Пристанище пилигримов

– Как?! – воскликнула Мансурова. – Через вахту не получиться! Ты представляешь, протащить через охрану такую кучу барахла? Они даже наши сумочки проверяют.

– А зачем через вахту? Можно выкинуть из окна вашей гримёрки… Одни бросают – другие собирают и в машину грузят… И провернуть это нужно ночью, чтобы не было свидетелей. Что там на вашей стороне? Какие-то гаражи, хозяйственные постройки… Есть только одна проблема: на другом конце здания – служебный вход.

– Там гоблины по ночам курят, – заметила она с легкой хрипотцой. – Ты прикинь, какой поднимется кипиш, если нас накроют.

Глядя на неё, я невольно улыбнулся… Она была гениальной актрисой и могла сыграть любую роль, а в тот момент она органично вплетала в эту ситуацию маргинальный образ воровки: закуривая очередную сигарету, она шкодно прищурила один глаз, а второй лихорадочно бегал в разные стороны, и плечики были приподняты, словно она уже «на фоксе», и тонкий мизинчик манерно оттопырен, и голосок был такой, как будто она всю жизнь пила ядрёный самогон и крепкий чифирь.

– Вот будет хохма, когда шмотки полетят из окна, – сказала она и начала тихонько похрюкивать, изображая «камерный» смех.

– Эта проблема решается просто, – успокоил я. – Когда охранники покурят, я махну рукой, и вы начнёте швырять барахло. На следующий перекур они выйдут минут через двадцать, а за это время мы уже управимся. Я буду на шухере. Серёга Медведев и Андрюха Варнава будут собирать внизу. Валера будет грузить в машину. Значит так, третьего июня выступаем в последний раз. Четвёртого – вылет. И не дай бог, если кто-то проболтается Шагаловой…

–Ты уже заикалась насчёт увольнения или костюмов? – спросил я, испытующе глядя ей прямо в глаза.

– Ты меня за кого принимаешь?

– Ну тогда сверим часы, – в шутку предложил я.

Отъезд шоу-балета проходил в полной секретности. Квартирка на улице Испанских рабочих напоминала штаб какой-нибудь террористической организации: окна были плотно зашторены, дверь открывали по условленному сигналу, на телефонные звонки никто не отвечал.

Лена даже не расстроилась по поводу моего внезапного решения остаться в Тагиле. Я объяснил это тем, что на работе мне нужно закончить серьёзный проект, который находился на стадии внедрения.

– И вообще, – подытожил я, – присмотрись там, принюхайся, прощупай обстановку… И если всё будет ништяк, то я подтянусь в конце лета.

– Всё понятно, – миролюбиво ответила она на моё заявление, – как всегда, пропускаешь меня вперёд по-джентельменски… Мол, присмотрись, принюхайся, прощупай, накрой там поляну, а я подтянусь, когда всё уже будет на мази… Да-а-а-а, я уже давно поняла, что не могу рассчитывать на твою… хотя бы моральную поддержку.

– Тебе просто нечего терять, поэтому ты и летишь очертя голову… Это не моя тема – мне и в Тагиле хорошо. Я приеду к тебе через пару месяцев, если ты не приедешь ко мне раньше. Согласись, что это разумно!

– Это очень хитрожопая позиция… Ну да ладно, я подожду тебя пару месяцев, – сказала она, потрепав меня по щеке. – Но если ты не приедешь в августе, я подам на развод. Мне уже надоела твоя нерешительность.

– Ты это серьёзно? – Моё лицо вытянулось от удивления.

– Нет, шутка! Но в каждой шутке есть доля правды.

Вот так запросто она перевернула очередную страницу своей жизни.

Квартира была завалена барахлом до самого потолка: огромные баулы, дорожные сумки, чемоданы, мешки, чего там только не было. Особенно волновались в субботу, третьего июня, перед последним выступлением, но всё прошло как по маслу, и мы дёрнули «Малахит» на кругленькую сумму.

Ночью шампанское лилось рекой, и ребятишки отплясывали с таким энтузиазмом, как будто не было двухчасового выступления в клубе. Отхлёбывая тёплое пивко, я щерился на них блаженной улыбкой, словно мартовский кот. Мне передалось их неиссякаемое жизнелюбие и даже захотелось вместе с ними улететь к Чёрному морю и забухать там по-чёрному. Они уже в девятый раз крутили модную композицию Modjo «Lady» и отрывались под неё так, что трещали половицы и раскачивалась люстра на потолке. Их молодые красивые тела наполняли комнату едким запахом пота и сексуальными флюидами. В конце концов я тоже пошёл в пляс и выдал такой зажигательный «электрик», что девочки пищали и хлопали в ладоши от восторга.

Когда я вернулся к столу, слегка запыхавшись, Ленка заметила с ироничной усмешкой:

– А у тебя неплохо получается… Не хочешь на меня поработать?

Я улыбнулся и прижал её к себе.

– Ленок, ты же знаешь, что я могу танцевать только подшофе, только соло и только импровизацию. Я не смогу запомнить последовательность движений в твоей постановке, и уж тем более сплясать это под музыку и синхронно.

– Ну тогда будешь всю оставшуюся жизнь сидеть за компьютером… Фу! Как это скучно!

– Всю жизнь плясать – это тоже скучно и утомительно… Тем более за компьютером я смогу сидеть до девяноста лет, а у тебя в тридцать – уже мениск, грыжа, артрит… А в сорок ты будешь ходить с палочкой.

Она вяло улыбнулась и тут же широко зевнула. У неё был очень уставший вид и веки закрывались сами собой.

