Поток алмазов. Мелодия смерти

В эту минуту все предостережения его сестры улетучились и были забыты. Картина, которую она обрисовала ему, исчезла из его памяти, и то, что он сейчас видел в Лэмбере, было: благодетель, заступник, деловой человек. Он видел теперь все яснее (так он говорил сам себе), без предрассудков (это он мог бы сказать сестре): это дело нужно обстоятельно взвесить и обдумать. Все прошлое, в котором он не знал лишений лишь благодаря почти материнской заботливости и самопожертвованию сестры, теперь было забыто.

– Я… я право не знаю, что мне сказать на это, – заикаясь, произнес он, – само собой понятно, я с удовольствием стал бы продолжать начатое отцом дело, с большим удовольствием, меня всегда влекло к такого рода рискованным предприятиям.

Возможности, которые ему открывались, захватили дух. Когда затем Лэмбер протянул ему руку, он с горячностью схватил ее и с благодарностью пожал – он, который явился сюда с твердым намерением прекратить знакомство.

– Он как масло, – заметил после его ухода Уайти, – держи его подальше от льда, и ты в нем можешь быть вполне уверен… Лед – это и есть затруднение.

Лэмбер с сомнением покачал головой.

Глава V

Фрэнсис Сеттон кончил свой доклад и старался теперь с невероятным спокойствием изменить взгляды сестры.

Она стояла у окна, пальцем рисовала фигурки на полированном столе и смотрела на улицу.

Во время своей попытки убедить сестру Фрэнсис становился нелогичным и слишком громким, что действовало на нее. До сих пор она держала себя спокойно, и когда он в пятый раз привел свои доводы, он ее злобно упрекнул в упрямом молчании.

– Ты мне не давал возможности говорить, Фрэнсис, и я совершенно сбита с толку переменой твоих взглядов.

– Видишь ли, Синтия, – перебил он ее нетерпеливо, – напрасно ты снова об этом начинаешь; Лэмбер светский человек, и к нему нельзя подходить с меркой, которую употребляют в монастырях и женских пансионах; и если ты со мной часами будешь спорить, ты меня не убедишь. Я поставлю на своем. Это случай, который никогда не повторится. Отец, наверное, дал бы свое согласие.

Он укоризненно замолчал, но она не воспользовалась возможностью возразить ему.

– Ради бога, Синтия, доставь мне удовольствие, не дуйся.

Она обернулась.

– Ты помнишь, в каком состоянии ты недавно вернулся домой? – спросила она, и юноша покраснел.

– Некрасиво с твоей стороны напоминать об этом, – сказал он поспешно, – мужчине позволительно иногда сделать глупость.

– Я не об этом, – возразила она, – я просто хотела напомнить, что тебя привел домой джентльмен, который Лэмбера знал лучше нас с тобой… а? Ты хотел что-нибудь сказать?

– Продолжай, – ответил юноша торжествующе. – Я тебе после скажу кое-что по этому поводу.

– Он говорил, что Лэмбер представляет собой нечто худшее, чем кутила и жуир; он говорил, что Лэмбер – преступник, человек без совести и чести.

Когда она кончила, на лице Сеттона появилась улыбка.

– А знаешь ли ты, кто был этот джентльмен? – спросил он, радуясь. – Это Амбер… ты никогда о нем не слыхала?

Она отрицательно покачала головой.

– Он вор, известный вор, неделю тому назад выпущенный из тюрьмы, – вот кто этот Амбер.

– Мистер Амбер, – доложила в эту минуту горничная.

Амбер, как цивилизованный человек, был одет по всем правилам моды. Его наглухо застегнутое пальто было скроено по последнему фасону. Цилиндр блестел, белье ослепляло своей белизной, и так же белы, как лаковые перчатки, были его гетры на лаковых ботинках.

Он выглядел таким элегантным, будто его только что взяли из витрины конфекционного магазина.

Он улыбнулся юноше, который его появлению ни в какой степени не был рад, и протянул руку девушке.

– Приглашен в гости, – сказал он лениво, – зашел по дороге: автобусы проходят мимо дверей, очень удобно; что мне в Лондоне нравится, это легкость, с которой попадешь из одного конца города в другой. Разрешите положить шляпу?.. Благодарю вас. Ну а как вы поживаете?

Сеттон промычал что-то в ответ и направился к двери.

– Одну минуту, Фрэнсис.

Синтия при появлении Амбера побледнела, и ее пальцы, рисовавшие на столе фигурки, немного задрожали; теперь она снова вполне овладела собой, хотя и была бледней обыкновенного. Юноша остановился и посмотрел предостерегающе на сестру.

– Мистер Амбер, – начала она, не обращая внимания на сигнализацию Фрэнсиса, – думаю, что поступлю справедливо, если повторю то, что только что услышала о вас.

– Синтия, прошу тебя! – перебил Сеттон сердито.

– Говорили, что у вас дурная слава.

– Мисс Сеттон, – ответил Амбер серьезно, – у меня действительно дурная слава.

– И… и что вас только недавно выпустили из тюрьмы, – пролепетала она, избегая его взгляда.

– Если вы под «недавно» подразумеваете почти неделю, то и это правда.

– Что я тебе говорил! – крикнул Сеттон и ликующе засмеялся.

Амбер повернулся к нему.

– Милый мой Сеттон, – сказал он с упреком, – зачем смеяться? Не так уж смешно сидеть в этой самой тюрьме, так чего же вы радуетесь, мой Сеттон? – он вопросительно поднял брови.

Что-то заставило Синтию взглянуть на него. Она ожидала увидеть смущенное, полное стыда лицо; вместо этого она удостоверилась, что упрек, который он бросил ее брату, вполне серьезен.

– Все мои прежние неудачи и несчастья вас не могут интересовать, мисс Сеттон, – сказал он немного печально. – Когда я в ту достопамятную ночь вошел в двери известного вам заведения, в которое я не пригласил бы даже подневольных людей, если у них есть хоть капля самоуважения, например, орудие исполнительной власти судебного закона – тюремного сторожа, – я не припоминаю, чтобы в ту ночь вы требовали от меня удостоверение личности или доказательства моей хорошей славы.

Затем он обратился к юноше.

– Мистер Сеттон, – сказал он кротко, – мне кажется, что вы немного несправедливы и опрометчивы: я явился сюда, чтобы со всей предосторожностью, какая требуется в этом деле, покаяться в своих преступлениях, уловках, трюках, подкупах, арестах, дав при этом пояснение, с какой легкостью молодой упрямый кавалерийский офицер может очутиться на краю пропасти – пропасти, которая ожидает каждого безрассудного ездока, если он скачет на малопригодных лошадях.

Все это он произнес не переводя дух и, по-видимому, был доволен собой и описанной им картиной своей прежней жизни. Он выпрямился и вставил в глаз монокль. Затем он поклонился молодой девушке и забавно улыбнулся молодому человеку.

– Одну минутку, мистер Амбер! – К ней снова вернулся дар слова. – Я не могу допустить, чтобы вы так от нас ушли, ведь мы ваши должники, Фрэнсис и я…

– Сохраните обо мне добрую память, – сказал Амбер тихо, – это будет для меня большой наградой, мисс Сеттон.

Она быстро направилась к нему и протянула ему руку, которую он взял.

– Мне очень жаль. – Это было все, что она сказала, но по пожатию руки почувствовала, что он ее понял.

В то время как они пожимали друг другу руки, Сеттон выскользнул из комнаты, так как ожидал гостей и услыхал в коридоре звон колокольчика.