Миг и вечность. История одной жизни и наблюдения за жизнью всего человечества. Том 9. Часть 13. Новые горизонты. Часть 14. Научная дипломатия

Подытоживая, пошутил: «Обычно конференции начинаются при полной аудитории, но зал быстро пустеет, к концу остается тот, кто заснул и не успел проснуться. Сегодня все наоборот, с каждой минутой число участников увеличивалось, и при подведении итогов дискуссии их было больше, чем на открытии».

На следующий день мы устроили вечер дружбы с Грузией. Угощали грузины, посольство и его друзья-бизнесмены. Столы ломились от яств, вино лилось рекой. Вел мероприятие знаменитый певец Вахтанг Кикабидзе, произносил тосты, рассказывал анекдоты и, конечно же, исполнял свои прекрасные песни. Наташа пообщалась с певцом, сделала ему комплимент, он выглядел польщенным. В целом вечер получился на славу. Потом, правда, злые языки в Дипакадемии шептали, что грузины решили нас ублажить в обмен на положительные отметки для их земляков-слушателей, не блиставших знаниями.

17 июня 1997 года Наташа выступила на конференции по Каспию в Фонде российской внешней политики. Призвала все стороны уважать интересы друг друга, проявлять взаимную гибкость и стремиться к сотрудничеству, не скатываться к конфронтациям. Выступление вызвало живой отклик – Натулю окружили российские и иностранные журналисты, просили текст выступления, брали интервью, предлагали встретиться еще.

В феврале 1998 года руководитель Центра мировой экономики ИАМПа А.К. Субботин устроил симпозиум инвесторов. Собралась солидная публика. Я выступил с вступительным словом, и хотя социально-экономическая ситуация в России мне совсем не нравилась, решил высказаться в позитивном ключе. А иначе, зачем приглашать инвесторов и говорить об инвестициях?

Начал с того, что на нашем симпозиуме «Международные операции российских банков» в 1995 году некоторые из российских участников выражали сомнения в полезности и целесообразности иностранных капвложений в отечественную экономику. В российском обществе в целом преобладал негативный подход к инвестициям из-за рубежа. Те же, кто в принципе был за инвестиции, отмечали, что политическая и социально-экономическая ситуация в РФ, наши коммуникации, налоговая система никак не способствовали установлению благоприятного инвестиционного климата.

Теперь же возражений против притока иностранного капитала высказывается гораздо меньше. Интенсивность возражений примерно такая же, как, например, в Калифорнии. Политическая ситуация явно улучшилась. Конечно, скандалы в политических кругах случаются, но где их нет? В Вашингтоне бушуют страсти из-за сексуальных похождений президента Клинтона, в Японии – по поводу коррупционных дел, в Италии нарушают спокойствие мафиозные разборки. У нас же – всего этого понемногу. Одновременно имеет место оживление в российской экономике. Бытовые вопросы решены у нас хуже, чем, скажем, в Европе, но получше, чем во многих государствах на других континентах. Ну а законы в России хоть и несовершенные, но мы движемся в правильном направлении.

Выступивший после меня руководитель департамента внешнеэкономических связей МИДа возразил: не все, мол, так здорово, проблем в экономике полно и становится их не меньше, а больше. Пришлось в кулуарах объяснять мидовцу, что я и сам все это знаю и понимаю, но как организатор конференции должен был излучать оптимизм.

Завершился конгресс банкетом, на котором я произнес шутливый тост. Вспомнил, как в 1970-х годах мы, сотрудники советского Генконсульства в Сан-Франциско, запросились на экскурсию на автомобильный завод «Дженерал Моторс». Нас спросили: «А японцы среди вас будут? Нет? Тогда приходите, русские нам не страшны». Калифорнийские автомобилестроители опасались, что японцы, похитив их секреты, сделают автомобили не хуже американских. В таланты советских инженеров калифорнийцы не верили.

Времена, однако, меняются, и уже недалек тот день, когда Президент США будет озабочен не тем, как отражать наши ракеты, а тем, как пересадить своих чиновников с российских автомашин на «кадиллаки». Очень скоро мы начнем производить лучшие в мире автомобили и другие промышленные товары!

