Париж

Это было жестокое обвинение. Каждый еврей знал, что Николай Донин, тот францисканец, который убедил христиан сжечь Талмуд, сам был рожден евреем. Говорят же, что никто не мстит с такой яростью, как предатели.

– Никогда! – воскликнул Якоб.

Обвинение раввина оскорбило его, но те слова, что были сказаны на прощание, преследовали его всю оставшуюся жизнь.

– Ты назвал меня дураком, – сказал раввин, – но на самом деле дурак – ты, Якоб. Ты крестился, перешел к христианам. И теперь ты думаешь: отныне я в безопасности. Но ты ошибаешься. Это я знаю точно, и вот что я тебе скажу. – Он воздел палец кверху. – Ты еврей, Якоб. И что бы ты ни сделал, что бы ни говорили сейчас христиане, поверь мне: ты никогда не будешь в безопасности.

Итак, Якоб стал посещать церковь и научился быть христианином. Он уже имел об этом общее представление благодаря дружбе с Ренаром и другими христианами. Но, обладая пытливым умом, Якоб захотел глубже изучить религию, в которую обратил семью. Ветхий Завет он знал хорошо, поэтому стал изучать Новый и с большим интересом обнаружил, что один буквально вырастает из другого. Якобу Иисус и Его ученики не казались христианами, воюющими с еврейской культурой. Нет, он видел их евреями. Их культура была еврейской, они соблюдали еврейские законы, следовали еврейским обычаям. Они читали Тору и приносили жертвы в храме Иерусалима.

А что касается христианской концепции любви, то кто станет спорить с ней?

Когда Ренар призывал его вспомнить, что христианство зародилось среди группы евреев, которые поняли, что их раввин и был обещанным Мессией, Якоб увидел в этом только уловку, с помощью которой Ренар хотел убедить его креститься и спасти свою шкуру. Вероятно, так оно и было. Но в дальнейшем Якоб пришел к выводу, что его друг сказал истину. Читая Деяния святых апостолов, он все больше поражался тому, до какой степени первые христиане были евреями и как велики были шансы, что они так и останутся еврейской сектой. Миссионерские старания апостола Павла предотвратили это. Время и трагедии истории сделали все остальное.

Но игнорировать столь долгую историю невозможно. То, что произошло, не изменишь. Церковь с подозрением относится к нему, раввин больше не желает с ним разговаривать, его жена несчастна, дочь озадачена, и Якоб понимал, что их вины в этом нет.

И все это время, каждый день, каждый час, Якоб с тяжелым сердцем и тайным стыдом ждал, когда на евреев Франции обрушится страшный удар.

Шли недели. Ничего не происходило. Якоб стал думать, не ошибся ли Ренар насчет намерений короля? И не напрасно ли он сам обрек семью на неописуемые страдания?

Но Ренар не ошибся. Король действительно планировал разрушить еврейскую общину, но не так, как предполагали.

В год 1299-й от Рождества Христова Филипп Красивый объявил, что больше не будет защищать евреев от инквизиции. И этот удар был столь же коварен, как и жесток.

Что сделал король? Ничего. Что могла сделать инквизиция? Все что угодно. Уменьшались ли доходы короля, которые он мог получить от евреев? Нет. Подтверждал ли он свое благочестие? Да.

И что же это означало для Якоба?

– Я крестился, думая, что мой народ выгонят из Парижа, однако они останутся здесь и будут ненавидеть меня еще сильнее. Я отрекся от своей веры ради безопасности, а теперь инквизиция будет следить за мной, как ястреб, и если кто-нибудь решит, что мое обращение не было искренним, то меня будут считать евреем и обвинят в лжесвидетельстве и в чем угодно еще. Да меня сожгут живьем. Вот что означает для меня заявление короля, – заключил он с подавленным видом, сидя за столом напротив жены.

– Для нас, – мрачно уточнила Сара.

Но инквизиция не тронула их. Очевидно, сказалась ненависть, которую испытывали к Якобу парижские евреи, а еще тот факт, что благодаря Ренару прихожане церкви Сен-Мерри по-прежнему относились к Якобу и его родным как к своим.

Семья привыкала к христианской жизни. Было странно не отмечать Шаббат. Обычаи, касающиеся христианского воскресенья, были куда менее требовательными. Якоб скучал по страстной интимности еврейской Пасхи. Он скучал по завораживающему, меланхоличному голосу кантора в синагоге. Но и христианские службы обладали своей красотой.

– Наша жизнь, – говорил Якоб своей семье, – не так уж плоха.

Каковы бы ни были мысли Сары, она не видела пользы в жалобах и упреках. Маленький Якоб, растущий в многолюдном окружении семей Ренара и других торговцев, другой жизни и не знал. Что же до Наоми, то она, кажется, приспособилась. У нее появились новые подруги. Насколько было известно Якобу, ни с кем из своих прежних знакомых она не виделась.

Якоб арендовал неподалеку от дома склад, где хранил пухлые тюки ткани, которыми теперь торговал. Затем ему пришлось нанять ученика, и тот спал в мансарде над складом, заодно охраняя товары. Через год после крещения Якоб купил сад с яблонями и грушами на склоне к северо-востоку от города, и по воскресеньям все семья, часто сопровождаемая Ренарами, ходила туда посмотреть на деревья и на расстилающийся у подножия холма Париж. Обратно возвращались обычно другой дорогой – той, которая вела мимо крепости тамплиеров. Это была приятная прогулка.

Так без особых происшествий прошло пять лет.

