Воспоминания биржевого спекулянта

– Только когда я окажусь здесь в следующий раз, будьте любезны не лезть на рожон, – бросил я напоследок и оставил их перебраниваться между собой.

Я немного обобрал их в отместку за то, как они обошлись со мной в Сент-Луисе. Мне не было никакого смысла продолжать злиться на них или пытаться добиться их закрытия. Я вернулся в контору Фуллертона, рассказал Макдевитту о своей поездке и предложил ему, если он захочет, стать у Теллера завсегдатаем и начать торговать помаленьку – пакетами по 20–30 акций, пока они к нему привыкнут. А когда я увижу шанс сорвать большой куш, то позвоню ему, и он сможет развернуться по-настоящему.

Я выдал Макдевитту тысячу долларов, и он начал ездить в Хобокен, действуя так, как мы договорились. Постепенно он стал у них завсегдатаем. И вот однажды, когда я почувствовал, что надвигается настоящее дело, я подал Маку сигнал, и он сыграл на понижение на всю сумму, какую ему позволили. В этот день я заработал чистыми 2,8 тысячи долларов за вычетом доли Мака и всех других расходов и подозреваю, что Мак вложил в игру немного и своих деньжат. Менее чем через месяц после этого Теллер прикрыл свою лавочку в Хобокене. Их достала полиция. Но они в любом случае долго не продержались бы, хотя я сыграл у них только дважды. Наступала эпоха рынка «быков»: акции устойчиво шли вверх, практически не допуская колебаний, достаточных хотя бы даже для того, чтобы перекрыть маржу в один пункт. Все играли на повышение и строили финансовые пирамиды, и в новых экономических обстоятельствах бакет-шопы массово разорялись по всей стране.

Правила игры изменились. Раньше игра в старомодном стиле полулегальных бакет-шопов имела определенные преимущества перед спекуляциями в уважаемых брокерских фирмах. Во-первых, автоматическое закрытие позиций, когда убыток достигает размеров залога, является наилучшей формой стоп-лосса. Ты не можешь потерять больше, чем внес в качестве залога, не было опасности несвоевременного исполнения приказа и т. д. В Нью-Йорке бакет-шопы никогда так не либеральничали со своими клиентами, как это было в западных штатах. Например, они принудительно ограничивали возможный доход по некоторым акциям двумя пунктами. В их числе были акции Американской сахарной компании и Теннессийской угольно-стальной компании. Даже если их курс поднимался на 10 пунктов за десять минут, вы по одной квитанции могли получить только за два пункта. Нью-йоркские бакет-шопы считали, что клиентам будет слишком жирно рисковать одним долларом, а выигрывать десять. Временами случалось, что все такие заведения, даже самые крупные, вообще отказывались принимать заявки на какие-то акции. В 1900 году, накануне президентских выборов, когда было предрешено, что победит Маккинли, ни одно заведение в стране не допускало клиентов к покупке акций. Шансы на победу Маккинли оценивались как три к одному. Купив акции в понедельник, можно было не сомневаться, что они вырастут минимум на три – шесть пунктов. Купив акции, можно было смело ставить на Брайана, и все равно остаться в выигрыше. Бакет-шопы в тот день ставки не принимали.

Если бы бакет-шопы не отказывались иметь со мной дело, я никогда не перестал бы в них играть. Но в таком случае никогда и не понял бы, что биржевые спекуляции не ограничиваются простой игрой на мгновенных колебаниях котировок на несколько пунктов.

Глава III

Чтобы извлечь уроки из всех своих ошибок, нужно много времени. Говорят, что у всего на свете есть две стороны. Но у фондового рынка сторона только одна. Всегда нужно принимать не сторону «быков» и не сторону «медведей»; всегда нужно принимать правильную сторону. На то, чтобы понять и утвердить в сознании этот общий принцип, мне потребовалось больше сил и времени, чем на то, чтобы овладеть различными техническими приемами спекулятивной игры на бирже.

Я слышал о людях, которые развлечения ради проводят воображаемые операции на бирже, вкладывая в них воображаемые доллары и таким образом утверждаясь в собственной воображаемой правоте. Иногда в этой призрачной игре зарабатываются воображаемые миллионы. В воображении легко быть дерзким и бесстрашным. Это похоже на старый анекдот про человека, которому на следующий день предстояла дуэль.

