Миг и вечность. История одной жизни и наблюдения за жизнью всего человечества. Том 14. Часть 19. Смена ритма

Какая была радость! Я начала дела по благоустройству квартиры, хотелось уюта, который, казалось, внесет в нашу жизнь мир, лад, нормальные семейные отношения. У нас была прежняя мебель, но новые занавески привнесли уют. Даже мой старенький торшер обтянула веселой занавесочной тканью – получилось симпатично.

Однако жили мы с Женей плохо, я периодически уходила от его хамства к родителям. А моя бабушка, Антонина Тихоновна, переехала в 1970 году из комнаты в Измайлово, где жила в общей квартире с пьяницей, в комнату на Старом Арбате, общую, тесно заселенную квартиру, но с очень милыми людьми. Комнату эту, правда, пришлось основательно реанимировать. В ней ранее тоже жила пьяница, которая не всегда пользовалась туалетом, зачастую ей достаточно было паркетного пола. В двух больших комнатах жили ее соседи: бывший (тогда уже почти лежачий больной) муж; хозяйки целого дома (в прошлом) и его жена (работавшая прислугой той самой богатой женщины). Еще в одной комнате жил абсолютный ангел – старушка лет 80, истинная обитательница Арбата с прошлых времен.

Как-то она рассказала мне, какая у нее была сказочная коллекция фарфора в собственной ее и ее покойного мужа квартире (дом располагался напротив Театра им. Евг. Вахтангова). Коллекция вся погибла во время войны (я точно не поняла, почему: то ли близко попал снаряд, то ли еще что-то). Комната старушки была крошечной, со спартанской кроватью, тумбочкой, стулом, шкафчиком и, пожалуй, еще с постоянно тихо работающей радиоточкой на стене.

Как в ней дух держался, я не понимала. Но тем не менее каждое утро начиналось с полной самостоятельной обработки всего тела спиртовым раствором типа нежно-ароматного одеколона, купленного за какие-то копеечки.

Звали ее, кажется, Антонина Ивановна. Каждый раз, когда я шла купить бабушке продукты, покупала что-нибудь и соседке, зная ее рацион. Пенсия у нее была около 17-19 рублей. Бабушкина пенсия составляла, кажется, 27 рублей. По возможности помогали мама и дядя Юра. Она всю эту помощь накапливала и все время покупала что-нибудь нам с братом Вовкой в наши семьи: набор банок, чайный сервизик, серебряную ложечку и т. д.

5 ноября 1970 г. мы отметили в этой комнате на Старом Арбате бабушкино 70-летие. Жени не было. В течение дня, когда позволяло здоровье, бабушка совершала «променад» по Старому Арбату. «Променад» состоял в том, чтобы, увидев где-то дефицитные, недорогие продукты, купить мне, облегчив мои бытовые заботы.

Я забегала часто, ибо квартира находилась на Старом Арбате в доме с зоомагазином. Это был мой постоянный маршрут из МГИМО, где я немного преподавала корейский, или из МИДа, где я собирала материалы, или от подруги Наташи Ефремкиной, которая жила в Кривоарбатском переулке, д. 19 (без общения с ней я не могу представить себе те годы).

У бабушки, как правило, находилась для меня еда, а я, в свою очередь, накопив 3 рубля, приносила курицу, и настроение было отличное.

Так прошел 1971 год, наступал 1972 год. Дома, в моей семье, все было по синусоиде. Или я после очередного скандала с Женей уходила к родителям, или Женя подолгу гулял с коллегами-приятелями.

В 1971 году осенью у бабушки случился инсульт. Увезли ее в больницу прямо с улицы из магазина на Садовом кольце, в это время она жила у дяди Юры и тети Тамары на период их отпуска.

Помню, как мы с мамой «прилетели» в 67-ю больницу на Хорошевском шоссе, увидели бабушку прикованной к постели, в ужасающем неврологическом отделении. Она была в сознании. Я сквозь слезы сказала: «Бабуля, ну как же так?!» Она ответила: «Вот так твоя бабуля».