24 сентября 1998 года ИАМП провел конференцию о связях с соотечественниками, проживающими за границей. Наташа поделилась своим опытом общения с российской диаспорой в США в 1970-х годах:

«Когда мы еще только готовились к работе в Генконсульстве СССР в Сан-Франциско, опытный знакомый дал совет: «Общайтесь в США с кем хотите, только не с бывшими соотечественниками. И у вас тогда не будет проблем». К эмигрантам относились в советские времена как к предателям и противникам. Их боялись, с ними боролись, или просто отказывались замечать.

Уже после возвращения из Соединенных Штатов подготовила статью о китайцах в Сан-Франциско для журнала «Вокруг света». В редакции статью одобрили, но велели удалить из текста фразу о заселении китайцами квартала в Сан-Франциско, где «красовалась церковь с луковыми куполами». «Это намек на то, что в городе живут православные, т. е. наши, – разъяснил сотрудник журнала, – такое недопустимо. Главлит (государственная цензура) засекретил соотечественников за рубежом».

Находясь в США, мы, однако, и изучали эмиграцию, и общались с ее представителями. Некоторые из них искренне и продуктивно сотрудничали с генконсульством и в целом с СССР. Эмиграция состояла, как принято было выражаться, из нескольких волн. Первая волна – те, кто покинул Россию в годы Гражданской войны. Следующая была спровоцирована Второй мировой войной. Отдельный поток эмигрантов имел место из Маньчжурии, особенно из г. Харбина, вследствие прихода в Китае к власти в 1949 году коммунистов. Ну и венчалось все текущей советской волной.

Лучше других к нам относились маньчжурцы. Это были отпрыски семей, которые давным-давно обосновались на китайском Северо-Востоке: работали там на подконтрольной России железной дороге, занимались бизнесом, учились в русскоязычных школах и колледжах. Большевики обидеть их не успели, претензии у маньчжурцев если и имелись, то к коммунистическим властям Китая. Правда, на первых порах «красный Китай» ассоциировался у эмигрантов с Москвой. Но к 1970-м годам восприятие изменилось, ведь КНР из союзника превратилась в противника Кремля. В своем большинстве маньчжурцы на Родине никогда не жили и испытывали к ней теплые, ностальгические чувства.

Критика, которую мы слышали из уст русских маньчжурцев, сводилась к тому, что Советский Союз уступил свои позиции в Маньчжурии Пекину. Один эмигрант, подвыпив, выговаривал нам: «Маньчжурия – русская земля, ее осваивали наши отцы и мы. Пока Россия не вернет себе Маньчжурию, а заодно не заменит красную тряпку на российский национальный триколор в качестве государственного флага, процветания на русской земле не будет!».

Соотечественники, бежавшие за рубеж из-за большевиков, предъявляли к СССР требования посерьезнее. В основном они избегали контактов с консульскими работниками, но, когда случайно с нами сталкивались, вели себя весьма агрессивно.

Однажды мы с друзьями из генконсульства решили поужинать в ресторане «Ренессанс» в русском квартале Сан-Франциско. Слышали, что заведение принадлежит руководителю монархистской организации Вертлугину, но все-таки любопытство перевесило другие чувства. Ресторан был знаменитый и очень красивый.

Не успели мы изучить меню «Ренессанса», как к столу подошел свирепого вида человек и представился хозяином, Вертлугиным. Удостоверившись, что мы советские, да еще «оперы» из консульства, Вертлугин заявил, что ненавидит большевиков и что «рано или поздно террористический большевистский режим падет». Завершив тираду, Вертлугин дал знак и в ресторане грянуло «Боже, Царя храни!». Нам же он приказал встать и слушать гимн Российской империи, как положено, стоя по стойке смирно. Мы отказались и вынуждены были покинуть «Ренессанс».