– Вы хорошо стреляете? – спрашивает его секундант.

– Я с двадцати шагов могу попасть в ножку бокала, – отвечает дуэлянт без ложной скромности.

– Прекрасно, – бесстрастно возражает секундант, – но сможете ли вы попасть в ножку бокала, в то время как этот бокал держит заряженный пистолет и целится вам прямо в сердце?

Я всегда считал необходимым подкреплять свое мнение собственными деньгами. Неудачи научили меня тому, что атаковать следует, только если ты абсолютно уверен, что тебе не придется спасаться бегством. Если же такой уверенности нет, лучше вообще не двигаться. Сказанное не означает, что человек не должен пытаться ограничить свои потери, если все-таки ошибся. Должен. Но это не должно приучать его к нерешительности. Я всю жизнь допускал ошибки, но, теряя деньги, приобретал опыт и накапливал чрезвычайно полезные знания о том, чего делать не следует. Я дочиста разорялся несколько раз, но мои неудачи никогда не были полными. В противном случае я не был бы тем, кем являюсь ныне. Я всегда понимал, что у меня обязательно будет другой шанс и второй раз я ту же самую ошибку не совершу. Я верил в себя.

Если человек надеется преуспеть в этой игре, он должен верить в себя и свое здравомыслие. Вот почему я не верю в советы и подсказки. Если я купил акции по совету Смита, то и продавать эти акции я должен по его совету. Я попадаю в зависимость от него. А что, если он будет в отъезде как раз тогда, когда придет время продавать? Нет, чужим умом разбогатеть нельзя. Я по собственному опыту знаю, что ничьи подсказки не принесут мне больше денег, чем мой собственный ум. Мне потребовалось пять лет, чтобы научиться играть с умом и зарабатывать большие деньги в тех случаях, когда я оказывался прав.

В моей жизни было не так уж много интересных событий. По большому счету, процесс обучения искусству биржевых спекуляций выглядит не столь уж драматичным. Да, я несколько раз терял все, что имел, и это всегда очень неприятно, но в данном смысле я ничем не отличался от всех тех, кому приходится терять деньги на Уолл-стрит. Биржевая спекулятивная игра – это тяжелое и изнурительное занятие, и трейдер должен постоянно находиться на своем рабочем месте, иначе он скоро окажется без работы.

Моя задача, как я сумел понять после нескольких неудачных операций в конторе Фуллертона, была очень проста – научиться смотреть на спекуляции под другим углом. Но тогда я не знал, что в этой игре много нюансов, о которых я и не подозревал, играя в бакет-шопах. В то же время умение читать тикерную ленту, которое я развил в себе и от которого зависел успех моей игры в бакет-шопах, а также постоянная тренировка памяти оказались чрезвычайно полезными качествами и в дальнейшем. То и другое далось мне легко. Своими первыми успехами в биржевых играх я обязан именно этим качествам, а вовсе не своему уму и знаниям, потому что на самом деле мой ум был недостаточно натренирован, а мое невежество не знало границ. Играть меня учила сама игра. И в процессе обучения не жалела розог.

Хорошо помню свой первый день в Нью-Йорке. Я уже рассказывал о том, как бакет-шопы, отказав мне в праве играть у них, подтолкнули меня к поискам почтенной брокерской фирмы, где я мог бы спокойно заниматься любимым делом. Один из мальчишек в конторе, где я начинал свой трудовой путь, работал на фирму Harding Brothers, которая была зарегистрирована на Нью-Йоркской фондовой бирже. Я приехал в Нью-Йорк утром и еще до часа дня открыл в этой фирме брокерский счет. Я был готов приступить к торговле.

Не стоит и объяснять, что я с самого начала пытался вести в новых условиях точно такую же игру, какую вел в бакет-шопах, то есть пытался играть на мелких колебаниях котировок, предугадывать и ловить мелкие, но верные изменения цен. Не нашлось никого, кто указал бы мне, что здесь действуют другие правила игры, кто наставил бы меня на правильный путь. Да если бы даже кто-то сказал мне, что мой метод здесь работать не будет, я все равно постарался бы удостовериться в этом сам, потому что доказать мне мою неправоту может только проигрыш. И прав я оказываюсь только тогда, когда выигрываю. Таковы особенности спекулятивной игры.