Дальше становилось хуже и хуже. Перевести бабушку к маме в 7-й корпус Боткинской больницы не представлялось возможным из-за ее состояния. Я ездила к ней почти каждый день, мы приезжали все по очереди: мама, тетя Тамара, я. Платили нянечкам, чтобы поменяли белье, часто впустую.

Соседка по палате говорила, что в полузабытье бабушка все время звала меня на помощь. А что я могла сделать, кроме своих приходов и попыток разговаривать с ней, просить ее выздороветь. Однако она была без сознания… Не знаю, слышала она меня или нет. Состояние бабушки было стабильно тяжелое.

Я помню, как выматывалась за эти поездки. Ведь надо было отпрашиваться с работы, ехать в другой конец Москвы, видеть весь этот ужас с бабушкой и вообще ужас неврологии обычной горбольницы. Еле-еле приволакивалась домой. Женя в квартире на Тепличном переулке отсутствовал, я даже не знала, где он.

Его абсолютно не интересовало, какая у меня беда. Я помню, что, как-то возвратясь, нашла записку на кухонном столе от Викиного мужа Виталия. Он приходил в мое отсутствие по поручению Вики забрать Женину дубленку и какие-то зимние свитера, другие вещи. Виталий очень извинялся, что пришлось выполнять такую роль, и уверял меня в записке, как хорошо и уважительно ко мне относится.

Потом стал периодически появляться Женя, что сопровождалось очередными ссорами. Я решила переехать в бабушкину комнату на Старом Арбате. Там мне было спокойно и уютно. Более того, придя домой, я могла спокойно работать над диссертацией. Периодически появлялась в нашей квартире в Тепличном, чтобы взять недостающую одежду и материалы для диссертации. Судя по всему, Женя оседло стал жить там.

В ноябре бабушке стало совсем плохо: гангрена ноги из-за оторвавшегося тромба. Нужна операция. Перевели в хирургию, операция была назначена на последние дни ноября. Ее сделали, однако я поехать в больницу не смогла – заболела, ночевала у родителей. В больницу поехала тетя Тамара 2 декабря, но бабушки на больничной койке уже не было.

2 декабря бабушка умерла. Кремация была в Донском монастыре. Несмотря на произошедшую ранее ссору, папа подключился, чтобы все достойно сделать, сам ездил в морг. Нам это было не под силу. Бабушки не стало, а мой муж; даже этого не знал, не хоронил человека, который меня практически вырастил. Это был декабрь 1971 года.

Живя на Арбате, случайно встретила Виталия. Я и забыла о нем, а оказалось, что мое замужество было для него ударом. Конечно, он понял, что не случайно я живу отдельно и вновь стал активно ухаживать за мной. Почему-то ему очень хотелось на мне жениться, несмотря на сонм поклонниц, окружавших его.

Наступал 1972 год, я его встретила у Наташи Ефремкиной (Абакумовой) в большой компании. Было весело, но «кошки на душе скребли». У меня есть муж, с которым я не в разводе, которого я любила, но жить с ним по моим понятиям нормальной семейной жизнью не могла. Жила я в основном на Кутузовском с родителями, писала диссертацию, периодически оказываясь на квартире в Тепличном переулке.

Но каждая новая попытка возобновления семейной жизни рушилась. Я опять стала болеть, как-то чахнуть. Хотел с Женей поговорить папа, сказать, что, если жизнь не складывается, лучше развестись. Женя отказался от разговора, сказал, что мы сами будем разбираться, без родителей.

В это время Женя получил предложение поработать в генконсульстве СССР в Сан-Франциско. Такая командировка в те годы была неслыханной удачей. Некоторые сотрудники МИДа готовы были пойти на фиктивный брак, лишь бы получить такой дар судьбы. Командировка меня абсолютно не трогала, а точнее, я бы очень хотела работать в США, но при условии других семейных отношений. Если бы я не любила Женю, мне бы было все равно, как он ко мне относится, как себя ведет, подошла бы по-деловому и с легкостью поехала бы в Сан-Франциско, но… все это было мне не по душе.