Поскольку разлад в жизни дочери назревал медленно, Якоб ни о чем не догадывался, пока не стало слишком поздно.

Он с величайшим тщанием следил за тем, чтобы ни словом, ни делом не обделить Наоми вниманием, чтобы ей не казалось, будто мальчик для родителей важнее. Он продолжал рассказывать ей сказки, как и раньше. Потом маленький Якоб научился говорить, и отец, сажая его на колено и начиная сказку, не забывал сначала обратиться к дочке: «Помнишь, как я рассказывал тебе эту историю?» А иногда он даже останавливался и говорил: «Ну-ка, Наоми, продолжай дальше ты» – и хвалил ее, когда она справлялась с заданием, так что вскоре маленький мальчик стал смотреть на нее как на вторую маму, чем Наоми очень гордилась.

Наоми помогала Саре одевать малыша и водила его на прогулки.

– Это очень полезно для нее, – говорил жене довольный Якоб. – Когда-нибудь из нее выйдет прекрасная мать.

С неменьшим удовлетворением он видел, что дочь обещает стать красивой девушкой. Когда она была малышкой, самыми примечательными в ее внешности были широко расставленные голубые глаза на круглом лице, обрамленном массой темных кудрей. Но к одиннадцати годам ее лицо вытянулось в тонко очерченный овал, а кудряшки превратились в локоны, которые тяжелой волной ниспадали по плечам. На улице на девочку стали оглядываться мужчины.

Якоб уже начал подумывать о том, не станет ли Наоми хорошей невестой для первенца Ренара, который был пятью годами старше ее. Ему было неудобно спрашивать об этом друга, ведь тот и так уже очень много сделал для них.

– Я бы не хотел ставить его в неловкое положение, если эта мысль не придется ему по душе, – объяснял он Саре.

Ренар же до сих пор ни разу ни о чем таком не заговаривал. А еще Якоба останавливал тот факт, что, когда он со всей возможной мягкостью поинтересовался у дочки ее мнением насчет предполагаемого союза, она сказала:

– Он очень мне нравится, отец, но я отношусь к нему как к другу, а не как к будущему мужу.

– Дружба – лучшая основа для брака, – заметил отец. – К тому же твои чувства могут измениться.

– Я так не думаю, – ответила Наоми.

Якоб, само собой, имел полное право выбрать для дочери мужа, но он слишком любил ее, чтобы стать причиной ее несчастья.

– Я никогда не отдам тебя замуж против твоей воли, – пообещал он ей.

В предложениях от других семейств недостатка не было – три достойных торговца проявили интерес к дочери Якоба. Он пока медлил с ответом, но у него не было сомнений в том, что у Наоми есть все шансы удачно устроить жизнь.

Тем временем она проявляла удивительную сметку и любознательность, чем приводила отца в восхищение. Поскольку он с самого начала обращался с ней скорее как с сыном, чем как с дочерью, то не смог отказаться от близости и общения только потому, что у нее появился брат. Он часто обсуждал с ней торговые дела и разные события дня. Якоб гордился тем, что Наоми не только быстро улавливает суть вещей, но и умеет задавать правильные вопросы. Она спрашивала не о том, что случилось, а почему. Один разговор, имевший место незадолго до ее тринадцатилетия, особенно запомнился Якобу.

– Как так вышло, – спросила дочка, – что земля Франции такая богатая, а королю всегда не хватает денег?

– Этому есть две причины. Во-первых, король любит воевать. Во-вторых, король любит строить. Когда завершится расширение королевского дворца на острове Сите, нашему монарху будет завидовать весь христианский мир. Ничто на свете не обходится так дорого, как войны и строительство.

– Но зачем он это делает? Приносят ли государству пользу его войны и постройки?

– Никакой. – Якоб улыбнулся. – Ты должна понимать, Наоми, что, когда простой человек, скажем торговец, получает наследство от отца, это является его личной собственностью. Он стремится увеличить свое состояние и стать более могущественным. Зачастую ему еще хочется произвести впечатление на соседей.

– Ну, это глупо.

– Несомненно, но такова человеческая натура. И короли точно такие же, за одним исключением. Их наследством является целая страна. Но они все равно смотрят на нее как на свою собственность, с которой могут делать все, что ни пожелают. Итак, мы видим, что король Филипп стремится увеличить свое королевство в основном за счет врагов своего рода – английских Плантагенетов. За последние поколения его семья выдавила Плантагенетов из Нормандии на севере и из Анжу и Пуату на западе. Теперь он надеется изгнать их с побережья Атлантики в Аквитании и из обширных виноградарских долин вокруг Бордо в Гаскони. Также король удачно женился. Его жена принесла ему с приданым власть над богатыми равнинами Шампани. Они стали прекрасным дополнением к его владениям. Но за Шампанью он видит Фландрию с ее зажиточными городами и начинает строить планы о том, как бы отхватить кусок еще и от нее.

– То есть все это ради его личной славы?

– Конечно. Он всего лишь человек. На самом деле богатые короли часто ведут себя не лучше избалованных детей.

– Ты считаешь, что богатство и власть делают людей избалованными?

– Такое мне в голову не приходило, но, возможно, ты права, – рассмеялся Якоб.

– Значит, королевские свершения делаются не ради подданных?

– Обычно короли утверждают, что их действия направлены на благо их народов. Но это неправда. А если и правда, то по чистой случайности.

– Но как же Бог? – спросила Наоми. – Разве короли не обязаны служить Богу? Они не боятся за свои бессмертные души?