Погода стояла отличная, и рынок был очень активным. Это всегда поднимает настроение. Находясь вдали от дома, я чувствовал себя абсолютно в своей тарелке. Передо мной была старая знакомая – доска котировок, и говорила она со мной на том же языке, который я выучил, когда мне не было еще и пятнадцати. Здесь был парнишка, который делал ту же самую работу, что и я в своей первой конторе. Здесь были клиенты – точно такие, как везде, – и они так же смотрели на доску либо стояли рядом с биржевым телеграфом, объявляя цены и обсуждая рыночные новости. Вся обстановка выглядела так же, как та, к которой я привык. Это была та же атмосфера, какой я дышал с тех пор, как выиграл на акциях Burlington свои первые 3 доллара 12 центов. Тот же телеграф, те же игроки, а значит, та же игра. Не будем забывать, что мне было только двадцать два года. Я думал, что знаю свою игру от А до Я. А почему же мне было так не думать?

Наблюдая за доской котировок, я обратил внимание на кое-какие акции. Они вели себя правильно – так, как должны были по моим представлениям. Я купил сотню по 84 доллара и менее чем через полчаса продал их по 85. Затем я увидел еще кое-что привлекательное и, поступив точно так же, за очень короткое время срубил ? пункта. Недурное начало, не так ли?

Но это было только начало. В тот день, когда я стал клиентом уважаемой фирмы, являющейся членом фондовой биржи, всего за два часа я успел купить и продать более тысячи акций. Но чистым итогом этих операций стал убыток в размере более тысячи долларов. Иными словами, после первой попытки торговли в новых условиях я потерял почти половину всего, что имел. И это при том, что некоторые сделки были для меня прибыльными. Проигрыши оказались масштабнее выигрышей, о чем и свидетельствовал конечный результат: минус 1100 долларов.

Меня это не особо встревожило, потому что я не видел, в чем мог быть не прав. Все мои движения были достаточно разумны, и, если бы это происходило в Cosmopolitan, я наверняка остался бы в плюсе. О том, что эта машина сработала не так, как должна была, явным и недвусмысленным образом свидетельствовал итог дня: убыток в 1100 долларов. Но, пока машинист все делает как надо, тревожиться не о чем. В двадцать два года невежество не является структурным недостатком.

Спустя несколько дней я сказал себе: «У меня не получается играть здесь так, как я привык. Тикерная лента не помогает!», – но не стал докапываться до сути дела. Я продолжал действовать в том же духе, иногда выигрывая, иногда проигрывая, пока наконец не проигрался вчистую. Тогда-то я и уговорил старика Фуллертона ссудить мне пять сотен долларов. А потом я, как уже рассказывал, вернулся из Сент-Луиса с деньгами, которые удалось заработать в тамошних бакет-шопах – с помощью той игры, в которой я всегда побеждал.

Теперь я играл осторожнее, и какое-то время дела шли в гору. Жить стало несколько веселее. Я завел друзей, и мы хорошо проводили время. Ведь мне не было еще двадцати трех. В Нью-Йорке я жил один, кошелек был набит легкими деньгами, а в душе вызревала уверенность, что я уже начал понимать механику новой для меня игры.

Я старался учитывать то, что мои распоряжения выполняются биржевыми операторами с известной задержкой, и действовал теперь более осторожно. Но я все еще был привязан к тикерной ленте, а значит, по-прежнему не понимал некоторых фундаментальных правил игры, и, пока это было так, я не мог выявить настоящие слабые места своей игрой.

