Черноногие

– Так и оставайся здесь, пока сгниешь, – сказал Крис и потом, обращаясь к Марку, заметил: – Сами видите, капитан, что от этой кучи мяса не добьешься толку, она разучилась даже смеяться.

– Одно только я вижу: меня обманули, – возразил Марк с яростью, – но, может быть, их план не вполне удался, может быть, Сильвина еще не выбралась из пещеры. О, как я жажду мести! И как я был глуп, что щадил ее, покуда она была в моей власти! Мне следовало воспользоваться благоприятной минутой. Но не станем терять времени, поспешим отыскать ее. Непременно отыщем ее – да, непременно!

– Не все еще пропало! – закричал Крис. – Обыщем все углы и закоулки. Быть может, она притаилась где-нибудь в пещере вместе с этой индианкой с глазами ехидны.

– Слишком сложно будет нам обыскать все углы и закоулки этого подземелья, потому что я сам не исследовал и половины этих переходов. Но нужды нет! За дело!

Они оставили подземную темницу. Агарь, больше всего боясь темноты и одиночества, мигом обрела способность работать руками и ногами и, следуя за ними, продолжала выть, рассказывая бессвязную историю о перенесенных ею ужасах. Кэрьер несколько раз оглядывался, чтобы присмотреться к ней, так как не привык видеть ее иначе, как с широко раскрытым для смеха ртом.

Глава XXIX

Запутанность обстоятельств

Свежая вода оживила Ника; на деле оказалось, что он был только оглушен ударом, а пуля Морау лишь задела кожу на его голове, покрытой густыми волосами. Очнувшись, охотник не мог в первую минуту ничего понять. На него нашло какое-то оцепенение, не позволявшее припомнить события, как бывает иногда во сне, когда давит домовой. Но инстинкт самосохранения не покидал его. Несколько мгновений он барахтался без всякой цели, но руки его невольно вытягивались, как во время плавания. Нельзя сказать, увенчалась бы его попытка полным успехом, потому что не успел он сделать и двух гребков, как над самым его ухом раздался глухой шум. Потом он почувствовал, что его кто-то поддерживает на поверхности воды.

После долгого отдыха Ник почувствовал, что собака тащит его за собой и что это именно его собака. Можно понять, какое успокоение и какую сладость доставило ему это открытие.

Мало-помалу сознание возвращалось к отважному охотнику, а Напасть все плыла и тянула его к песчаному берегу на мелководье. Тут и Ник приободрился нравственно и физически, так что мог уже помогать усилиям собаки. Кое-как, с трудом он взобрался на покатую скалу, и тут уж Напасть бросилась лизать ему лицо и руки, прыгая вокруг него с радостным лаем.

Язык Ника был не из тех, которые можно долго держать за зубами; он был создан затем, чтобы говорить, и в каких нежных выражениях он проявлял благодарность своему четвероногому другу.

– Мы с тобой всегда были как два родных брата, верный мой пес! Никогда между нами не было ссор и споров. Правда, ты с норовом, так и я тоже. В этом отношении мало разницы между собачьей и человечьей породой. Вот ты иной раз рычишь, а я в другое время ворчу, если что придется нам не по нраву. Значит, мы с тобой держимся на равных!

Ник остановился, желая приподняться, но опять растянулся, потому что сил явно не хватало.

– Вот ты и нашел меня, верный друг, – опять заговорил он, обращаясь к собаке, – ну-ка, расскажи мне, где ты пропадал? Куда бежал с места битвы? Не можешь ответить? А как бы хотелось мне узнать, кто тебя послал сюда! Инстинкт, что ли?

Напасть подняла голову и залаяла.

– Ну да, я так и думал: инстинкт – могущественная сила в животном. Добрая ты моя Напасть, уж как я люблю тебя! Ты и Огневик – вы у меня чудесные друзья. А где-то Огневик наш теперь? Если индейцы утащили его, так он сумеет устроиться… Но как это меня угораздило попасть в воду? Верно, эти краснокожие разбойники сбросили меня, когда я находился в небольшом затруднении. Вероятно, они сочли меня мертвым. Но это неправда. Ей-же-ей! Когда человек умер, он не на шутку уже мертв.

Ник опять смолк, делая новые и напрасные усилия встать на ноги.