– Так! – рявкнул я. – Выключаем музыку и ложимся спать!

Всё дружно замерли, повернув головы в мою сторону, – немая сцена длилась несколько секунд, – и танцевальный марафон продолжился дальше.

– Ребятушки, ну сколько можно скакать?! Отдохните хотя бы пару часов! Сегодня будет тяжёлый день! – взмолился я, но они меня не услышали.

– Да чё ты с ними разговариваешь? Они же упоротые, – одёрнула меня Мансурова, схватила за руку и повела в спальню; там мы рухнули на кровать не раздеваясь – Ленка тут же захрапела, а я уснул через несколько минут.

Утром мы погрузились в микроавтобус Hyundai и поехали в аэропорт «Кольцово». Мы въехали на площадь аэровокзала и начали выгружать багаж… Водитель автобуса спросил меня:

– А это кто такие? Куда полетели? Девчата уж больно красивые, и пацанчики такие яркие, как петушки.

– Это шоу-балет Елены Мансуровой, – ответил я, протягивая ему смятые купюры. – Слыхал?

– Не-е-е, – ответил он, глупо улыбаясь, – я на балет не хожу.

– И правильно делаешь: ничего хорошего в этом нет. Лучше – на рыбалку.

Потом начинается регистрация. Ленка носится вокруг своих подопечных, словно курица без головы, а меня разбирает смех… Варнава и Медведев толкают девушке в синей униформе огромные тюки, набитые барахлом, а у неё глаза открываются всё шире и шире… Я кричу: «Ленка! Ты что творишь?! Самолет не взлетит!» – очередь улыбается, а служащая аэропорта машет рукой, отсылая назойливую блондинку доплачивать за багаж. Мансурова мгновенно исчезает в толпе.

Она прибегает через пять минут, взмыленная, с мелким бисером пота на раскрасневшейся физиономии, с какими-то квитанциями, и буквально падает на стойку в полном изнеможении. Все выдохнули, когда наши огромные баулы отправились в багажную телегу, – не до конца опохмелившийся грузчик кидал их с такой лютой ненавистью, словно это были дородные пьяные бабы.

В зале ожидания царит сонная тишина, – её изредка прерывают сообщения диктора. До взлёта еще осталось время, и мы сгрудились за одним столом в привокзальном кафе. Ребята очень возбуждены, кричат наперебой и пытаются беспрестанно шутить. Девушки истерично смеются, как будто их хватают за подмышки, и это замечательно, что они ещё могут таким образом реагировать на стресс, а вот Ленка уже третий раз бегает в туалет…

Я безумно устал и пытаюсь пережить этот бесконечный день, который тянется уже сорок восемь часов, и только водочка помогает мне оставаться на ногах. Она порождает эмоциональные импульсы, которые, проникая в мышечные волокна, заставляют моё тело двигаться, а сердце биться. Наверно, я бы уже давно упал, как загнанная лошадь, если бы не подстёгивал себя алкогольной плетью.

В зале ожидания народу не много. Блестят мраморные полы. Тишина доминирует в лёгком гомоне голосов и редких включений репродуктора. За окном проплывает огромный фюзеляж лайнера ИЛ-96. Утомлённый долгим ожиданием своего рейса до Ашхабада, на лавочке задремал толстый туркмен, подобрав под себя ноги и обнимая волосатыми руками дорожную сумку. Я прохожу мимо, пристально вглядываясь в его широкое скуластое лицо кирпичного цвета: открытый рот, стекающая в бороду слюнка, редкие почерневшие зубы… Маленькая девочка поднимает упавшую на пол тюбетейку и тащит её на вытянутых руках к маме… «Верни дяде шапочку!» – шёпотом «кричит» мать, словно боится разбудить дорогого гостя.

В который раз уже подхожу к барной стойке, чтобы заказать выпивку… «А можно в гранёный стакан?» – спрашиваю бармена. Он наливает холодную тягучую «Финляндию» из бутылки, покрытой инеем, и толкает в мою сторону граненый стакан, – он катится по гладкой полированной поверхности и ложится прямо в мою ладонь.

За последние два дня я очень устал от этой навязчивой публики. Артисты – энергетические вампиры: они каждую секунду требуют внимания. Хочется побыть одному, но слышу за спиной певучий голосок Ольги Кустинской:

– Эдуард… А куда Вы водочку понесли?

Оборачиваюсь – она стоит фертом, слегка подбоченившись, в короткой джинсовой куртке со стразами, в облегающих светлых джинсах, подчёркивающих её рельефные ноги. У неё – небесно-голубые глаза и пухлые капризные губки. Это очень красивая девочка, но я отвожу от неё взгляд: она как будто стоит предо мной голая. Мне всегда неловко в её присутствии, словно мы по пьяни переспали, а теперь скрываем это от моей жены.

– Собрались втихаря её откушать? – интересуется Ольга, подходя ко мне ближе; она пьяна и чертовски притягательна, её глаза говорят о многом…

– Просто хочу побыть один… Хотя бы пару минут, – оправдываюсь я. – Что-то я подустал от этой бесконечной движухи.

– Я-я-я… тоже устала и хотела бы оказаться в Вашем одиночестве, – подыгрывает она и опускает указательный палец прямо в стакан, отмачивает его несколько секунд, медленно вынимает и облизывает мясистым шершавым языком; желаемая цель достигнута, и я чувствую упругую волну, которая поднимается у меня в штанах.

Протягиваю ей свой указательный палец.

– А закусить?