В 1901 году экономика переживала настоящий бум, и я заработал большую кучу денег – большую для того юного человека, каким я был тогда. Помните те времена? Страна процветала. Начиналась эпоха объединения промышленных компаний, консолидации капитала и неслыханного увлечения публики биржевой игрой. В былые времена вершиной активности на Уолл-стрит считались дни, когда из рук в руки переходили 250 тысяч акций номинальной стоимостью 25 миллионов долларов. А в 1901 году за день продавали и покупали по три миллиона акций! Каждый старался заработать на бирже. Город заполонили воротилы сталелитейного бизнеса – орда миллионеров, которые сорили деньгами, как пьяные моряки. Единственное, что их увлекало, это игра на бирже. Именно тогда прославились величайшие игроки, каких знавал Уолл-стрит: Джон Гейтс с его знаменитой фразой «Ставлю миллион», его друзья Джон Дрейк и Лоял Смит, а также неразлучные Рейд, Лидс и Мур, которые продали часть своих стальных активов и на вырученные деньги купили на открытом рынке контрольный пакет железнодорожной компании Rock Island. Добавим к этому еще Шваба, Фрика, Фиппса и «питтсбургский кружок», не говоря уже о множестве людей, которые терялись на фоне этих воротил, но которых в любые другие времена назвали бы крупными игроками. На биржу приходили люди, способные разом скупить, а потом продать едва ли не весь рынок целиком. К примеру, Кин фактически создал рынок для акций U.S.Steel. Был случай, когда один брокер продал сто тысяч акций за несколько минут. Чудесное было время! И выигрыши порой были чудесные. Причем доходы не облагались налогами! И никакого дня расплаты на горизонте.

Естественно, вскоре появилось множество мрачных пророчеств, и старые биржевики утверждали, что все (кроме них самих, разумеется) с ума посходили. Но все (кроме них) делали деньги. Я, конечно, понимал, что подъем не может длиться без конца и рано или поздно эта безумная скупка всего и вся должна закончиться. Поэтому время от времени пытался «влезать в медвежью шкуру» и играть на понижение. Но каждая такая попытка заканчивалась тем, что я терял деньги, и, если бы не быстрота моей реакции, терял бы много больше. Я выжидал удачный момент, но играл очень осторожно (зарабатывал, играя на повышение, и терял часть дохода, играя на понижение), поэтому не так уж и нажился на этом буме, как можно было бы подумать, учитывая то, как масштабно я играл раньше, будучи еще ребенком.

Единственными бумагами, с которыми я даже не пытался играть на понижение, были акции железнодорожной компании Northern Pacific. Здесь мне очень пригодилось умение читать тикерную ленту. Я полагал, что рост большинства акций дошел до предела, но эти бумаги вели себя так, словно намеревались расти и дальше. Теперь-то мы знаем, что обыкновенные и привилегированные акции этой железной дороги активно скупались компанией Куна, Лёба и Гарримана. Я тоже купил тысячу обыкновенных акций Northern Pacifc и держал их вопреки советам всех в нашей конторе. Когда они поднялись до 110, моя прибыль составляла уже 30 пунктов, и я решил взять эти деньги, благодаря чему баланс моего брокерского счета составил почти 50 тысяч долларов. Это была самая большая сумма, какую мне когда-либо удавалось скопить. Такой результат был довольно неплохим для парня, который еще несколько месяцев назад в этой конторе только и делал, что проигрывал.

Если помните, группа Гарримана дала понять Моргану и Хил-лу, что намеревается заполучить пакеты акций железнодорожных компаний Burlington, Great Northern и Northern Pacific, объединенных в единый трест. Люди Моргана сначала велели Кину купить 50 тысяч акций Northern Pacific, чтобы сохранить контрольный пакет за собой. Я слышал, что Кин посоветовал Роберту Бэкону заказать покупку 150 тысяч акций, и банкиры так и сделали. Как бы то ни было, Кин послал на биржу Эдди Нортона – одного из своих брокеров, и тот купил 100 тысяч акций Northern Pacific. За этим последовал другой заказ, кажется, еще на 50 тысяч акций, после чего случился знаменитый корнер. После закрытия торгов 8 мая 1901 года весь мир узнал о войне финансовых титанов. Никогда еще в истории США не было столкновения таких гигантских капиталов. Гарриман против Моргана, непреодолимая сила против непоколебимой твердыни.

И вот утром 9 мая я появился в конторе, имея почти 50 тысяч долларов наличными и ни одной акции. Как я уже говорил, порой на меня находил «медвежий» настрой, и тут я наконец-то узрел настоящий шанс. Я знал, что вот-вот должно было случиться: чудовищный обвал, после которого некоторые акции можно будет купить баснословно дешево. Потом рынок быстро восстановится, гарантируя колоссальные прибыли тем, кто успел купить акции во время обвала. Чтобы додуматься до всего этого, не надо быть Шерлоком Холмсом. Нас ожидала невероятная возможность заработать не просто большие, но еще и верные деньги.