– Ну что же, – сказал он философским тоном, – я буду говорить, пока не найдутся силы ходить. Никогда не следует унывать. Вся моя система запуталась в маленькое затруднение. Но это не удивляет меня. Не весь ли мой опыт основан на небольших затруднительных обстоятельствах? Я никогда еще не жаловался, а теперь, кажется, приходится… Нет, уж лучше я буду книгу сочинять, под названием «Печальные воспоминания».

Он задумался, как бы переваривая новую идею, и закончил привычным шутливым восклицанием:

– Ей-ей, верно так, и я покорный ваш слуга! Ну-ка, Напасть, садись со мной рядом и потолкуем.

Поняла ли Напасть предложение или уж очень устала от вечной беготни, только в записках, на основе которых написана эта книга, значится, что она тотчас присела на задние лапы и с любопытством прислушалась.

– Ну, начнем же нашу книгу, – продолжал Ник с невозмутимым спокойствием, – видишь ли, когда я перебираю в памяти все происшествия прошлого и припоминаю, как я всю жизнь то взбирался на вершины, то катился вниз, мне сдается, что весь мир представляет собой только небольшое затруднение с начала до конца. Мать моя находилась в самом жестоком затруднении в тот день, когда я родился на свет. Правда, я сам этого не могу припомнить, но слыхал от добрых людей, что не успел я взглянуть на божий свет, как разом попал в самое жестокое затруднение: мать моя умерла, и меня отдали на руки чужой кормилице. Тогда голова моя была не больше куриного яйца. Едва минуло мне три дня, я уже свалился с кровати. Чайник с кипятком упал прямо на лицо и обварил меня. Зубы шли у меня труднее, чем у других детей, по случаю крепости моих десен. Когда пришло время заговорить, мой язык с трудом ворочался, но от этой беды меня избавил доктор, подрезав жилку. Некоторые говорили, что он чересчур далеко резанул. Но, во всяком случае, моя разговорная мельница до сих пор исправно мелет и будет молоть, пока не умрут другие органы. Ей-же-ей!

Напасть зажмурилась и величественным лаем одобрила речи хозяина.

– Ведь сколько ни было повальных болезней, все я перенес. Была у меня и корь, и оспа, краснуха и жаба, и даже усовершенствованный коклюш без гарантии на излечение. От оспы я стал похож на китайское чучело, а коклюш заставлял меня кашлять так, что за три мили было слышно. Раз целая деревня вооружилась, собираясь выгонять стадо диких кошек, а это мой коклюш давал о себе знать. Ну а оспа столько наделала мне хлопот, что и говорить нечего. Двое суток на мне лица не было. Урод уродом тогда я казался и чуть не ослеп. Вскоре после того, как она рассталась со мной, я чуть было не утонул. Немного же мне досталось наслаждений. Ей-богу! Право слово так!

Напасть подтвердила его заявление продолжительным рычанием.

– Но к чему распространяться насчет затруднительных обстоятельств? – продолжал Ник с восторженным увлечением. – Всех не перечтешь! Лихорадки, колики, холера и мозоли. А раз на верхней губе вскочил у меня чирей с грушу величиной. Ну уж и помучился я! Думал, совсем с ума сойду, как до мозга дойдет. Как нарочно, откуда ни возьмись заушница привязалась. Затем лошадь поддала мне тумака копытом. А тут юбка совсем свалила меня с ног, и я упал влюбленным – и еще как, о боже!

Напасть начала было рычать, но ее попытка замерла в глубоком вздохе.

– Пара черных глаз совсем обезоружила меня. День и ночь все мерещились мне эти глаза, а по временам к ним присоединялись крошечный ротик и сладкий голосок. А в голове так и жужжит одно словечко: Нели! Нели! Три месяца морочило меня и кончилось ничем. Особенного ничего не вышло, только Нели сказала мне, чтоб я не попадался на ее дороге, потому что она ненавидит меня. Но это она так сказала, совсем не со зла. С тех пор у меня немало было затруднений, и, наконец, я бросил все и ушел в страну охотников и звероловов. Тут уж затруднения посыпались на меня градом. Схватки, битвы, удары ножом и палицей, раны от огня и меча. То волки нападут, то медведи поприжмут, то дикие кошки погонятся, то бизоны потопчут, то гремучие змеи со своим жалом лезут, то пчелы закусают. Ей-богу, верно так!

На этом пункте Напасть возвысила свой голос до самого восторженного завывания, после чего вскочила и громко залаяла, но без ярости и угрозы.

– Кто-то идет! – воскликнул Ник. – Поостерегись, верный друг, и побереги меня, насколько можешь, чтобы не впасть мне в новую напасть.