В других ситуациях представители послереволюционной волны эмиграции выговаривали нам за то, что коммунисты «уничтожили настоящую Россию, перерезали лучшую часть населения, превратили страну в концлагерь, ненавидимый всем остальным миром». Один бывший помещик любил потрясать ключами своего дореволюционного имения под Москвой и грозился вернуться туда в качестве хозяина. Мы, желая подразнить вредного старика, разъясняли, что на месте его усадьбы давно построен современный город. Дед злился еще больше и кричал: «Враки! Все мое на месте, и я верну свое!».

Послевоенная эмиграция тоже, конечно, не питала теплых чувств к советским властям. В нее входили и те, которые служили фашистам, а значит, страшились возмездия со стороны Москвы. Были и просто перемещенные лица, не вернувшиеся на Родину из плена. И они продолжали опасаться советских властей, хотя никаких преступлений не совершали.

Самые свежие эмигранты, в основном евреи, общаться с нами не боялись, но зато без обиняков высказывали свои обиды: дискриминация евреев в СССР при приеме на работу и учебу, ограничения на выезд за рубеж и т. п. У многих из новоиспеченных эмигрантов, однако, оставались в Советском Союзе родственники, друзья. Да и культурно-психологическая привязанность к Родине у них сохранялась: одни продолжали следить за перипетиями футбольного чемпионата СССР, другие зачитывались отечественными литературными новинками, третьи боготворили советскую эстраду. Все это нередко приводило новых эмигрантов в генконсульство.

Эмиграция делилась также по этническому признаку, при этом различные этнические группы относились к СССР неодинаково. И чаще этнический фактор значил больше, чем принадлежность к какой-то временной волне эмиграции.

Хуже других были настроены, безусловно, прибалты. СССР воспринимался ими как колониальная империя, поработившая их народы и выпивавшая из них все жизненные соки. Соединенные Штаты не признали факт присоединения прибалтийских стран к Советскому Союзу, и в Калифорнии продолжали функционировать консульства довоенных независимых правительств Литвы, Латвии и Эстонии. Естественно, мы с этими дипломатами не общались, а они в свою очередь делали вид, что не замечают нас. Остальные прибалты, столкнувшись где-нибудь с советскими консульскими работниками, стремились тут же удалиться с глаз долой.

Полную противоположность прибалтам являли собой армяне. Проживали они на Тихоокеанском побережье в больших количествах. Город Фресно в сельскохозяйственной долине Святого Якова получил даже репутацию армянской столицы Нового Света. Во Фресно обитал крупный писатель Уильям Сароян, большинство его соплеменников в округе выращивало виноград и выделывало вино, изюм, торговало этими и другими товарами. Крупные армянские колонии существовали в Лос-Анджелесе, особенно в районе Монтебелло, в Сан-Франциско.

Как правило, армяне преуспевали во всем, за что брались – ювелирное дело, кулинария, журналистика, городское хозяйство. Успех обусловливался трудолюбием, коммерческой смекалкой, солидарностью друг с другом и гибкостью в отношениях с окружающим миром.

Гибкость позволяла общине ладить и с генконсульством, хотя армяне принадлежали к разным волнам эмиграции и многие настрадались в прошлом от советской власти. Одних насильно выселили в 1920-е годы из Баку в Персию, у других сталинские палачи расстреляли или замучили в застенках родичей, третьих посадили после возвращения из немецкого плена в 1945 году.

Но армяне трагические события предпочитали не вспоминать и, напротив, делали акцент на том хорошем, что нас сближало: защита царской Россией армян от турецкой резни, достойное место общины в СССР, выдвижение представителей армянского этноса в верхи советского общества (политические лидеры, маршалы, композиторы, певцы). Гибкости, дипломатичности американских армян способствовало и наличие у них многочисленных родственников в Советском Союзе, с которыми генконсульство должно было помогать общаться.

Каждый раз перед государственным приемом по случаю Октябрьской революции (7 ноября) на генконсульство накатывалось целое море цветов.

