов для российско-американской комиссии по военнопленным и пропавшим без вести в Корейской войне. В рамках этой работы я познакомился с военным атташе США генералом Клотцем. Как-то посетовал ему, что американские спецслужбы поместили меня в черный список, подозревают в связях с российской и даже северокорейской разведками. Испытываю большие трудности с получением американской визы, страдает моя репутация ученого среди американских коллег.

Выслушав меня, генерал Клотц заверил:

– Несмотря на то, что Вы рассказали, я продолжаю относиться к Вам с симпатией.

– Дело не в отношении, прошу Вас посодействовать устранению меня из этого дурацкого черного списка. Иначе напишу письмо президенту Клинтону с предложением не тратить зря государственные средства на содержание бездарных спецслужб, неспособных отличить черное от белого. Считать скромного научного работника в Москве шефом северокорейской разведки! И это при том, что я, во-первых, не владею корейским языком, а во-вторых, числюсь в КНДР персоной нон грата из-за критических статей в адрес их вождей, Ким Ир Сена и Ким Чжон Ира.

Генерал так ничего мне и не пообещал и лишь предостерег:

– Писать Клинтону не советую. Тогда уж американские спецслужбы заимеют на Вас зуб на все времена.

Эту же тему я поднимал в беседах с другими знакомыми из Пентагона, а также из Госдепартамента и прочих федеральных ведомств США. Собеседники сочувствовали, но помогать не спешили. Видимо, и не могли, и верили своим спецслужбам больше, чем мне.

Весной 1998 года за океан засобирался Кашлев. Перед самым отъездом заявил, что желает прихватить с собой наши работы по российско-американским отношениям. Таковых в наличии не оказалось, и ректор потребовал срочно отпечатать в типографии весьма убогую рукопись одного сотрудника ДА. Печатали ее в авральном режиме, поэтому обошлась брошюра в копеечку, тем более что по велению Кашлева ее снабдили дорогой обложкой.

Я пытался убедить шефа, что никому в США эта брошюра на русском языке не нужна. Он злился, а когда вернулся, признал – впечатлять брошюрой оказалось некого, руководители вузов Кашлева не принимали. Он долго вслух завидовал американским коллегам: президенты университетов, мол, гребут деньги лопатами и при этом ничего не делают, живут в свое удовольствие.

Развивались контакты Дипакадемии с японцами, учеными из различных университетов и исследовательских центров. В своем большинстве они производили хорошее впечатление эрудицией, умом, пониманием российских реалий.

Особо запомнились супруги Хакамада, оба русисты, в 1960-х годах обучались в аспирантуре МГУ. Он – сводный брат нашего политика Ирины Хакамады. Профессор Хакамада выступил в ИАМПе с любопытной лекцией о специфике российской экономики. Согласно Хакамаде, в России утвердился не рыночный, а базарный капитализм. На базар несут товар случайные люди, они не заботятся о репутации, приобретении постоянных клиентов. Сбыл любой товар, в том числе и бракованный, – и с глаз долой, без забот о будущем. Удастся ли нам цивилизоваться, превратить базар в рынок? Хакамада ответ на сей вопрос не давал.

Позднее, в начале XXI века, мы несколько разочаровались в Хакамаде. Он подверг критике президента Путина за то, что тот не поддержал американскую операцию в Ираке. Испугался, мол, нажима со стороны антизападников-экстремистов. Мы пытались растолковать Хакамаде, что линия Путина отражает и его собственные взгляды, и взгляды всей нашей элиты, да и общества в целом. Для России было бы противоестественно поддержать немотивированное нападение недавнего противника в холодной войне на суверенное государство, традиционно дружественное Москве. После дискуссии на данную тему Хакамада исчез с горизонта, то ли обиделся, то ли разочаровался в нас.