Все произошло так, как я и предвидел. Я оказался прав и потерял все до единого цента! Случилось то, что предусмотреть было невозможно. Если бы непредсказуемые вещи не случались, жизнь была бы чертовски скучной и однообразной. Биржевая игра сводилась бы к обычной арифметике. Мы стали бы расой счетоводов – усердных и туповатых.

Только попытки угадать будущее развивают разум человека. Только подумайте, сколько всего нужно сделать, чтобы угадать правильно.

Рынок, как я и ожидал, кипел вовсю. Масштаб сделок был необычно большим, а колебания цен – небывалыми. Я открыл ряд коротких позиций. Увидев цены открытия, я был почти в истерике: падение курсов было чудовищным и стремительным. Мои брокеры работали как надо. Они были добросовестны и прекрасно знали свое дело; но к тому моменту, когда они успевали выполнить мои приказы, акции успевали упасть еще на 20 пунктов. Телеграф не успевал за рынком; из-за необычайной стремительности изменений информация, поступающая на тикерную ленту, сильно отставала от биржевых реалий. Обнаружив, что акции, по которым я приказал открыть короткие позиции, когда, согласно поступившей информации, они котировались, скажем, по 100, к моменту исполнения приказа стоили уже 80, потеряв 30–40 пунктов относительно цены закрытия предыдущего дня, я сообразил, что это же та самая цена, по которой я первоначально планировал эти акции покупать, а вовсе не продавать без покрытия. Полагая, что цены в своем падении вряд ли собирались пробить земной шар и добраться до Китая, я решил немедленно закрыть короткие позиции и начать игру на повышение.

Теперь мои брокеры покупали. Не по тому курсу, который я выбрал, а по ценам фондового рынка на тот момент, когда оператор в торговом зале приступал к исполнению моих поручений. В результате акции обходились мне в среднем на 15 пунктов дороже, чем я рассчитывал. Потерять 35 пунктов за один день – этого никто не вынесет.

Меня подвело то, что биржевой телеграф сильно отставал от реальных событий, происходивших на рынке. Я привык видеть в тикерной ленте лучшего друга, поскольку моя игра всегда строилась на ее сообщениях, но на этот раз она меня подвела. Меня сгубил разрыв между ценами, напечатанными на ленте, и ценами настоящими. Этот случай со всей яркостью обнажил суть всех моих предыдущих неудач; оказывается, я всегда проигрывал по той же самой причине. Мне со всей очевидностью открылось, что умения читать ленту недостаточно – безотносительно к скорости, с какой брокеры выполняют мои распоряжения, – и я только удивлялся тому, что не сумел распознать проблему раньше.

Но я, увы, не просто не видел проблемы; я продолжал играть невзирая на то, что мои распоряжения исполнялись с очевидным запаздыванием. Видите ли, играя, я никогда не умел сдерживать себя какими-то искусственными рамками. Если мне предоставляется шанс, я должен использовать его до конца. Я ведь пытаюсь переиграть рынок, а не просто дождаться такой-то цены. Когда я думаю, что должен продавать, я продаю. Когда думаю, что акции вырастут, я покупаю. Меня всегда выручала приверженность этому общему принципу спекуляций. А торговля в узком ценовом диапазоне была бы неэффективной попыткой приспособить старую методику, которую я практиковал в бакет-шопах, к новым условиям игры в солидных комиссионных домах.

Как бы я ни пытался ограничивать цены в приказах брокеру, чтобы минимизировать последствия отставания информации о ценах на тикерной ленте от реальных цен в торговом зале биржи, рынок меня всегда обгонял. Это случалось так часто, что я прекратил подобные попытки. Я просто не в силах объяснить, почему мне понадобилось столько лет, чтобы понять: вместо того чтобы пытаться угадать ближайшие котировки, играть нужно на перспективу, прогнозируя события по-крупному.

После той жалкой неудачи, случившейся 9 мая, я продолжал играть, используя модифицированный, но все еще ущербный метод. Если бы не мои эпизодические выигрыши, я, наверное, быстрее овладел бы премудростями биржевой торговли. Но я зарабатывал достаточно, чтобы жить припеваючи. Мне нравилось весело проводить время с друзьями. В то лето я, как и сотни других процветающих биржевиков, жил на берегу океана. Моих выигрышей вполне хватало на то, чтобы покрыть и проигрыши, и расходы на жизнь.