Присылали их армяне: сложные композиции, просто букеты, диковинные растения в горшках. Один армянин-бизнесмен регулярно дарил к празднику звезду из гвоздик. Избалованный вниманием генконсул начинал порой капризничать. В один из юбилеев он, проинспектировав подарки, заявил, что гвоздики в звезде вялые. Поручил мне позвонить подносителю цветов и высказать претензии. Я позвонила. Армянин обиделся: «Слушай, – вскричал он, – передай твоему Александру Ивановичу, чтобы он перестал мне одно место крутить. Я эти гвоздики сам сегодня с клумбы сорвал. Свежее не бывает!» Тем не менее вскоре армянин-бизнесмен подвез новую звезду, краше первой».

14 мая 1999 года по просьбе МИДа в ДА имел место круглый стол в связи с бомбардировками натовцами Югославии. На приглашение откликнулись послы Германии, Италии и другие дипломаты из многих стран. Широко были представлены СМИ. Россияне наседали на натовцев, те отбивались. Одни на четверочку, другие, большинство, выглядели бледно, как советские пропагандисты, оправдывавшие в свое время ввод наших войск в Чехословакию или Афганистан.

8 июня 1999 года в Комитете ученых за глобальную безопасность состоялась российско-американская конференция на тему «Стратегическая стабильность в Азиатско-Тихоокеанском регионе». Наташа выступила сразу на двух языках – говорила на русском и сама же делала последовательный перевод выступления на английский. А после конференции мы и еще ряд россиян пили пиво с отставным американским генералом, в прошлом командующим ракетными войсками США. Сидели на углу Ленинского проспекта и улицы Д. Ульянова, у палатки, за шатающимся столиком, на табуретках. Подходили алкаши, просили мелочь и закурить. Генерал, еще недавно державший под прицелом ядерных ракет всю нашу страну, угощал алкашей сигаретами «Мальборо».

15–16 ноября 1999 года мы провели крупномасштабную международную конференцию «Укрепление безопасности в Европе/Евразии». Оплатил расходы наш партнер – Центр им. Маршалла. Он же обеспечил участие в этом форуме высокопоставленных дипломатов и военных из большинства стран НАТО и СНГ. С российской стороны главным докладчиком был начальник Генштаба Вооруженных сил А.В. Квашнин. Разговор получился весьма интересным.

Глава 4. Наука и практика

В «кашлевский» период ректорства получило дальнейшее развитие наше сотрудничество с МИДом в области науки. Идеи Кашлева о непосредственном участии ИАМПа в подготовке заседаний Коллегии МИДа были, как уже отмечалось выше, отвергнуты. Вместе с тем в соответствии с план-заказом министерства мы составляли по 110–120 справочно-аналитических документов ежегодно. Бо?льшая их часть удостаивалась положительных отзывов от заместителей министра и руководителей подразделений МИДа. А в начале 1997 года на мое имя поступило новогоднее поздравление от первого заместителя мининдел И.С. Иванова, в котором была дана очень лестная оценка всей работы ИАМП.

А вот с другим Ивановым, Иваном Дмитриевичем, у нас возникла конфликтная ситуация. И.Д. Иванов в прошлом возглавлял научное подразделение в Дипломатической академии, затем перешел на дипломатическую службу, успешно рос по служебной лестнице и в конце 1990-х годов был назначен заместителем мининдел, курирующим экономические вопросы. Он сразу вспомнил об alma mater, Дипакадемии, и направил Кашлеву записку следующего содержания: «Какие исследования Дипакадемия могла бы готовить по экономической тематике?». Кашлев передал записку мне, и я составил заместителю министра ответ:

«Дипломатическая академия осуществляет исследования на основе ежегодного плана-заказа МИД России, содержащего и экономические темы. Любые пожелания могут быть включены в план на следующий год. Готовы также выполнять Ваши оперативные задания вне плана».

Спустя пару дней от И.Д. Иванова приходит новая записка:

«Неужели Вам непонятно, что меня интересует? Я ведь спрашиваю, какие исследования ДА могла бы готовить по экономической тематике?»

