На кострами заросшем Плутоне

ужимки, шарканье ногой.
уже сентябрь, ты знал об этом?
такой вот год,

такая осень – спозаранку
ко мне чугунною спиной.
зима была, я помню аньку,
у аньки – ночь,

а после – музыка включалась,
и до сих пор снега летят.
не начинается с начала.
уже сентябрь.

кораблём

видится: кораблём иду сквозь булыжное море страшное,
ну, каким кораблём – невзрачным таким корабликом.
воздухом наполняются паруса, в закатное окрашенным,
по вкусу напоминающим паприку.

матросы на борту моём голодом вымотаны,
жаждой изувечены, миражами изъедены.
мнятся им девушки, родниковою водою вымытые,
на всё согласные, торопливо раздетые.

а девушкам этим о мускулистых юношах мечтается,
населяющих местности дикие, тестостероном
пропахшие.
девушки хотят заниматься любовью,
но занимаются танцами,
чувственные, бедовые, ненастоящие.

каменные шторма налетают на судёнышко квелое,
впрессовывают его в пучину бетонную,
смертью огрызаются.
матросам является девушка, бутоновая, апрелевая,
улыбаясь, дотрагивается до них раскалёнными пальцами.

и хватают матросы её за тело иллюзорное,
и покрываются руки их ранами ужасающими,
плачут они слезами, огромными, бизоновыми,
девушка гладит их по волосам, цветущая, всепонимающая,

а вокруг всё гудит, чертыхается, дух захватывает,
море выворачивает.
матросы обнимают девушку, ощущают биение жизни,
бессмертию в дар уготованы.
на самом деле ничего этого нет –
есть лишь запах забвения вкрадчивый,
полный штиль и кораблик пустой,
плывущий в подземную сторону.

кипяток

варимся в одном кипятке с одинаковыми приправами,
только моё право в другой стороне
от чьего-либо права,
только моё недовольство
это как недовольство новорождённого,
и у меня вместо смерти всякий раз пробуждение.

живёшь и видишь сам себя от третьего лица,
соглядатайствуешь,
фотографируешь что ни попадя,
оформляешь на себя дарственную,
вписываешь в неё одно знакомое имя, другое, пятое
хочется отдать её кому-нибудь, но все спят уже.

а будить никого не хочется, да и вообще беспокоить
не хочется никого в этом мире,
выполотом под корень,
дышишь тем, чем дышать перестали
или ещё не начали,
и стучаться ни к кому не хочется,
и ни к кому не назначено.

один скажет «пустое», а другому я о пустом поведаю,
третий выйдет за дверь, покинет подъезд,
больше не вернётся, наверное,
одного сачка бабочки – жизнь и смерть,
имя всему – прелюдия,
я и ты, два местоимения, посмотри,
но совсем как люди мы.

диалоги

внутренние диалоги со знакомыми
и случайными людьми,
со знакомыми – чаще, со случайными – неожиданее,
продолжаются. ты хочешь,
чтобы я называл тебя мисс:
мисс, выруби телевизор,
мисс, займёмся этим на пристани.

твои намерения прозрачны, как тонкая футболка,
которую ты снимаешь с себя,
делая это предельно невинно.
встань-ка вот так: подбородок приподнят,
губки надуты, руки в боки –