Я продолжал играть по-старому вовсе не из упрямства. Просто я был не в состоянии четко сформулировать для себя истинную причину проблемы, а без этого не было никакой надежды ее устранить. Я так подробно об этом рассказываю, чтобы показать, через что мне пришлось пройти, прежде чем я достиг того состояния, в котором мог уже по-настоящему зарабатывать большие деньги. Для большой игры нужно иметь мощный пулемет, а у меня был лишь старенький дробовик.

К началу осени я в очередной раз остался без гроша и, устав от постоянных неудач, решил оставить Нью-Йорк и попытать счастья где-нибудь еще. Я играл с четырнадцати лет. В пятнадцать сколотил первую тысячу долларов, а в двадцать один – первые 10 тысяч. Потом много раз терял деньги и снова выигрывал. В Нью-Йорке я зарабатывал игрой тысячи и опять их терял. Поднявшись до 50 тысяч, я через два дня спустил их. Я не знал никакого другого дела и никакой другой игры. И после стольких лет оказался в том же положении, в каком начинал. Нет, намного хуже. У меня появились дорогостоящие привычки, и я полюбил образ жизни, для которого было нужно много денег. Однако гораздо больше меня тревожило то, что я все время попадал впросак.

Глава IV

Итак, я вернулся домой. Однако с первого момента возвращения твердо знал, что у меня в жизни есть единственная миссия и что, раздобыв денег, я обязательно должен вернуться на Уолл-стрит. Это было единственное место в стране, где я мог играть в полную силу. И в один прекрасный день, когда моя игра наладится, мне это место понадобится. Когда человек прав, он хочет получить все необходимое для того, чтобы обеспечить свою правоту.

Без особой надежды я решил снова попытать счастья в тамошних бакет-шопах. Их стало меньше, и в некоторых сменились хозяева. Те, кто меня помнил, не позволяли мне даже переступить порог, как бы я их ни уговаривал. Я говорил им всю правду о том, что в Нью-Йорке потерял все, что привез из дома; что, как оказалось, я понимаю в биржевой игре намного меньше, чем привык думать, поэтому теперь у них нет никаких причин не позволять мне играть наравне с другими. Но они мне не верили. А новые заведения были ненадежны. Их владельцы считали, что клиенту достаточно 20 акций, если у него есть хоть какие-то основания предполагать, что его догадка верна.

Мне нужны были деньги, и у более крупных заведений их было полно – ведь они продолжали хорошо зарабатывать на своих постоянных клиентах. Я попросил своего друга пойти со мной в одно из таких заведений и сыграть за меня. Мы зашли внутрь, и я попытался уговорить клерка принять у меня небольшой заказ – всего на 50 акций. Естественно, мне было отказано. Мы с приятелем разработали систему тайных знаков, чтобы он мог покупать или продавать, когда я подам соответствующий сигнал. Но вся эта затея принесла мне только жалкие крохи. Заведение быстро начало коситься на операции моего приятеля. А когда в один из дней он попытался продать сотню акций St. Paul, ему отказали.

Потом мы выяснили, что один из постоянных клиентов видел, как мы разговаривали на улице, и рассказал об этом в конторе, поэтому, когда мой приятель пришел, чтобы открыть короткую позицию на сотню акций St. Paul, тот ему заявил:

– Мы не принимаем поручений на продажу St. Paul, во всяком случае от вас.

– Но почему? В чем дело, Джо? – удивился мой друг.

– Ни в чем, просто не принимаем, – был ответ.

– Вы не хотите денег? Взгляните на них. Вот они.

И мой приятель протянул ему 100 долларов десятками. Он пытался принять оскорбленный вид, а я стоял неподалеку и безучастно смотрел на все это. Но большинство других клиентов начали подбираться поближе к эпицентру скандала. Их интересовало, в чем там дело и не идет ли речь о неплатежеспособности заведения.

Джо, который был кем-то вроде помощника управляющего, вышел из-за стойки, подошел к моему приятелю и посмотрел сначала на него, а потом на меня.