Я подала заявление в суд на развод. Помню только, что Женя, не соглашаясь на развод, произнес такую фразу: «Осталось еще умереть в день рождения…» Дело в том, что суд назначил развод на 14 марта 1972 года (а 16 марта – день нашей свадьбы). Петр Игнатьевич, приехав в Москву в командировку, позвонил мне и попросил не подавать на развод. Я тогда согласилась, но просила его поговорить с Женей, чтобы обстановка в доме была хоть мало-мальски приемлемой, позволяющей мне работать над диссертацией. Прошедший год показал, что этого не получается.

Дальше… Помню уговоры Жени… ссоры, примирения, серьезные обещания все изменить. Мама и папа в мое решение не вмешивались до тех пор, пока я не спросила совета, что делать.

Сегодня, 5 ноября, – день памяти бабушки, это был ее день рождения. Я весь день ее вспоминала. Царствие ей небесное!

Помню, мнение было примерно такое: «Ты можешь полететь в Сан-Франциско, вам с Женей следует попробовать пожить на расстоянии от родственников. Если ничего не изменится к лучшему, ты в любой момент возвращаешься в Москву – билет же у тебя обратный есть. Попробуйте еще раз наладить свои семейные отношения».

Совет папы казался обоснованным, ведь, невзирая на постоянные обиды на мужа, я его любила, хотя из-за этих обид вообще на данную тему и думать перестала. Считала, что поведение Жени – это месть любой женщине, которая окажется рядом с ним в связи с изменой ему С. Музыкиной. Ведь, видимо, он очень ее любил. Что еще я могла тогда думать? Что меня Женя не любит, что он по-прежнему влюблен в Музыкину.

Очень серьезно переборов себя, перешагнув через все обиды и огорчения и, теперь я так думаю, все же любя Женю, невзирая на все неприемлемые для меня условия семейной жизни, я согласилась лететь в Сан-Франциско.

Начались сборы, хлопоты, новые заботы. Я совсем не представляла, что мне нужно взять с собой, да и брать-то особенно было нечего. Мы были достаточно бедны, выбирать было не из чего. Несмотря на Женину командировку в Сингапур, наш выход на самостоятельную работу, мы жили, как и прежде, с материальной точки зрения очень скудно.

Все же какие-то пожитки я упаковала кое-как. В первых числах марта мы вылетели из Москвы.

6 ноября 2006 года, понедельник, Красновидово

День рождения Женечки! У меня даже нет подарка, ведь я так долго никуда не выходила. Надеюсь, позже куплю ему вместе с ним то, что ему нравится. Тем более что подарки, которые я ему прежде делала на дни рождения, мне кажется, ему не нравились (за редкими исключениями).

Вчера позвонила Ира Дворникова – она хочет Женечку поздравить, поэтому сегодня приезжает в Красновидово. Попробуем съездить в ресторан в Жуковке «Царская охота». Мне так хотелось бы собрать всех близких друзей, отметить столь существенную дату в жизни. Но… Женя не хочет. Жаль!

Похоже на то, что празднует он свои дни рождения в основном на работе, и это хорошо, но ведь работа не может подменить семью, свой дом. Все главное, как мне кажется, происходит в жизни человека дома. Но, видимо, мои взгляды и ценности, приоритеты и жизненные ориентиры с Жениными не совпадают. Хотелось бы, чтобы 60-летие Жени прошло сегодня весело, уютно, тепло, родственно, радостно!

Вчера вечером погуляли перед сном, виделись с Мариной и Олегом Чертковыми, посидели у них. Обсуждали вопросы фильтра для воды – это явилось причиной встречи. В итоге засиделись, поболтали. За время посиделок связывались с Е.С., так как опять не работает часть отопления в квартире. Все наладилось, мне пришлось на Е.С. «поднажать».

Сегодня также день рождения у Любы и Бориса Анатольевича, надо позвонить, поздравить.

Я продолжаю лечиться, снижать прием реладорма. Эту ночь спала, не вставая в ходе сна. Проснулась в 7 утра, встала в 7.30. Поздравила Женечку.

