– Это – гадкое слово! – тем временем, подтрунивая над кем-то, игривый пилигрим все ниже опускал свою как бы постыдную голову и весь сгибался и падал к ногам толпы – упал бы, не поддержи они его.
– Анна! – простолюдины смеялись, узнавая.
Убийца видел тело, лишенное им жизни.
Надо было резать это тело на куски и прятать его.
– Ни слова больше! – стражники синедриона заломили им руки и потащили.
Мальчик с вопрошающим, противным взглядом силился и не мог уяснить себе чувство, которое он должен был иметь к арестованному.
«Кто он такой? Что это значит?!» – спрашивал он человека и девушку.
Их отдали под стражу до утра, ибо уже был вечер.
Глава вторая. Новый кентавр
Владимир Борисович Коренев и Анна Аркадьевна Каренина ехали в одном вагоне; ресницы их оказались одинаковой длины, а пятна на щеках были одного цвета и сходной конфигурации.
Она читала Шекспира, он ел кулебяки.
Оба пытались ввести в заблуждение кондуктора так, чтобы тот ощутил холодность каждого по отдельности: Каренина ему внушила о сумраке, Коренев – о тишине, но служащий железной дороги все-таки едва не слил их вместе.
Ничто не предвещало до поры появления следователя, и новые знакомые вполне свободно общались, стараясь лишь не совпадать контурами, чтобы невзначай не сощелкнуться.
Единственным общим пунктом оказался Пушкин: его страницы были вклеены под шекспировскую обложку книги Анны; в его листы завернуты были кулебяки Владимира Борисовича.
Невольно или вольно в их тайну проник пассажир-немец, скоропостижно после этого скончавшийся (он видел, как Коренев потянулся к книге, а Анна откусила от кулебяки); им было теперь не избежать разговора с судейским, а, значит, следовало сблизить позиции.
– Мы никогда не видели его прежде, – тезисно набросала Анна. – Он был коммивояжером – предлагал чепчики, вышитые вещи, предметы личной гигиены.
– Мне, – рассмеялся Коренев, – он предложил женский орган из каучука и еще предметы для Сада мучений.
– Сад мучений? – Каренина повела бровями, – Не там ли умерла Пенультьема?
– Она не умирала, – нахмурился Владимир Борисович. – Это происки папы!
– Умирала, но не умерла?
– Только мучилась!
– Проплачено плачущими инопланетянами! – они изобразили в лицах, и за ними подглядывавший кондуктор покрылся пятнами.
– Теперь вы должны думать о красоте ногтей, – Коренев напомнил Анне.
– А вы – написать генералу, – Анна не осталась в долгу.
Анна все же была главная в их тандеме и потому Коренев спросил о велосипеде.
Велосипедом они называли мысль, неясно рассеянную в мировом пространстве.
Велосипед Анна брала на себя, но тот в ее представлении сливался с беспокоившим ее боливийским генералом: новый кентавр, свистя колесами, уносился в межпланетные дали.
Анна надеялась, генерал встретит их на вокзале, но он хотел, чтобы она приехала в гостиницу, куда Вронский должен был доставить нунция.
Примешивались стрекулисты и устричная зала.
Владимир Борисович уехал с нанятою дамой; тщетно стрекулисты пытались навязать Анне свое понимание.
Пасечник отвез Анну домой.
Она вошла не с улицы, а через сад.
Сад был из третьего абонемента.
Многое не совпадало.
Глава третья. Осознанная необходимость
Судейский – иудейский: улыбался Пушкин.
Плакали инопланетяне.
Рассеянная в мировом пространстве мысль в себе заключала предмет.
За свойствами и состояниями стояли вещи.
Нам предстояло действовать – действие же требовало точек приложения.
Елисеевский магазин был очевидной точкой притяжения; в бывшей устричной зале оборудовали кулинарный отдел: наряду с винегретом и жареною рыбой широко представлена была пахлава – ее напрямую доставляли из иранского представительства.
От Анны в кулинарию Елисеевского был послан человек, возвратившийся уже на квартиру Шабельской и передавший снедь для Коренева: Владимир Борисович ел и нахваливал, но позже на него накатило: игривый пилигрим явился, засовывал ему палец в рот, вызвал рвоту и едва не отправил туда, откуда Коренев, собственно, прибыл.
– Павел Васильевич, – тем временем госпожа Шабельская, ничего такого не заметившая, продолжала говорить о покойном муже, – действительно не любил вышитых вещей оттого именно, что в вышитых узорах ему читались угрожающие послания: из него грозились наделать мясных блюд в ассортименте.
– Солянку, шашлыки? – медленно Коренев возвращался к жизни.
– Сультену, салтеньяс, тукуман, супы чайро и лакуас, – справилась Александра Станиславовна с записями. – Еще лечин-аль- хорно с соусом льяхуа.
– Ну, а предметы личной гигиены? – с чего-то гость заинтересовался.
Уже он знал, что покойный ими не пользовался.
– Ему грозились нанести бактерии на зубную щетку, пропитать грибком мочалку, насытить плесенью полотенце и вымазать вирусом бритву.
Так выходило, дельный человек мог не думать вовсе о красе ногтей: об этом именно в ванной комнате думала Анна Аркадьевна, обследуя обделанный в сафьян дорожных несессер Каренина с вышитой на нем дарственной надписью: от инопланетян.
Она думала о Каренине и не думала о Шабельском, но выходило так, что именно она думает о Шабельском и не думает о Каренине.