Кашлев вручил мне эту записку и раздраженно потребовал дать Иванову «вразумительный ответ». Я посовещался с экономистами ДА – на кафедрах, в ИАМПе и, суммируя их реакцию, направил ректору сугубо конфиденциальное послание:

«Замминистра Иванов И.Д. не в состоянии понять, что дважды два равняется четырем. Или сам не знает, чего хочет».

Вскоре И.Д. Иванов пригласил меня и завкафедрой мировой экономики и международных экономических отношений ДА В.Е. Рыбалкина на беседу. Усадил в кабинете, а сам куда-то надолго исчез. Пока он отсутствовал, мы с Рыбалкиным разглядели на столе писульку, выполненную почерком Кашлева. Стали читать. Ректор писал:

«Уважаемый Иван Дмитриевич!

Полюбуйтесь, как отзывается о Вас наш проректор Бажанов».

К записке было приложено мое конфиденциальное послание Кашлеву с критикой Иванова. Вот такой замечательный был у нас тогда ректор!

Что же касается других форм научного сотрудничества ДА с МИДом, то наши представители, в том числе и мы с Наташей, регулярно выступали на совещаниях в министерстве. Так, 15 апреля 1998 года мы участвовали в совещании по финансовому кризису в АТР. Ряд экономистов принялся утверждать, что Россию кризис не затронет, она твердо встала на ноги. Мы возразили – кризис дойдет и до нас, к нему надо готовиться, принимать превентивные контрмеры. И, действительно, вскоре, увы, кризис ударил по отечественной экономике.

10 марта 1999 года Наташа была главным докладчиком на заседании Совета по проблемам безопасности в АТР. Сделала акцент на том, что России следует проводить в регионе активную, но гибкую, сбалансированную политику, учитывающую наши интересы на других направлениях, включая западное. Такую позицию поддержало большинство присутствующих. Но со стороны пары ученых прозвучали возражения. Один исследователь из Института востоковедения стал доказывать, что России лучше выйти на время «из игры» в Азиатско-Тихоокеанском регионе. Закрыть границы, отказаться от экспорта ресурсов и лишь подталкивать Китай, США и других «игроков» на взаимные соперничество и конфронтацию. Пусть они поистязают себя, ослабнут, выдохнутся, и тогда мы вернемся к активной политике и захватим лидерство в АТР.

По окончании заседания к Наталье Евгеньевне подходили мидовцы и шептали: «Сколько же дураков в научном мире! Спасибо, что хоть Вы сделали разумный доклад!». Негативную реакцию мидовцев можно было понять. Им хотелось услышать практические рекомендации по укреплению позиций Москвы в важнейшем, самом динамичном регионе современного мира, а вместо этого МИДу предлагалось фантасмагорическая идея ухода Москвы из АТР.

Вскоре я выступил на атээровскую тему в Совете Безопасности РФ. И там наши с Наташей тезисы в основном нашли понимание.

Во взаимоотношениях с Министерством у меня возникли и новые карьерные сюжеты. В апреле 1997 года директор Второго департамента Азии А.П. Лосюков предложил мне должность посла по особым поручениям по проблемам АТР. Круг обязанностей: готовить аналитические записки и рекомендации, участвовать в различных форумах в странах региона. Сказал, что готов, но по совместительству, с сохранением должности проректора в Дипакадемии. Чисто мидовская карьера, даже самая блестящая, меня уже не привлекала. Прикипел к науке и публицистике. Вскоре эта идея обсуждалась уже с участием заммининдел по АТР Г.Б. Карасина. Помимо совместительства, меня интересовало и получение наконец ранга посланника второго класса. В те же дни Кашлев поднял данный вопрос перед заммининдел по кадрам Ю.А. Зубаковым.

Но меня разочаровали: ранг будет лишь в перспективе, а пока я становлюсь заместителем директора Второго департамента Азии и для внешнего мира – специальным представителем министра по АТР. Вопрос проговорен с министром, и Карасин торопил меня с ответом. Сказал, что подумаю пару дней, хотя думать было нечего: зачем мне было терять академические свободы в обмен на канцелярскую работу за мизерную зарплату?