Впрочем, может быть у японцев так принято? Сегодня человек нужен – общаешься, завтра – нет, игнорируешь его. Так ведут себя, в частности, японские дипломаты. Некий Кавабата работал в начале 1990-х годов в японском посольстве в Москве, постоянно контактировал с нами. Тепло попрощавшись, вернулся в Японию. В начале 1998 года, будучи главным аналитиком японского МИДа по России, нанес краткий визит в Москву, напросился в гости. Наташа устроила шикарный обед. А еще спустя пару лет он вернулся на работу в свое посольство в российской столице. И за несколько лет очередного пребывания в России не только не давал о себе знать, но даже при случайных встречах на дипломатических приемах делал вид, что меня не узнает.

Захаживали в ИАМП японские военные, которых неизменно волновали два вопроса – ядерная программа Северной Кореи и куда идет Китай. КНДР представлялась им текущей угрозой, Китай – главной угрозой на длительную перспективу. Симпатий ни к корейцам, ни к китайцам они не питали. Это к вопросу о том, влияет ли цивилизационная близость на отношения между государствами. Очевидно, что далеко не всегда.

Оживленный характер носили наши обмены с германскими коллегами. В немецких вузах и исследовательских центрах мы находили много интересного и поучительного. При этом удивлял рабочий график коллег. Наш знакомый, профессор и руководитель исследовательского института Академии Бундесвера под Мюнхеном, приезжал в офис один раз в неделю, прочитывал лекцию слушателям, встречался с подчиненными в институте. Все остальные дни проводил в альпийском доме, километров в сорока от Академии. Там и выполнял остальную, возложенную на него нагрузку: во-первых, писал книгу на основе щедрого гранта в 100 тысяч марок; во-вторых, проверял и редактировал аналитические записки подчиненных, пять за год. Почту сотрудники доставляли ему регулярно на дом.

За все эти не очень по нашим меркам обременительные хлопоты профессор получал зарплату в 120 тысяч марок. Его жалованье превосходило наше в 30 раз, а нагрузка в десятки раз уступала нашей. Мы ежегодно должны были отредактировать около 100 аналитических записок, обеспечить выход в свет до 80 монографий, учебников и учебных пособий, провести 40–50 защит докторских и кандидатских диссертаций, организовать 15–20 научных форумов.

Сдружились мы с испанцами – с представительством Мадридского университета в Москве, с мадридской Дипакадемией, приняли ряд испанских делегаций. Из разговоров с ними становилось очевидно, что Испания продолжала быть расколотой между франкистами и антифранкистами. Влияло то, на чьей стороне воевали деды и отцы наших собеседников, как воспринимали они политические и социально-экономические реалии при Франко и ныне. Один из моих знакомых, доктор Антонио Ромеа, как-то отметил: «Хотя я из семьи коммунистов, сам ранее состоял в компартии, но понимаю, что, победи в гражданской войне республиканцы, и Испанию ждала бы судьба Румынии или Болгарии, мы корчились бы в тисках тоталитарного режима».

Как-то Дипакадемия организовала презентацию книг испанского посла. Мероприятие могло бы получиться интересным, поскольку посол являлся одной из важных фигур переходного периода Испании от диктатуры к демократии. Но Кашлев в очередной раз все испортил. Неожиданно предложил выступать всем на испанском языке. Посол и заммининдел И.С. Иванов дискутировали по-испански, а зал скучал, не понимая, о чем шла речь.

В феврале 1999 года в Дипакадемию пожаловала группа шведских школьных учителей во главе с нашим знакомым Боди Петерсоном. Он уже гостил в ДА в 1991 году. Будучи удовлетворен теплым приемом, обещал «расквитаться» встречным приглашением мне и Наташе почитать лекции у него на родине. Но уехал, и след его простил. И вот, семь лет спустя, опять объявился. Мы и на сей раз проявили гостеприимство: кормили и развлекали шведов как могли. Перед отъездом Петерсон заявил, что его группа желает отблагодарить меня с Наташей. Предложил выбрать ресторан, который нам по вкусу. Мы назвали китайский ресторан «Шанхай».