Мы по-прежнему (как в ходе выяснения отношений предложил Женя) живем в разных комнатах. Я – на первом этаже, Женя – на втором. Женя толком не может ничего есть, заживают раны от удаления четырех зубов, кушать больно. Нужно все же регулярно показываться протезисту Ив. Павловичу, чтобы он подгонял, корректировал протез.

Вижу, что у Жени настроение плохое. Догадываюсь, что про себя думает, что ничего в жизни не добился, про себя говорит good for nothing. Самоедство, которое разрушает и его, и меня. Ну, ничего не поделаешь, не хочет ничего менять в своей душе, навязывать свое мнение бесполезно, да и не в моих правилах.

Только что Женя прочитал мне страницы своего дневника за разные годы (1999, 2002, 2003, 2004 годы) за 6 ноября. Как мы отмечали его день рождения, и о чем он думал в эти свои даты. Везде красной нитью проходит страдание: ничего в жизни не добился, не состоялся, все прошлые планы и надежды – карьерные и творческие – рухнули. Вместе с тем отмечает то одну, то другую книгу, которые были опубликованы.

Почему же такое упадничество?! Ведь если дело во мне, то опять ничего не вяжется. Казалось бы, нужно радоваться. Тем не менее – упадничество, постоянное недовольство собой и жизнью. Просто чертовщина какая-то.

Очень все это грустно мне, больно. Тоска, как вирус, переходит ко мне. Ведь я так старалась, чтобы осуществились Женины планы и желания, так много сделала в ущерб (даже отказ) своему творчеству, работе. Все бытовые ежедневные и стратегические заботы брала на себя. И все напрасно. Хотя в реальности достижений очень много, но они Женю не радуют.

Ощущение такое, что вся его жизнь – череда сплошных страданий. Что это? Я не понимаю. Ведь мы приходим в эту жизнь, чтобы быть счастливыми. А Женино состояние – постоянная тоска. Если причина во мне, то я столько раз искренне предлагала нам разойтись, обрести свободу от меня. Если нужна свобода от меня для обретения счастья, то почему же Женя не соглашается?! Я ничего не понимаю!!!

Мне очень грустно от своей беспомощности. Как жутко понимать, что самому близкому для меня человеку со мной плохо. Как быть?

На самом деле, когда Женя во время очередной ссоры мне кричит, что я его не люблю и никогда не любила, он не понимает, что говорит не обо мне, не о моем отношении и чувстве к нему, а наоборот, о себе. После Музыкиной у него не было истинной любви к женщине…

Мне на все это наплевать, не хочу всю жизнь расхлебывать Женины «ошибки», ведь у меня-то жизнь одна и здоровье одно. Нужно, в конце концов, подумать о себе, позаботиться о себе, постараться полюбить себя, пожить для себя, заменить это извечное в моей жизни «надо» на «хочу» или «не хочу».

Позвонила Нинэль, просила поздравить Женю с днем рождения, юбилеем. Сказала мне много добрых слов, поддержала. Спасибо Богу за помощь!

В два часа должны приехать Дворниковы с Сережей, чтобы съездить в ресторан «Царская охота».

Переживаю, что не смогла купить Жене подарок, соорудила открытку – поздравление из своей фотографии. Получилось забавно – фото и зверята. Бог мой, ведь нам уже 60 лет, а игрушки все еще актуальны, мы все же дети какие-то.

Женя вернулся с зарядки, хотел сфотографироваться с моей игрушечной композицией. Потом замолчал. Вижу, что сбросил всех зверят на кровать. После зарядки, как всегда, жаловался, что все обитатели Красновидово мешали ему ее сделать. «Мешание» состояло в том, что соседи (некоторые) просто появлялись на улице. Какое же это безумие! Звонит телефон, Женя трубку не снимает, я тоже. Прежде я это постоянно делала, а Женя же с неохотой соглашался поговорить по телефону после моих уговоров, я переживала. Сейчас мне все равно. Не снимает трубку – это его дело. Кому нужна я, позвонит мне на мобильник.