Послышались близкие шаги, и вскоре перед глазами обрадованного Ника возник богатырский стан Авраама Гэмета.

– Неужели это воистину ты, друг мой Ник? Вот настоящий для меня сюрприз! Очень уж я страшился, чтобы эти кровожадные люди не обременили своей совести новым преступлением.

– Не от недостатка доброй воли ими это сделано. Они старались убить меня, да никак не могли. Впрочем, их неудача, вероятно, произошла от того, что я уже много лет приучаюсь выпутываться из всякого рода затруднительных обстоятельств. Эти гнусные мошенники думали, что покончили со мной, да и сбросили в озеро. Но не тут-то было! Жизненная сила не совсем покинула меня, вода оживила, а собака вытащила. Теперь я обсыхаю на солнышке, словно ящерица на камешке. Конечно, черепаха, опрокинутая на спину, не так жалости достойна, как я. Но это время для меня не потеряно; я сочинил новую книгу печальных воспоминаний, желая доказать, что вся жизнь человеческая есть сплетение всевозможных затруднительных обстоятельств.

– Друг Ник, меня поражает твое невежество и искажение истины. Но не лучше ли тебе встать на ноги, чем лежать на спине?

– О, не говорите так легкомысленно о моих недугах! Я и сам бы давно встал, когда бы силы хватало. Уж я не раз пробовал, боль во всем теле мешает.

– А попробуй-ка еще, авось силы найдутся.

Ник сделал страшное усилие и хотя с трудом, но поднялся и сел.

– Вот и сам видишь, что тебе не так худо, как ты воображал.

– Кажется, я имею право чувствовать слабость, тем более что мне пулю пустили в голову. По заведенному в этом мире порядку мне следовало бы умереть. Посмотрите, какую дыру сделала пуля мимоходом, – сказал Ник, указывая на голову.

– Это пустяки, друг охотник. Это не рана, а царапина. Правда, пуля прошлась по коже, но это значения не имеет, и ты будешь жить как ни в чем не бывало.

– Рад слышать это от вас, ей-богу! Верно так, покорный ваш слуга! А я думал, что пуля засела у меня в мозгу, и эта мысль не давала мне покоя. Дайте мне вашу руку, и я заставлю действовать свои ноги, хоть они и отказываются служить – лодыри несчастные!

Гэмет помог ему подняться на ноги. В первую минуту Ник с трудом мог держаться, но мало-помалу собрался с силами и стал ходить. Напасть засвидетельствовала свою радость довольно шумным лаем, но не теряя своего достоинства.

– Здесь нам оставаться нельзя, слишком близко от слуг Велиала, – сказал квакер. – Надо по возможности увеличить расстояние между нами и пещерой, да побыстрее. Мужайся, друг Ник! Не во вред тебе будет маленькая прогулка. Неужели не найдется поблизости убежища, где можно укрыться?

С помощью Авраама Гэмета Ник шел довольно бодро. Квакер, как искуснейший проводник, вел его по самым удобным тропинкам между скалами и ущельями. Наконец Гэмет остановился, объявив после часовой ходьбы, что они достигли цели.

– Видишь ли, друг Ник, сама природа устроила здесь очаг для нашей пользы. Посмотри, как это художественно выразилось в скале! Потерпи немного, скоро затрещит веселый огонек, согреет твои озябшие члены и вольет жизнь в твою кровь.

Он набрал сухих веток и скоро исполнил свое обещание. Приятное тепло оживило Ника, и он не замедлил начать подшучивать над своими затруднительными обстоятельствами, из которых счастливо выпутался.

Глава XXX

Сильвина и Волк в подземелье

Мы оставили Сильвину Вандер в подземелье, под покровительством Волка. Неожиданный поворот в ходе дела и внезапный переход от надежды к страху переполнили ее душу таким жестоким потрясением, которое трудно выразить. Суматоха, крики, стрельба из оружия в соединении с темнотой истощили ее мужество. Волк тащил ее за руку, и она бессознательно повиновалась ему.

Вскоре они вернулись в кухню. Огонь догорал в каменном очаге. Заметив лампу, Волк зажег ее и пристально посмотрел на дым, поднимающийся над догорающими угольями. Дым поднимался к закопченному своду и медленно уходил сквозь щели в скале. Индеец тряхнул головой и обернулся к Сильвине, смотревшей на него в безмолвном отчаянии.