Сели за стол, сделали заказ, поужинали, поговорили. Правда, разговорить шведов оказалось непросто. В ответ на наши расспросы скандинавские гости в основном мычали: да, нет или что-то совсем невразумительное. Но вот настал момент оплаты счета. Шведы немедленно оживились и активно защебетали между собой. По итогам щебета Петерсон обратился ко мне с просьбой передать официанту следующее. Каждому шведу необходимо выписать отдельный счет. В его, Петерсона, счет надо включать мою и Наташину еду. В счет еще одного скандинавского гостя следует добавить мои напитки, в счет третьего – Наташины. Далее швед, условно скажем № 4, оплатит напитки шведа № 6, а швед № 5 – напитки шведа № 7 (между этими людьми имелись какие-то старые долги).

Я перевел просьбы официанту. Тот ничего не понял, вызвал мэтра, который понял ненамного больше. Пришлось идти в бухгалтерию и долго вести переговоры. Вмешался даже директор этого довольно большого ресторана. Он изумился: «Многое на своем веку повидал, но такого крохоборства не встречал!»

Постоянный характер приобрели наши обмены со странами Ближнего и Среднего Востока. В ДА приезжали высокопоставленные дипломаты, видные ученые, руководители вузов из Израиля. Общались мы и с иранцами, сирийцами, палестинцами, ливанцами. Как-то удавалось ладить со всеми, и получалось это довольно искренне. И также искренне мы печалились, что никак не помирятся между собой эти древние народы Ближнего и Среднего Востока.

Много усилий прилагали мы для получения грантов по программам Европейского союза, Западноевропейского союза, Фонда Эберта и других организаций. Удавалось лишь в отдельных случаях. У швейцарцев, например, выпросили компьютеры, но на условии того, что мы должны были собирать, обрабатывать и помещать в Интернет информацию по вопросам безопасности в Европе.

Как и в предыдущие периоды, Дипакадемия регулярно организовывала крупные научные форумы. 4 июня 1997 года мы провели конференцию по проблемам Закавказья. Собрали не только ведущих российских специалистов по региону, но и дипломатов и ученых из Азербайджана, Армении, Грузии. Звали также иранцев и турков, но те не откликнулись.

Открыл конференцию Кашлев, рассказал два засаленных анекдота и передал слово Н.Е. Бажановой. Она сказала примерно следующее. «Когда читаешь газетные сообщения о Закавказье, то возникает ощущение, что машина времени перенесла тебя в XIX век. Давно ушедшие в небытие Британская, Османская и прочие империи как будто ожили и возобновили борьбу за потенциальные колонии. Это соперничество выглядит анахронизмом на фоне процессов интеграции, успешно разворачивающихся в Европе, Восточной Азии, Северной и Южной Америке. Там на смену вековым конфликтам постепенно приходит сотрудничество. Имеются ли в Закавказье идеи, концепции, планы, направленные в будущее, на преодоление распрей? Давайте поговорим именно на эту тему».

Разговор получился непростым. Азербайджанский дипломат, выступивший вслед за Наташей, резко критиковал Армению, его армянский визави сосредоточился на похвалах в адрес России, грузинский дипломат тоже говорил в основном о России, но уже в негативных тонах. Девушка, научный работник из Симферополя, бичевала сговор Грузии с Украиной, представитель Севастополя уличал в зловещих планах Турцию, московский генерал винил во всех бедах СНГ Вашингтон, а тюркологи из Института востоковедения РАН доказывали абсурдность нападок на Турцию. Азербайджанец московского «разлива» повеселил остроумными рассказами. С Кавказа, мол, бегут волки, так люди напугали, но чабаны, правда, довольны. Десять лет простоял в очереди на вступление в КПСС, но ни один партийный лидер ни разу не поцеловал его так, как лобызали бородатые муллы в Иране.

По завершении конференции на банкете я произнес тост, в котором отметил, что форум у нас был особый. Речь шла о районе, с которым тесно связана судьба практически каждого участника. Взять меня. Я вырос в городе Сочи, учился там в классе, где насчитывалось по 10 грузин и 10 армян. Двоюродная сестра жената на грузине и уже 40 лет живет в Тбилиси, даже говорить по-русски стала с грузинским акцентом. Жена выросла в Баку.